ВВЕДЕНИЕ

Фото: «Двери» с детьми на берегу канала в Венеции (прибрежный район Лос-Анджелеса – прим.перевод.). Подпись под фото: Местные восприятия – «Дверям» не потребовалось много времени, чтобы стать мировыми звездами рок-н-ролла, но их звучание, образ и мэсидж были безусловно местным экспортом Южной Калифорнии – особенно Венеции, где впервые состоялся «пир друзей».

Музыка не смолкла. Спустя почти 25 лет после смерти Джима Моррисона и последовавшей кончины «Дверей», музыка, созданная ансамблем, все еще жива, мощна и по большому счету волнует.

За немалые 30 лет ансамбль любили и ненавидели, а Джима Моррисона в особенности и мифологизировали, и высмеивали – но устойчивой сутью дела остается тот факт, что музыку «Дверей» продолжают слушать: пора «выключить свет» до сих пор не настала.

Фактически песни «Дверей» стали привычны, но не поблекли от этого – обнаруживаясь вновь и вновь, как повторяющиеся сцены из старого, приятно пугающего кошмарного сна. До сих пор трудно вообразить более подходящую песню для нарушения скоростного режима, чем «Лос-анджелесская женщина». И слушателей до сих пор пробирает дрожь от «стоящего на дороге убийцы» из «Оседлавших бурю» и того, кто «спустился в зал» в «Конце». Музыка «Дверей» продолжает фиксировать клубящийся вокруг хаос: люди остаются чужими друг другу, и кровь по-прежнему заливает улицы.

Даже «Запали мой огонь», тысячу раз слышанный хит, будет изредка огорошивать слушателей своей смесью попсового изящества и пышности барокко, вновь оставляя их в недоумении.

Тогда как работы большинства ансамблей середины шестидесятых отвергнуты, забыты либо обернуты уютной пеленкой ностальгии и вверены радио-формату «классического рока», музыка «Дверей» по-прежнему будит споры: был Моррисон шаманом или шарлатаном, рок-провидцем или классным клоуном?; и как быть насчет «Короля Ящериц»?; и вообще, что уж такого значительного в «Дверях»?

Достоинства и недостатки мистера Моррисона могут обсуждаться бесконечно, но греет мысль, что именно это-то ему бы и понравилось. Поскольку в своей короткой жизни и головокружительной карьере Моррисон был способен совершать, да и совершал почти любые вещи, за которые его обычно превозносили или подвергали обструкции.

Во-первых, он действительно был способен генерировать определенное волшебство: во всяком случае, у нас есть доказывающие это аудио- и видео-записи. И Джим Моррисон по-честному делился своим даром с «Дверями». Однако он также любил и обман, и с честнейшим лицом забавлялся, пичкая легковерных папарацци расцитированным заявлением о том, что «Двери» — «эротичные политиканы», только для того, чтобы позже недоуменно пожать плечами в ответ и разъяснить, что его величайший талант, по собственному убеждению, заключается в способности манипулировать средствами массовой информации.

Моррисон, как провидец? Предводительствуя «Дверями», Джим рассматривал рок-н-ролл, как среду, хорошо подходящую для передачи кошмаров, и с тех пор рок-н-ролл затанцевал с демонами. К добру или худу, но с той поры рок-н-роллеры любого мыслимого под-жанра копируют выражения джимова лица, его движения, голос, осанку и даже штаны, с тех пор, как он дал им полный ход в клубе «Виски давай-давай».

Джим видел, куда могла бы пойти музыка, бывал натурален – а также и ненатурален – и невольно сделался наиболее будоражащим архетипом рок-н-ролла.

Не вредно будет обратить внимание на то, что культовая часть Джима Моррисона бывала часто слишком мало серьезна: большую часть времени он просто валял дурака. На все приковывающие внимание приказания, которыми он понукал свою аудиторию, Джим всегда завлекал ее мягкой шутливостью и моментами заговорщического юмора, которые могли прийтись на самые серьезные куски выступления «Дверей».

И если в альбомных версиях «дверных» песен шуток самих по себе нет, то в моррисоновских словах есть юмор, который можно разделить. Черный юмор, следует признать, но таки юмор. Прослушайте опять «Все – чужаки», «Вялый парад» и «Мэгги МакГилл».

Но что же представлял собой Моррисон в действительности? Король Ящериц – плод его творения – удивительно триумфальный монстр, который оживает к концу эпического сказания, чтоб обратиться к публике, был лишь фрагментом его сложной личности. И всякий раз подмывало думать, что те финальные строки из «Празднества ящерицы» представляют нам глубочайшую исповедь Моррисона, обозначают его истинную подлинность и целенаправленность.

По правде говоря, Король Ящериц столь же нереален, как и «Двадцатого века красотка» или «Мужчина, заходящий с черного хода». Вопреки рептильным мифам Моррисон на поверку оказался слишком уж человеческим существом. Порочным, потасканным и чрезвычайно жалким, чтобы пропить всю благосклонность публики, и напоследок, легкомысленно наклюкавшись в стельку, скользнуть в свою преждевременную парижскую могилу. Но был он существом и поразительных талантов.

По мере разрастания легенды о «Дверях» эти таланты начинают выцветать. Вот почему нам иногда необходимо напоминать себе, что кроме всего прочего Моррисон был писателем и поэтом. И именно его писания нуждаются в чествовании.

Тогда цель этой книги – начать данное чествование. Она не претендует ни на то, чтобы представить исчерпывающую историю ансамбля – другие уже проделали эту работу исключительно хорошо. Ни на техническое указание, как музыка «Дверей» собиралась в студии по кусочкам, хотя иногда эти события описаны детально.

Надежда этой книги – передать ощущение интеллектуальной энергии и побудительных мотивов создания песен «Дверей» и стихов Джима Моррисона. (Впрочем, здесь же и сейчас же укажем, что Робби Кригер был для «Дверей» тоже основной песне-писательской силой, и ему тоже достанется в свое время.)

Песни «Дверей» создавали темный и пугающий мир: но порой, пристальный взгляд на их происхождение может озарить этот мир. Вновь и вновь истории создания песен раскрывают огромный секрет «Дверей»: за маской с безумными глазами, бесконечным запоем и волокитством Джим Моррисон был чрезвычайно разумным, весьма начитанным человеком, который любил свое ремесло.

«Двери» привнесли в мир рок-н-ролла тяжеловесную литературу, и то, что вдохновляло Джима, часто обретало вторую жизнь в его песнях. Эта литература разъясняет, почему Джим «поехал к концу ночи» или, что побудило его стать «шпионом в доме любви». Пояснения определенно не улучшают и не ухудшают песни, они лишь предлагают свежий взгляд на творческий процесс.

В конце концов, даже, если сегодня музыка «Дверей» кажется существующей вне времени, в глобальном царстве рок-н-ролла, их песни фактически были вдохновлены спецификой места и времени – южной Калифорнией шестидесятых. Песни «Дверей» могут быть восприняты лучше, когда они прослушиваются в жесткой сцепке с контекстом.

