ДВЕРИ

Дебютный альбом «Дверей» был превосходно завершенным, шокирующе оригинальным, полностью лишающим присутствия духа посланием страсти, благоговейного страха и раскрепощения.

Фото: музыканты «Дверей» монтируют рекламный щит своего дебютного диска Подпись под фото: Революционное пускание пыли в глаза: Джек Хольцмэн Электры был первым, кто продвинул альбом рок-ансамбля на рекламные щиты Сансэт бульвара. Вскоре рок-н-ролльные биллборды на Стрипе стали привычным явлением.

Альбом «Двери» до сих пор удерживает за собой место в истории рок-н-ролла как один из великих дебютов всех времен. После года сочинительства, аранжирования, репетиций и совместных выступлений ансамбль переступил порог студии с полностью сформированным звучанием, которое было как убедительным, так и уникальным. До того, как были записаны первые трэки диска, Джим Моррисон, Рэй Манзарек, Робби Кригер и Джон Дэнсмо уже установили музыкальное взаимопонимание, отличающее все достопамятные группы – они создали звуковое целое, воздействующее гораздо сильнее, чем сумма его индивидуальных слагаемых.

Основная часть работы «Дверей» стала теперь столь привычной, что нам трудно представить, насколько выдающимся был ансамбль для 1967 года.

Первым бросалось в глаза отсутствие басиста – поразительный отход от рок-норм. Рэй демонстрировал сверхъестественную способность наполнять палитру низкочастотными звуками, играя левой рукой на клавишном Фендер-басу, пока его правая рука трудилась на Вокс-органе за целый оркестр.

Рэй был пианистом классической школы, но он развил в себе устойчивую привязанность к насыщенному блюзу Чикаго – своего родного города. Прослужил некоторое время в армии, был талантливым, бескомпромиссным студентом кино-школы УКЛА. Он видел игру Джона Колтрэйна в лос-анджелесской «Дыре Шилли Мэнн» и слушал таких поэтов-битников, как Ферлингетти и Гэри Снайдер, читавших свои работы в Беркли, штат Калифорния. Весь этот опыт, казалось, заполнял новаторские и угловатые клавишные проигрыши — сердцевину музыки «Дверей». К тому же Рэй был фанатиком баскетбола; в его аранжировках почти слышны замысловатые проходы линий соперника, а также блокировки и откаты.

Фото: Джон Колтрэйн Подпись под фото: Импровизационный стиль большей части музыки «Дверей» происходил из любви Рэя Манзарека и Джона Дэнсмо к джазу. Отважные высотные исследования «свободного джаза» Джона Колтрэйна были чрезвычайно мощным источником вдохновения обоих членов ансамбля.

Если Манзарек выполнял в группе функции «центрального защитника», то Робби Кригер – был его стилистической суперзвездой. Он обучился гитарному фламенко, а в составе «Дверей» адаптировал эту технику звукоизвлечения к электро-гитаре. Пока многие рок-н-ролльные гитаристы того времени перерабатывали риффы Чака Берри, Кригер, как представлялось, изобретал совершенно новый язык.

По временам казалось, что он вообще едва играл — столь бесплотным было его присутствие — но он непогрешимо добавлял каждой мелодии единственно верную атмосферу и, будучи приглашенным высказаться, был в состоянии продемонстрировать ощеломляющую мощь. От яростных, бескомпромиссных аккордов «Прорвись» до изысканно закольцованных соло «Красотки двадцатого века» и потом, в западающей в память раге «Конца» скромный Кригер раскрасил композиции «Дверей» бесподобной музыкальной палитрой.

Если бы Манзарек и Кригер базировали свои достойные навыки на ударной поддержке любого другого компетентного рок-барабанщика, их музыка едва ли воспарила бы. Джон Дэнсмо был заядлым фанатом Арта Блэйки и Элвина Джонса, это влияние довело его до мощных песен «Дверей» с изумительной смесью джазовой тонкости и «молотьбы» гаражной банды. Он никогда не занимался простым поддержанием ритма. Вместо этого он играл, создавая драму, — поддерживая стихи, трудясь в одной упряжке с клавишными, откликаясь эхом на гитарные пассажи. И делал все это с элегантной импульсивностью.

Талантам Манзарека, Кригера и Дэнсмо был придан резонирующий командный голос в лице Джима Моррисона. С его острым интеллектом, абсурдистским чувством юмора, классической красотой, возбуждающей наружностью и готовностью целиком принести себя в жертву музыке – кем бы еще он мог оказаться, кроме как сенсацией? Самый молодой Бог Рока, икона из икон.