А для восстановления этого контекста были проинтервьюированы многие свидетели истории «Дверей». Туда вошли школьные друзья, знакомые по профессии и музыканты-современники. Проинтервьюировали и тех, кому просто повезло открыться тому, чем занимались «Двери» в шестидесятые.

Поэтому не каждый голос, который Вы услышите на этих страницах, принадлежит официальному инсайдеру «Дверей», зато все голоса принадлежат людям, которые были там, и смогли в большей или меньшей степени проникнуть в суть музыки ансамбля.

Но остается ключевой вопрос: что уж такого важного в «Дверях»? Ответ прост: они были первым ансамблем, перепугавшим нас дО смерти.

«Двери» составили план психического ландшафта, не отмеченного на карте рок-н-ролла, а также открыли, что музыка может одновременно выражать звуки страха и красоты, страсти и паранойи, освобождения, триумфа, помешательства и ужаса.

«Двери» сделали рок-н-ролл страшным. Они же заставили рок-н-ролл думать.

.

«Они были первым ансамблем зла, так же как Битлз были первым ансамблем длинноволосых».

Ким Фоули, продюсер, автор песен, исполнитель и обитатель Сансэт Стрипа примерно с 1966 года (Стрип — распространенное название центр.участка бульвара Сансэт в Голливуде, где расположены фешенебельные рестораны, сувенирные магазины, театральные агентства и ночные клубы.- прим.перевод.)

.

Корни «Дверей» — их костяк, если хотите – можно просмотреть в предысториях каждого из четверых: будучи учеником средней школы, Джим Моррисон культивировал в себе любовь к игре словами и постижение того, что лишено смысла; отрок Рэй Манзарек целыми днями оттачивал классические этюды на фоно, а ночами слушал по транзистору хриплый чикагский блюз; Робби Кригер  подхватил свою первую музыкальную заразу от смеси Фэтса Домино с «Петей и волком», потом он научился выражаться на гитарном языке фламенко; а Джон Дэнсмо доигрался до аса малого барабана в походном оркестре Юнивёсити Хай Скул, позже подрабатывая на свадьбах и еврейских митсвах (религиозное мероприятие – прим.перевод.) в барах в составе танц-банд и пользуясь фальшивым удостоверением личности, чтобы проникать на любимые джаз-концерты в клубе «Дыра Шилли Мэнн».

Фото: Фэтс Домино Подпись под фото: «Двери» продвинули рок-н-ролльное сочинительство, но сочинители «Дверей» испытали влияние классики рок-н-ролла. Джим Моррисон был большим поклонником Элвиса Пресли, а Робби Кригер вырос, слушая пластинки Фэтса Домино.

.

«У них было ЭлЭйевское звучание, но не звучание Сансэт Стрипа. «Трехсобачья ночь»,  «Ежедневный кайф», «Носороги» — у всех стриповских банд было хоть немного общего. «Двери» были уникальны».(ЭлЭй – сокр.от Лос-Анджелес – прим.перевод.)

Джимми Гринспун, клавишник из «Трехсобачьей ночи»

Фото: Группа «Трехсобачья ночь» Подпись под фото: Другой конец Стрипа. По сравнению с работой Джима Моррисона и «Дверей» ансамбли типа «Трехсобачьей ночи» звучали бело и пушисто. Но их гитарист Джимми Гринспун был одним из закадычных собутыльников Моррисона.

«Факт, что их музыка не была гитарно ориентирована – заводили клавишные – это отличало. А в словах скрывалась драма. Моррисон был классным создателем образов. Так много говорили коллизии и импульсы его строчек. И некоторые из них по-настоящему пугали меня – то были озарения, шедшие из мрака ужаса».

Харви Кьюберник, продюсер грамзаписи, журналист и уроженец Лос-Анджелеса

.

Потребовалась колдовская череда событий, чтобы «Двери» пробудились и стартовали, и началась она с путешествия Джима Моррисона через всю Америку в стиле Керуака. В феврале 1964 года 20-летний Моррисон перевелся из Флоридского государственного университета, что в Таллахасси, в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса (УКЛА), где записался на факультет театральных искусств и начал изучать производство фильмов.

Переезд не был связан с изменением моррисоновских академических пристрастий – это был чистоый разрыв с родителями и своим прошлым, а также авантюрой с непредсказуемым будущим. В 1964-м, когда даже обаятельные битлы воспринимались многими, как длинноволосая угроза обществу, идея переезда неиспорченного сынка в Лос-Анджелес, эту вульгарную Гоморру, для изучения, кроме всего прочего, декадентской кино-среды, была для родителей ужаснейшим кошмаром.

Родители Джима препятствовали отъезду сына. В ответ на это он добрался до Калифорнии автостопом и погрузился в обнаруженную там пучину сценических искусств. Фактически этот переезд был джимовым уведомлением о разрыве всех дальнейших контактов с семьей, ответом отца стало отречение от сына. Так Джим прибыл в УКЛА, семейные деньки закончились, а «пир друзей» только начинался.

Джиму было не так-то просто забыть прошлое. Он был старшим сыном Стива Моррисона – морского офицера – и его жены Клары. Все детство Джима семья Моррисонов меняла адреса – ко времени, когда Джим стал студентом, он успел пожить в Калифорнии, Флориде, Нью-Мексико, Вашингтоне и Вирджинии. Постоянные переезды были Джиму в тягость, и свою фрустрацию он порой вымещал на домашних, часто робел, а среди одноклассников постоянно сменяемых школ, которые ему приходилось посещать, замыкался в себе.

Довольно рано Джим почувствовал холодную, зияющую пропасть между собой и отцом. Стив Моррисон по своим морским делам часто отсутствовал, оставляя Клару старшей по дому, а когда возвращался, то был, скорее, не отцом, с которым восстанавливается связь, а фигурой, вокруг которой с уважением ходят на цыпочках. Ужасным показателем установившихся в семье Моррисонов отношений стал тот факт, что на одной из первых пресс-конференций «Дверей» Джим заявил миру, что его родители умерли.

Очень знаменательно, что Стив Моррисон был не просто отцом, а отцом в мундире – первым из множества авторитетов, с которыми Джим расправлялся с огромным трудом.

.

«По большей части Джим провоцировал Вас до тех пор, пока не срабатывал Ваш природный защитный механизм. Он всегда старался вскрыть отговорки и «маски», которыми мы себя окружаем. Он добирался до Вас, используя Ваш же инстинкт самосохранения, – так как хотел побудить Вас стать более естественным. Когда ему удавалось заставить кого-то вопить, орать и прыгать вверх-вниз, он истерически хохотал. Потому что побеждал».

Билл Сиддонз, менеджер «Дверей»

.

Молодой Джим открыл способ, как избегать напряжений дома и неловкого положения «нового пацана» в каждой из посещаемых им школ – он стал погружаться в мир литературы. Растущая репутация «дикаря», сопровождавшая взрослого Джима, могла побудить некоторых фанатов заподозрить, что все свои школьные годы он просутулился, как перспективный правонарушитель, на самом же деле его жадный ум был очарован миром, открывавшимся в книгах.

Кроме того, в юношестве Моррисон начал баловаться тем, что доверял свои мысли бумаге. Подчас в результатах оказывалось больше скабрезных шуток, чем душевной экспрессии, но, всякий раз берясь за перо, Джим давал все большую волю воображению, он принялся совершенствовать острый писательский глаз, ум и голос. Он должен был признать, что некоторые совокупности мысленных образов из его ранних опытов оказались ценны своей неуступчивостью, так что излюбленная фраза или идея перерабатывалась в записных книжках до тех пор, пока он не чувствовал, что окончательно оформил ее. В редких случаях этот процесс редактирования растягивался от средней школы до выпуска альбомов «Дверей» — одна поэма, на которую он положил немало сил в выпускных классах, — «Пони Экспресс» — послужила скромной предшественницей активных образов, позже использованных в студенческой поэме «Конские широты», которая со всей очевидностью стала одной из наиболее мощных психодраматических глыб, созданных «Дверями».

Ко времени, когда он начал посещать Высшую Школу Джорджа Вашингтона в Александрии, штат Вирджиния, статус Моррисона среди его однокурсников отчасти изменился. Он больше не был едва заметным, болезненно застенчивым подростком, а трансформировался в весьма заметного веселого чудилу – тип нервирующего студента, которых преподы неизменно именуют «харАктерными».

И развившаяся в те годы склонность Моррисона к озорству так никогда и не исчезла.

Фото: Джим сидит на сцене Подпись под фото: Джим Моррисон не был прирожденным актером – в течение многих первых выступлений «Дверей» он бывал просто парализован. Но, постепенно осваиваясь, освобождался от комплексов и практически заново воссоздавал себя.

«Впервые я увидел их в «Сайро-клубе» в 1966-м – думаю, сперва я услышал о них от Билли Джэймза. Я угнездился в «Сайро» до начала их сета (сольное выступление ансамбля в сборном концерте – прим.перевод.), но музыканты были уже на сцене. И тут какой-то охламон начал орать на них: «Парни, да вы ужасны. Вы и сыграть-то не сможете. Вы – дерьмо собачье. Вам ни выпить, ни подраться, ни решить, ни поеб@ться.» Он выглядел опасным в своих засаленных одежках. Группа, казавшаяся взволнованной, начала играть, а этот парень вскочил на сцену и начал петь. Это был Моррисон, задиравший свой собственный ансамбль. То был лучший трюк, который я видал в клубах. Никакого вступления – только певец, орущий на группу, и – музыка. Я подумал: «Бог мой, за этими парнями интересно понаблюдать».

Ким Фоули

.

«Как-то вечером они были в студии Электры. Предполагалось, что Джим появится в семь, поэтому он, естественно, появился в десять. На консоли были разложены самые разные наркотики. Открываются двери, и входит изрядно набравшийся Джим с парочкой парней в костюмах и галстуках. Ошеломленный Пол Ротчайлд наблюдает, как Джим знакомит всех с Томом и Ларри – своими новыми собутыльниками, с которыми он только что чудно разговорился в соседнем баре. «Ларри» оказался Лоренсом Оливье, а «Том» — Томом Реддином, шефом полиции Лос-Анджелеса. Они встали позади этой заваленной наркотиками консоли и пронаблюдали, как Джим спел свои партии, потом попрощались и отчалили. Джим любил подобные ситуации. Он был мил, а тут еще и абсолютно невиновен. Но бывал и проказлив, и злонамерен. Проведя с Вами весьма небольшое время, он умудрялся удивить Вас подобным образом».

Билл Сиддонз

.

В 17-летнем возрасте, когда одноклассники идеализировали поп-звезд, кино-звезд и спортсменов, джимовы герои отирались на книжных полках – Уильям Блэйк, Шарль Бодлер, Артюр Рэмбо, Джек Керуак, Фридрих Ницше и Франц Кафка. Эти авторы раздували творческое пламя в Моррисоне, которое неистово воспылало в «Дверях».

Особенно влиятельными оказались афоризмы Ницше и дневники Кафки, и ко времени окончания школы в июне 1961 года записные книжки Джима были полны ежедневными записями, поэтическими наблюдениями и афоризмами собственного – моррисоновского – производства. Впечатляющее рагу из поэзии и философии, которое Джим поглощал на протяжении выпускных классов, было ключевой подкормкой будущего писателя. Громадный, обширный круг литературных ссылок был заранее установлен Джимом Моррисоном для себя, чтобы сформировать всю предстояшую работу.

.

«Когда он делал припев к «Концу ночи» и сказал «Царства блаженства, Царства света», — я сказал, — Джим, это же Уильям Блэйк, «Песни невинности». — Он сказал: «Да, знаю я, но никто пока еще не уличил меня в этом». — «Двери» действительно первыми предстали в качестве рок-ансамбля, подсевшего на литературу, и это сработало».

Майкл С.Форд, поэт, Лос-Анджелес.

.

К моменту окончания школы Джим был не прочь завязать с образованием и извлекать дальнейший опыт из случайностей жизни и собственных списков того, что следует прочесть, но его родители надеялись, что образование сына продолжится более традиционным путем. Они перевели его в Санкт-Петербургский колледж, штат Флорида, где Джим мог бы посещать классы, проживая поблизости от бабушки и дедушки.

Имея такое спланированное ближними недалекое, и так терзавшее его, будущее, Джим вдохновился лишь перспективой покинуть дом. Он провел год в Санкт-Петербурге,  а затем перевелся во Флоридский Университет. Курсами по психологии, на которые он записался, Джим интересовался гораздо меньше, чем пластинками Элвиса Пресли.

Спустя пару лет Джим подустал от своего флоридского окружения и наук колледжа для юношей. Казалось, что посредником духа эпохи является кино — область, где были достигнуты величайшие актерские триумфы, это-то и хотел изучать Джим. В погоне за теми штудиями он был готов отправиться хоть на край света. Его охватил опасный дух керуаковской «В дороге» (культовая книга битников – прим.перевод.). Калифорния манила.

.

«Я тусовался на Стрипе, когда однажды он подошел ко мне. Я знал, кто он такой, но мы еще ни разу не встречались. Я наворачивал пиццу, а он просто проходил мимо и вдруг сказал: «Эй, Родни, дай мне кусочек». Он был очень дружелюбным, милым малым. Мы обсудили пиццу, что подтолкнуло нас к разговору об Элвисе. Он был упертым фанатом Элвиса, и с той поры мы каждый раз заводили друг друга разговорами об Элвисе.»

Родни Бингенхаймер, лос-анджелесский ди-джэй и «сценическая экстраординарность»

Фото: Родни Бингенхаймер Подпись под фото: Совместное увлечение «лунными» пиццами и Элвисом Пресли впервые свело Джима Моррисона с известным лос-анджелесским колумнистом, ди-джэйем, владельцем клуба и бонвиваном Родни Бингенхаймером.

В начале шестидесятых в УКЛА обучались студенты, проходившие курс в кино-школе, чтобы, технически поднатаскавшись, двинуть прямиком в Голливуд на доходную работенку. Но там же обретал и контингент вдохновенных кино-делов, которые уже начали проявлять некий революционный характер, вскоре в значительной степени определивший десятилетие «свободного духа».

Моррисон быстро сошелся с этой толпой лукавых, мятежных интеллектуалов — группой, включавшей фигуру, которая могла  сыграть ключевую роль в формировании джимова будущего – талантливого, чуть более старшего студента по имени Рэй Манзарек.

Джим и Рэй стали частью тусовки, включавшей нескольких человек, которых всегда вспоминают в контексте формирования «дверного» имиджа – Алан Роней, Джон Дибелла, Филип Олено, Пол Феррара и Фрэнк Лисциандро. Майкл С.Форд тоже был частицей этой группы. Несколько старше большинства студентов он проверял отчетность кино-школы, когда повстречал сначала Рэя, а затем и Джима.

Поначалу Форд приходил в УКЛА, просто чтобы просмотреть несколько интересных фильмов, но он восхитился, обнаружив в кампусе энергичную, родственную душу (в Манзареке) незадолго до того, как они скрепили дружбу совместной работой в качестве пиано-контрабасовой поддержки кампусовского театра. Форд вспоминает, что во времена буйных экспериментов и исследований, было трудно сказать, предназначались ли искры артистизма для полетов меж двумя его новыми друзьями.

— Ты тогда не рассуждал в этих терминах,- объясняет он.- Не рассуждал. «А-га – эти два парня западают на Уильяма Блэйка и поколение битников.» — Думал ты просто. — «Ну-у, это нормально. Конечно, они же слушают поэзию битников и альбомы Чарли Паркера.» Мы все это делали. Та сцена просто фонтанировала творческой энергией, и мы считали это нормальным. Болтовня о прошлом может показаться сентиментальной, но там действительно била вулканическая энергия. Эти времена я до сих пор храню в душе, как устройство с волшебным образом подзаряжаемыми батарейками.

Болтаясь по УКЛА, Форд оказался втянутым вместе с Манзареком в несколько музыкальных проектов, включая «Квинтет белой швали». Все там было шито на живую нитку, но именно этот ансамбль в конце концов уговорил Моррисона выйти на публику.

— «Квинтет белой швали» состоял из меня на басу, Рэя на фоно, Эдда Кэссиди – позже в «Духе» — на барабанах и пары духовых, которые потом играли у Фрэнка Заппы, — объясняет Форд. — Моррисон обычно приходил подыграть нам, но становился к публике спиной и наяривал на тамбурине. Я сказал: «Думаешь, ты — кто? Майлз Дэвис на тамбурине?» Но он был таким застенчивым. Просто не мог повернуться к публике лицом. Это продолжалось недолго – довольно быстро он превратился в ведущего певца, который изрекал такие вещи, которые ведущие певцы и не предполагали изрекать. Но, думаю, тот стеснительный подросток, затурканный папашей военного образца, все время жил внутри Джима.

Вдохновленный средой, обнаруженной им в УКЛА, Моррисон по сути претерпевает трансформацию, и значимая часть этих изменений была физиологична. Ребячливый и пухлый абитуриент Моррисон к моменту выпуска стал тощим, длинноволосым и необыкновенно привлекательным мужчиной. Студентка кино-школы Джуди Рафаэль наблюдала те изменения в непосредственной близи.

— Мы с Рэем числились примерно в одной тусовке,- объясняет она.- В начале шестидесятых не более десятка из нас любили рок-музыку и торчали от нее. Кино-школу по-прежнему предпочитали правильные пацаны. Я естественно втюрилась в Рэя, а Рэй каким-то образом ввел в нашу тусовку Джима. Впервые я увидела Джима, работавшим в библиотеке театрального искусства. Он показался нам таким же, как все. Коротко пострижен и слегка пухловат. Мне нравились парни с длинными волосами и усами, так что я особо не запала на Джима. Но довольно скоро он изменился. Спустя непродолжительное время я уже работала моделью в некоторых классах колледжа и помню Джима, назначавшего свидания паре других девушек-моделей. Не думаю, что, поступив в УКЛА, он обратил на себя внимание многих, однако вскоре принялся разбивать сердца направо и налево.

Фото: «Железная бабочка» Подпись под фото: Некоторые ансамбли с Сансэт Стрипа могли делать не менее тяжелую, чем «Двери», музыку, например, «Железная бабочка» из славного клуба «Ин а Гадда Да Вида». Но джимово умение привлечь внимание и джазовые инновации его ансамбля сделали «Дверей» уникальным аттракционом.

«Я не запомнила Джима и Рэя в УКЛА, однако в памяти все свежо. Когда вышел сингл «Прорвись», я пошла и посмотрела, как они играют в Центре Деревенской Музыки вместе с «Бэрдами», «Баффало Спрингфилд», Питером, Полом и Мэри, и Хью Масакелой. Потом я пошла взглянуть на них в «Шрайн Аудиториум шоу» наряду с «Железной бабочкой» и «Грустноягодным джемом на пресной воде». Я пробралась довольно близко к сцене, чтобы сделать фото,- тогда на концерты можно было проносить камеры. Джим свалился со сцены прямо передо мной, и я помню, от него пахло не очень-то. Вся эта кожаная одежка попахивала. Но шоу было, что надо. Настоящее «Дверное» шоу!»

Хитер Хэррис, первый художественный редактор «УКЛА-медведя»

.

В дни того УКЛАвского сближения Рэй Манзарек как правило разражался рок-н-ролльными стандартами, типа «Вопящий Рэй Дэниэлз»,- псевдоним блюза, адаптированного им в качестве пианиста и ведущего певца ансамбля под названием «Рик и вОроны». «Риком» был Рик Манзарек, брат Рэя, игравший на гитаре, кроме того, в составе ансамбля состоял еще один брат — Джим Манзарек на гармонике. Всю весну 1965 года «Вороны», не покладая рук, выдавали хорошую музыку в «Турецком кабаке» западной Санта-Моники (район Лос-Анджелеса – прим.перевод.). Ансамбль державшийся на нестабильной энергетике и похабном юморе, привлекал верных поклонников. («Мне обычно нравилось наблюдать за работой над «Вопящим Рэйем Дэниэлзом»,- смеется Майкл С.Форд. – «Как правило, «Вопящего Рэйя Дэниэлза» изображал Рэй в смокинге из голубого шелка».) Многих своих друзей «Вороны» призывали на сцену подключиться к общему веселью, и одним из поддавшихся на подпевку был Джим Моррисон. По тому, с каким трудом Джим выкрикивал непристойные строки в «Луи Луи», было сомнительно, чтобы кто-либо из вовлеченных в «Вопящего Рэйя», вообразил, что через полтора года именно он станет крупнейшей сенсацией рок-н-ролла.

.

«Были смазливые певцы, которые не могли петь. И певцы, звучавшие красиво, но выглядевшие, как болваны. Моррисон был приятным мужчиной, звучал приятно, а еще и умел думать. Удивительное сочетание».

Ким Фоули

.

«Сперва казалось, а что особенного в том, что мы – пацаны слушаем «Дверей»? Девчат из старших классов это совершенно не волновало. Но за несколько недель, прошедших после появления ансамбля в Шоу Эда Салливэна, когда Джим спел запретные слова «заторчать повыше», в «Запали мой огонь» и принялся делать это где ни поподя, нам стало слабо конкурировать с Джимом Моррисоном. Он заполонил школьные гардеробные ящички девчат. Совершенно внезапно оттуда исчезли битлы, роллинги и пятерка Дэйва Кларка. Люди стали выставлять напоказ образ Моррисона. Он был предельно прекрасным мальчишом-плохишом.»

Харви Кьюберник

.

Ко времени получения диплома бакалавра в июне 1965 года его креативность достигла чего-то, типа критической массы. Он наконец-то управился с наполнением своего разума сырыми знаниями, и теперь принялся генерировать творческие догадки на новом уровне. Его воображение стимулировалось кино-штудиями, особенно участием в постановке экспериментальных фильмов и сюрреалистичностью совокупности мысленных образов. Среди заведенных в УКЛА блокнотов был самоназванный «диссертация по кино-эстетике», который позднее будет опубликован, как «Боги: Заметки по вИдению».

Джим был в равной степени увлечен греческой и римской драмой, с которыми спорил в душе. Его умеренное очарование наиболее типичным рокером Элвисом Пресли проложило путь уважительной и страстной влюбленности в превосходного,  как описано греческим историком Плутархом, вояку Александра Македонского. К тому же он остался загипнотизирован легендами, фольклором и религиозными ритуалами древних культур, каждый из которых открыл для себя в библиотеке УКЛА.

Фото: Сражение войск Александра Великого. Подпись под фото: У Джима Моррисона были неприятные отношения со своим отцом-военным, однако он был страстным обожателем настоящего вояки – Александра Македонского. Впервые высоко-модную прическу он завел после подписания контракта с Электрой, взяв себе за образец бюст Македонского короля.

Запас знаний, обретенный им в Лос-Анджелесе, оказался весьма насущным для развития Джима Моррисона, как писателя, и вскоре он уже был готов использовать все, что узнал, для создания чего-то значительного.

В течение лета 1965 года Моррисон впервые начал полушутя воображать себе ансамбль под названием «Двери». Он по-прежнему рассматривал Уильяма Блэйка, как непревзойденного мыслителя и поэта, и одна из блэйковских строчек преследовала Моррисона многие годы: «Когда бы были чисты двери восприятья, любая вещь предстала бы такой, как она есть, вернее, бесконечной». Моррисон также прочел философское описание опытов с мескалином Олдоса Хаксли, которое было озаглавлено фразой, позаимствованной у Блэйка – «Двери восприятия». Строка Блэйка и книга Хаксли предложили Моррисону идеально простое, иносказательное, насыщенное подтекстом имя для ансамбля – «Двери». Отличная острОта для надменных рок-н-роллеров.

.

“На протяжение всего лета 1966 года я наблюдал за «Дверями» в клубе «Виски Давай-давай». Я был большим поклонником Вэна Моррисона и «Тех», и когда они прибыли в «Виски», то их концерт открывали «Двери». Моим-то любимым ЭлЭйевским ансамблем всегда была «Любовь», и я подумал, что выбор «Дверей» весьма удивителен. Но их звучание захватило меня. Они исполняли обработку «Глории» и «Лунный проезд», и это был совершенно новый звук».

Пол Боди, свидетель восхождения «Дверей» на Сансэт Стрипе

.

Фото: группа Артура Ли «Любовь» Подпись под фото: Когда «Двери» впервые начали добиваться чего-то на Сансэт Стрипе, их целью было стать такими же «большими», как «Любовь» Артура Ли. Летом 1966 года они открывали шоу «Любви» в «Виски Давай-давай» — том месте, где уже через год станут «больше», чем когда либо могли себе представить.

Работая себе на крыше, Моррисон открыл, что сочиняемая им поэзия, льется свободнее, если рассматривать слова в качестве строчек из песен. Он не обладал ни одним из способов выражения музыки, звучавшей в голове при сочинении стихотворений, однако обнаружилось: когда он позволял этой «черепно-мозговой» музыке течь, то слова обретали ритм, глубину и интенсивность, которых он никогда не достигал раньше.

Это выдающееся писательство имело место в одном из самых непритязательных уголков – в основном на крыше дома с видом на Венис-бич. Моррисон запланировал после получения диплома поехать в Нью-Йорк, чтобы продолжить дальнейшую кино-карьеру, и сообщил большинству из своих УКЛА-друзей, включая Рэя, что покидает город. Но как только разум Моррисона начал свое восхождение в горним вершинам, он быстро понял, что дальнейшая кино-карьера его больше не интересует. Простое следование Музе оказалось гораздо более интересным – то была безудержная погоня с жадным поглощением кислоты в количествах, достаточных для поддержания сознания в бодром состоянии, и всегдашним наличием под рукой чистых блокнотов.

Крыша обветшавшего офисного здания в Венеции была бесплатной «переночивальней», где Моррисон мог в одиночестве работать, совершенствуя свое искусство. То, что было написано на крыше на протяжении нескольких недель, следует признать неизмеримо важным для «Дверей» — венецианские блокноты породили большинство песен первых двух альбомов и обеспечили стихами и вдохновением весь путь «Дверей» вплоть до «Лос-анджелесской женщины».

.

«Он сказал, что был бы счастлив, если бы люди помнили его спустя пять лет после смерти – и не кривил душой. Он хотел, чтобы его кремированный прах был развеян над Венис-бич — где все началось. Ему нравилась идея завершения в виде обломка, вынесенного там на берег».

Патриция Кеннели Моррисон, которая неофициально вышла замуж за Джима в 1970 году, совершив языческий обряд

.

Летом 1965-го Моррисон имел отличное название ансамбля, исписанные блокноты и мозг, кишащий творческими возможностями – но была еще и неожиданная встреча на пляже Венеции с приятелем Рэем Манзареком, которая сделала «Двери» реальностью.

Рэй был удивлен, увидев, что Джим по-прежнему в городе, но еще больше удивлен, когда Джим рассказал ему, что работает над несколькими песнями. После настойчивых упрашиваний Джим потихоньку напел строчки из «Лунного проезда»; Рэй пришел в экстаз. Он заявил Джиму, что вместе они смогли бы претворить концепцию «Дверей» в жизнь. Рэй почувствовал, что, если Джим спокойно разгуливает со столь сильными музыкальными идеями и искусен на слова столь мощные, то это же прекрасный шанс для того, чтобы у него оказалась еще и способность быть пленительным фронт-мэном группы.

Моррисон съехал с крыши в маленькие апартаменты и разделил их с Рэем и его длинноволосой подружкой Дороти Фьюджикава. Он продолжил свое плодовитое писательство, и они с Рэем принялись что-то такое музицировать в пост-«Вороновом» / до-«Дверном» составе с Риком и Джимом Манзареками.

В силу своих «живых» выступлений «Рик и Вороны» были обеспечены контрактом с Аура Рекордз и выпустили сингл, который не очень-то продавался. Аура была обязана выпустить второй сингл, но вместо этого предложила «Воронам» в качестве откупного по контракту бесплатное студийное время. И группа Манзареков, подремонтированная свежей энергией и материалом, принесенными Моррисоном, приступила к репетициям своей первой записи в Мировой Тихоокеанской студии Дика Бока на Третьей улице Лос-Анджелеса.

Одной из постоянных проблем «Воронов» был поиск барабанщиков и басистов, которые задержались бы в группе дольше, чем на одно или два выступления. Когда Джим начал работать с Манзареками, то они все еще не имели устойчивой ритм-секции, но пол-проблемы решилось после случайного знакомства Рэя с уроженцем Лос-Анджелеса Джоном Дэнсмо в новом медитационном центре Махариши Махеш Йоги на той же Третьей улице.

На одном из занятий общий друг указал Рэю на Дэнсмо, как многообещающего ударника. Рэй быстренько представился. Вскоре после этого он пригласил Джона на репетицию с Джимом и своими братьями. У Джона поехала крыша от таинственных рукописных строчек Моррисона, продемонстрированных им на нескольких мятых листочках бумаги.

.

«Ударные партии Джона были возмутительно уникальны. Моя манера игры повлияла тогда на многих, но сам я испытал весьма серьезное влияние очень необычной подачи музыки, присущей Джону. У него был концептуальный подход к материалу, выражавшийся в каких-то очень интересных формулах. Он написал великие партии барабанов».

Брюс Гэри, ударник со «Сноровкой»

.

Добавив надежное присутствие и ритмическое чутье Дэнсмо к первообразному составу «Дверей», группа была готова к использованию студийного времени для записи своего демонстрационного материала. В сентябре 1965-го Рэй, Джим, Джон, братья Рэйя и безымянная басистка провели несколько часов, работая над шестью песнями, которые неплохо звучали на репетициях – «Лунный проезд», «Ночи конец», «Показалась ты мне», «Привет. Люблю», «Скоро лето пройдет» и «Маленькая игра». Звук был сырым и неотшлифованным – отсутствовало то, что позже станет мгновенно узнаваемо, как «дверное звучание». Зато тут не было проходного материала; все эти песни позднее появятся на альбомах «Дверей». («Маленькая игра», по-другому, «Безумным стань» всплывет на поверхность, как часть «Празднества Ящерицы».)

.

«Просто невероятно, что им удалось стартовать с той демо-записью, так как звучали они на ней почти дилетантски. Басистка (предположительно Патриция Салливэн – прим.перевод.) наяривала вовсю, где надо и не надо.»

Билл Сиддонз

.

Может, демо-запись и была шероховатой, но она была и шокирующе оригинальной. В те времена поп-звучание Южной Калифорнии было представлено «Пляжными мальчиками» с их гармоничными гимнами серфингу и песку, солнцу и веселью. Звучание, формируемое Джимом и Рэем, тоже было по большей части продуктом Южной Калифорнии, но представляло обратную сторону солнечной монеты.

Фото: группа «Пляжные мальчики» (Beach Boys) Подпись под фото: Непохожие одеяла на одном и том же пляже: «Пляжные мальчики» поведали миру, что «правят серферы», и создали поп-образ Южной Калифорнии, воспевающий солнечное тепло. «Двери» сказали: «Запад – лучшее на свете», но говорили они о холодной коже змей длиной по семь миль.

В «Лунном проезде» был тот же сёрф, только тонуть надо было всерьез, а не понарошку. Популярное южно-калифорнийское звучание получило успех у пацанов всей страны благодаря прыщавым фанфаронским мечтам об оживленных пляжах. А теперь прото-«Двери» принялись ясно формулировать представление о том, что юношеские мечты могут сопровождаться застарелыми кошмарами. Бикини и гамбургеры, доски для сёрфа и местное винишко должны были вот-вот капитулировать под натиском секса и ужаса, страха и ненависти.

.

«Была забава – чтобы слушатели (за то или иное вознаграждение) писали на радио о своих самых необузданных мечтах. Большинство ансамблей не хотели надрывать себе мозги за гроши».

Ким Фоули

.

Выпуск пластинки стал бы победой, но для заключения сделки на этот выпуск, нужно было, чтобы демо-запись прослушали.

К счастью, уши Билли Джэймза были готовы к прослушиванию. Джэймз — суетливый директоришка пластиночной компании -работал на Коламбиа, где он создал должность «Директора по талантам, приобретениям и развитию».

Джэймз в истории «Дверей» — что-то, типа невоспетого героя; как будто он не был достаточно восприимчив, чтобы врубиться в демо-запись. А ведь вероятность того, что карьера «Дверей» так и завершится этими шестью песнями была весьма велика. Но он железно пообещал парням, что их услышат.

— Улица была с двусторонним движением,- говорит Джэймз.- Не всегда я открывал артистов – они тоже открывали меня. И «Двери» открыли меня. Как-то раз, вернувшись с ланча, я заприметил их возле конторки своего секретаря. Мы разговорились, и в конце концов они меня весьма заинтриговали. Позже я спросил у Моррисона, как это они выбрали меня в качестве получателя их демо-записи. Он ответил, что мое фото в одном из журналов, публикующих информацию об индустрии развлечений, подкупило его наличием у меня бороды. Он посчитал, что во мне что-то есть.

Интуиция не подвела Моррисона, поскольку Билли Джэймзу так понравилась демо-запись, что он предложил ансамблю контракт на пять с половиной лет, из которых первые пол-года предназначались для выпуска первого сингла.

— «Лунный проезд», «Безумным стань», — они покинули меня, буквально вприпрыжку от радости,- говорит Джэймз.- Музыка была неровной, зато несла совершенно уникальную энергию. Что за великий ансамбль!- смеется он.- Я думал, что он у меня в кармане. Думал, что знаю, чего им надо.

Джэймз с трудом пытался убедить хоть кого-нибудь еще в Коламбиа, что он нашел Очередную Большую Вещь. «Двери» бесплатно получили от компании кое-какое оборудование, включая Вокс-орган, который создаст брэнд рэевского звучания, но когда истекли первые полгода контракта, сингл так и не был выпущен. Это означало, что и оставшаяся часть контракта была пустым местом; Коламбиа поматросила и бросила «Дверей», не дав им записать ни ноты. (Впрочем, они попали в хорошую компанию – среди тех, кого Билли Джэймз безуспешно пытался продвинуть в Коламбиа, были Фрэнк Заппа, «Аэроплан Джефферсона», Тим Хардин и Ленни Брюс.)

— Очень мало кто из работников компании прочесывал клубы, где музыкальная стилистика менялась гораздо быстрее, чем это доходило до производственников,- говорит Джэймз.- Я продолжал поставлять Коламбиа этих новичков, и у меня было чувство, что топ-менеджеры думают: «Что за дерьмо носит и носит нам этот паренек?»

.

«В то время на Стрипе было изумительно. «Любовь», как правило, выступала в «Сайро», «Железная бабочка» — в «Галактике», «Двери» — в «Лондонском тумане». Группы, которых не звали в «Виски» или «Путешествие», тусовались в «Стрэтфорде-на-Сансэте», где я играл со множеством из них. Мне очень запомнился дуэт под названием «Цезарь и Клеопатра» — она была замечательна, он изображал недотепу. Потом они стали «Сонни и Шер».

После часов, проведенных у Кантера на Фэйрфэксе (популярная у молодежи закусочная – прим.перевод.), мы все слонялись туда-сюда. Все фрики и ансамбли города. Все люди Заппы и «Двери» в полном составе. Все «Бэрды», Артур Ли со своими шейными платками, Баффало Спрингфилд, «Ежедневный кайф», «Сыны Адама». Мы обменивались кислотой, анекдотами, подружками и сэндвичами. Моррисон выделялся невероятной смазливостью и, если того хотел, то мог вести себя очень шумно. Каждый привлекал разных прихлебателей, но даже тогда Джим был склонен к приятельству с мелкими малопонятными поэтами и маленькими беспризорниками».

Джимми Гринспун

.

Как стало ясно, Коламбиа была не одинока в своем равнодушии к немедленным переменам в жизни группы – братья Рэя набрались духу и решили объявить о своем уходе, оставив Рэя, Джима и Джона заново обдумывать, каким же будет состав «Дверей».

Они все еще парились с поисками басиста, который приноровился бы к развиваемому ими звучанию: проблема заключалась в том, что стандартные для рок-н-ролла басовые ходы превращали «Дверей» в стандартно звучащий рок-н-ролл-бэнд. Еще более проблематичным был поиск звучания гитары.

Рэй достигал впечатляющих прорывов в адаптировании своей старенькой фортепьянной техники к органу и был в процессе открытия своего собственного грациозно содержательного подхода к клавиатуре. Его чувство ритма хорошо поддерживалось Дэнсмо – эти двое разделяли любовь к джазу, не всегда заметную в песнях, которые они формировали вокруг стихов и мелодий Моррисона, но совершенно очевидную в исполняемых ими изысканных ритмах.

Пока ансамбль репетировал, Моррисон потихоньку обретал исполнительскую уверенность. Но где этим троим «Дверям» было искать гитариста, который смог бы дополнить медленно, но верно, изготавливаемое ими буквально вручную звучание?

Вышло так, что искать пришлось не слишком далеко – один из старых приятелей Джона Дэнсмо по старшим классам играл на гитаре и находился в постоянных поисках партнеров по музицированию. Дэнсмо поработал с ним раньше в ансамбле и, по сути, затащил в Центр Медитации, где Джон и Рэй впервые зацепились друг за друга. Джон был уверен, что его приятель заинтересуется музыкой, с которой всплывали на поверхность начинающие «Двери». Дружком-гитаристом Дэнсмо был, конечно же, Робби Кригер.

В отличие от Дэнсмо Кригер не обрел моментальной уверенности в том, что нашел группу, частью которой хотел бы стать, но с первой же репетиции с «Дверями», где он выступил с несколькими берущими за живое вставками в «Лунный проезд», исполненными бутылочным горлышком, банда поняла, что нуждается в нем. И после немногих последовавших прослушиваний, когда Дэнсмо предложил ему забыть о выступлениях с другими ансамблями, Кригер согласился.

На протяжении последовавших лет «дверного» безумия Робби Кригер оставался нежнейшим духом ансамбля, спокойно сосредоточенным на своем прочном профессионализме. Вы почти забывали о нем, пока вас не изумляли несколько непритязательных щипков на его СД-Гибсоне.

Рэй, Джим и Джон могли сразу же просечь, что завербовали на редкость талантливого гитариста, но не было и намека на то, что к ансамблю прибавился второй внушительный автор-песенник – тогда Кригер и сам не осознавал своих песнеписательских способностей. Все это выявилось на одной из ранних репетиций четверки, когда в ответ на предложение каждому явиться с идеей новой песни Кригер принес на следующую спевку «Запали мой огонь» и «Люби меня дважды».

К концу 1965-го Моррисон, Манзарек, Кригер и Дэнсмо уже шли своим путем, превращаясь в четырехголового монстра. Репетируя почти каждый день в расположенных на отмели апартаментах Рэя, они быстро научились подгонять друг к другу свои индивидуальные музыкальные способности для достижения максимального эффекта. По большому счету они были идеальным сборищем музыкальных чудаков – четыре характерных исполнителя, которые могли бы долго мыкаться, сияя в составе других ансамблей, но вместе они усиливали друг друга, им удалось слить четыре звучания в одно.

И даже на стесненном репетиционном пространстве они начали развивать ощущение театрализации музыки, в чем достигли явного совершенства. Расширенные вставки в «Запали мой огонь», «Конце» и «Когда песня смолкнет» давали Рэю, Джону и Робби шанс заняться коллективной импровизацией, тогда как Джим обретал свободу буянить с любыми пришедшими в голову поэтическими идеями.

Но «Двери» не готовились менять манеру своей игры ради приглашений на сцену и, когда ансамбль предпринял свои первые робкие шаги по клубной округе Лос-Анджелеса, они столкнулись с несколькими стремительными отказами: после каждого неудачного прослушивания, казалось, эхом повторялась фраза «слишком чуднЫе».

Но одно особенно паршивое прослушивание одарило важным утешительным призом. Рэй заметил, что клавишник из ансамбля клуба, где они подвергались процедуре отказа, использовал добавочный небольшой по размерам инструмент для придания дополнительного шарма своим басовым нотам.

Это был клавишный бас фирмы Фендер Рэудз и, если уж Рэй увидел и услышал его, то обязан был заполучить такой же. Теперь бас-проблемы «Дверей» были решены, и формирование их характерного звучания завершилось.

.

«Басист был им не нужен – это поражало. Рэй мог левой рукой компетентно справляться с басовыми партиями и создавать богатое сопровождение для своей правой руки. Джим был динамичным исполнителем, но все же частью ансамбля; они четко позиционировались, как ансамбль. Не Джим Моррисон и «Двери», а именно – «Двери».

Брюс Гэри

.

«Они были рок-звездами, а вовсе не рок-н-ролльной бандой. В их музыке Курт Вайль повстречался с Чесс Рекордз». (Немецкий поэт-антифашист и Chess Records – звукозаписывающая компания, тогдашний мировой лидер в сфере блюза — прим.перевод.)

Ким Фоули

.

В конце концов в январе 1966 года «Дверям» даровали шанс блеснуть на Сансэт Стрипе. Дарителем был «Лондонский туман» — крошечная, тусклая, пользующаяся дурной репутацией пивная, где опустившиеся бедолаги топили свои печали. Но это была работа, и это был Стрип. «Дверям» предоставили наконец вечер для прослушивания, на который они упросили прийти пару дюжин своих друзей, чтобы заполнить зал. «Лондонский туман» не часто ломился от страждущих толп, и владелец клуба быстренько нанял «Дверей» на роль своей главной достопримечательности, обязанной вкалывать шесть (по воспоминаниям Дж.Дэнсмо – четыре – прим.перевод.) вечеров в неделю.

.

«Я пошла на самое первое выступление в «Лондонском тумане». Казалось, в зале присутствовало не больше дюжины человек. Но, должна сказать, я была покорена. У Джима не было опыта сценического присутствия, он, по большому счету, не знал, что делает, но то звучание… Мы слушали «Запали мой огонь», «Хрустальный корабль», это было что-то особенное. В большинстве клубов хиппари не танцевали – там были танцы для «квадратных» с именами, типа, «Обезьяны» или «Плавание». А вот на «дверных» шоу мы – молодые артисты и студенты кино-школы – именно танцами могли помочь этой музыке. Я, помню, гордилась нами. В музыке действительно было какое-то волшебство».

Джуди Рафаэль

.

Поначалу маленькая магия, которой «Двери» могли заняться в пределах «Лондонского тумана», была засвидетельствована лишь их подговоренными прийти друзьями. Но вскоре поползли слухи, и те, кто не были знакомы с группой, потянулись в клуб убедиться в их справедливости.

Ансамбль стал лаконичным и более уверенным в собственном материале, а Моррисон начал утверждаться на сцене. В некоторых шоу он все еще не мог взглянуть публике в лицо, а когда мог, то порой позволял себе безумствовать, целиком отдаваясь музыке и кривляясь напропалую.

Многие еще не знали «Дверей» по названию, но фраза «чудной ансамбль с сумасбродным певцом» начала распространяться. К сожалению, отзывы были не всегда положительными. За «Дверями» уже потянулся шлейф крайне поляризованных откликов. По крайней мере, никто не покидал «Лондонского тумана» в апатии от того, что увидел там.

Кроме того, «Двери» надеялись, что несколько добрых слов докатятся до «Виски давай-давай» — премьерного на Стрипе клуба рок-н-ролла.

В начале 1966-го в «Виски» правили такие короли, как «Любовь» — экстраординарный ансамбль Артура Ли. Конклав выдающихся стриповских групп включал «Семена», «Черепах», Баффало Спрингфилда, «Бэрдов», «Лесопосадки», «Матерей изобретения» Фрэнка Заппы и «Волшебный ансамбль» Капитана Бычье Сердце. Тот факт, что в «Лондонском тумане» «Двери» были «победившей в драке собакой», ничего не значил для тех, кто заказывал музыку в «Виски». Когда Коламбиа наконец официально объявила, что не имеет больше с «Дверями» никакого контракта, ансамбль впал в уныние.

Дела пошли еще хуже, когда одним весенним вечером менеджмент «Лондонского тумана» решил, что «Двери» слишком много себе позволяют на сцене и подстрекают к потасовкам, наносящим материальный ущерб заведению. Участникам ансамбля сказали, что они могут доигрывать неделю, после чего будут уволены. Конец казался близок – ведь, куда было податься группе, если ее выперли даже из «Лондонского тумана»?

Моррисон был озабочен этим загодя. Он пустился в дружбу с Ронни Хэрэн, которая заказывала шоу для «Виски». После долго-месячных упрашиваний зайти и взглянуть на ансамбль, он наконец добился ее согласия прогуляться по улице и посмотреть на них.

Так что в свой прощальный вечер в «Лондонском тумане» группа фактически достукалась до прослушивания в «Виски», какового страстно желала на протяжении месяцев. Слагая полномочия, парни выдали один из самых прекраснейших вечеров своей музыки. И то, что Хэрэн увидела тогда, достаточно впечатлило ее, чтобы нанять «Дверей» в качестве нового постоянного ансамбля в «Виски». Там они продолжали пугать, услаждать, шокировать и возмущать любую аудиторию, с которой пересекался их путь.

.

«Я пошел в «Виски» посмотреть «Тех», чей концерт открывали «Двери». Рэй отказывается, но я клянусь, что на афише они значились, как «Свингующие двери». Я считал, что Рэй сильно смахивает на Джона Себастьяна, и мы, помнится, поболтали с ним в клубном туалете. Он действительно показался мне милым малым, но ансамбль мне не нравился. Мне по-настоящему претило наблюдать, как Моррисон драпирует собою микрофон. Отлив, я пошел к владельцу клуба Элмеру Валентайну и сказал: «Слушай, у меня есть ансамбль гораздо лучше этого – не могли бы мы тут подработать?»

Крис Дэрроу, который играл на Сансэт Стрипе в составе «Калейдоскопа»

.

«В «Виски» я обычно показывал слайды на паре экранов – не то, чтобы световое шоу, а просто цветные крупные планы рядовых объектов. У меня было фото полыхающего туалета – кто-то налил в мотельный туалет горючей жидкости, и я получил отличный снимок. Он был беспорядочно перемешан с моими слайдами, но, помнится, выскочил как раз, когда «Двери» начали играть «Запали мой огонь». Тогда показалось: вот же, как безупречно могут вещи вставать на свои места».

Рок-н-ролльный фотограф Генри Дильц, который позже снимет обложку для «Моррисон отеля»

.

«Мы с дружком заехали в «Виски» и увидели Джима, сидевшего, само собой разумеется, буквально среди «дна общества». Наш путь лежал в дом Эрика Бёрдона из «Животных», так что мы подобрали его и взяли с собой. По дороге туда он наполовину высунулся из окна машины, и я все время старался втащить его назад – он орал во всю глотку, и, думаю, собирался вывалиться. Мы немножко порассуждали о своем появлении в доме Бёрдона с Джимом, ведущим себя столь безумно, но вечеринка оказалась довольно-таки разгульной, и Джим пришелся ко двору».

Родни Бингенхаймер

Фото: группа «Животные» (Animals) Подпись под фото: Базирующееся на органе звучание, любовь к блюзу, взрывной ведущий певец – у «Дверей» было кое-что общее с британскими «Животными». И когда в конце шестидесятых ведущий певец Эрик Бёрдон перебрался в Лос-Анджелес, то стал закадычным приятелем Моррисона, в его доме Джим часто отлеживался после своих загулов.

Именно в «Виски» группа обрела себя, а «двери» — исполнители, борющиеся за выживание в родном Лос-Анджелесе, — стали «Дверями» — самыми интеллектуальными и мрачными пророками рок-н-ролла.

В «Виски» Джим Моррисон обнаружил и довел до совершенства свое могущество шамана, переносившее аудиторию в состояние восторга или ужаса, а музыкальное взаимодействие, отточенное Рэем, Робби и Джоном, стало турбо-двигателем для этого переноса. Материал ансамбля углубился и окреп, а большая аудитория стала восприимчивее к будоражащим образам, выраженным в стихах Моррисона. В «Виски» «Дверей» полюбили и возненавидели, и те же самые слова восхваление и/или пренебрежения, которыми осЫпали их тогда, по-прежнему сыплются горохом всякий раз, когда на проигрыватель ставится пластинка «Дверей».

Эти пластинки стали возможны тоже благодаря «Виски», после того как Ронни Хэрэн побудила острого на ухо основателя Электры Джека Хольцмэна застать парней в процессе их выступления. Хольцмэну ансамбль не понравился, но, чтобы убедиться в этом, ему нужно было прийти еще раз. Четыре вечера спустя он завершил свое изучение их музыки вдоль и поперек, а дикая реакция толпы в конце концов заставила его подумать о подписании контракта с музыкантами.

Контракт был предложен «Дверям» после того, как Пол Ротчайлд, блестящий продюсер из штата Хольцмэна, посетил «Виски» и прошел путь тех же превращений. Поставив свои подписи под контрактом, «Двери» по-настоящему отправились в свое необыкновенное путешествие в историю рок-н-ролла.