Однако, по правде говоря, вовсе не явная харизма Моррисона формировала сердечный пульс «Дверей» — это делали его слова. Летом 1965-го, живя на крыше дома в Венеции, штат Калифорния, Моррисон тщательно компилировал вдохновенные серии поэм и стихов: он и не помышлял, что вскоре станет членом ансамбля, но позже объяснял, что порой слышал целый концерт у себя в голове и для него-то он и писал. Настоящий концерт начался, когда записные  книжки  Моррисона  превратились в песни «Дверей».

Стихи Моррисона предопределили тематические границы рока. Предшествовавшие рок-н-роллеры в поисках вдохновения обращались к более старшим исполнителям блюза; работу Джима воодушевлял литературный канон. Его песнеписание настояно на духе Арто, Ницше, Бодлера, Кафки и Керуака. Без них его музыка не смогла бы осуществиться.

Битлз привнесли в поп-музыку сообразительность и интеллект, Роллинг Стоунз продемонстрировали дерзкую прямоту по отношению к жизни в современном мире, а Моррисон и «Двери» призвали рок-н-ролл к тяжким раздумьям.

Фигня, типа «мальчик встречает девочку», или даже «мальчик проводит ночь с девочкой» — разве для Джима этого было достаточно? Он наполнил музыку древними легендами, экзистенциальными трактатами, психо-разоблачениями, моментами террора и подсознательного высвобождения смеха. Он говорил о рок-представлении, как о шаманском ритуале, и на альбоме «Двери» шаман действительно «прорвался сквозь».

В сентябре 1966 года вместе с продюсером Полом Ротчайлдом и инженером Брюсом Ботником «Двери» вошли в студию звукозаписи «Сансэт Звучание» по адресу Сансэт бульвар 6650 и начали свою первую сессию.

Как выяснилось в дальнейшем, Ротчайлд идеально подошел ансамблю. Его обнадеживающе открытый подход к производству продукции гарантировал, что, даже при использовании всей его квалификации для фиксирования «Дверей» на пленке слушатель в конце концов слышал бы их музыку, а не студийное трюкачество.

Ротчайлд и Манзарек вскоре пришли к согласию, что клавишный бас не имеет желаемого напора, поэтому на некоторые трэки ввели студийного аса — басиста Ларри Нечтля из «Спасательной команды» Фила Спектора. Альбом был записан за две недели на четырех-дорожечном аппарате, а следующие пять недель потребовались на сведение трэков.

Наряду с девятью оригинальными песнями «Двери» записали также два кавера, отработанные ими в «Лондонском тумане» и «Виски давай-давай»: рип (приём игры на муз.инструментах — глиссандо, переходящее во внезапное и резкое динамическое усиление отдельных звуков или аккорда – прим.перевод.) в стиле граул (рычащее, грохочущее звучание – прим.перевод) «Мужчина, заходящий с черного хода» Вилли Диксона и «Алабамскую песню» из немецкой оперы конца двадцатых «Взлет и падение города Махагони» Курта Вайля и Бертольда Брехта (эта была в фаворе у основателя Электры Джека Хольцмэна с тех пор, как он увидел ансамбль в «Виски»).

— Нашему первому альбому присуща определенная единая тональность,- сказал Моррисон Джерри Хопкинзу в 1969 году в интервью Роллинг Стоуну.- Вокруг нее концентрируется напряженность. Она пришла  после  года  почти  непрерывных

выступлений, буквально каждый вечер. Мы были по-настоящему свежи, усердны и в близком контакте друг с другом.

Диск «Двери» был записан и до сих пор играется, как вневременной живой альбом из идеального мира. «Мы постарались покуситься на слишком четкую границу, разделяющую свежую оригинальность и документальность, и сделали саунд альбома таким, как будто он действительно звучал вживую»,- вспоминал Пол Ротчайлд в 1981 году в интервью Блэйру Джэксону из журнала БЭМ.- «Я хотел, чтобы он звучал по-новому. Я не хотел никаких ухищрений за счет использования ультрамодно звучащих прибамбасов. Например, в то время все пользовались педалями вау-вау; как только Хендрикс с их помощью поимел успех, это поветрие накрыло всех гитаристов. Я запретил Робби использовать вау-вау. А когда он спросил, почему, я ответил: «Потому что хочу, чтобы люди продолжали слушать пластинки «Дверей» и через 20 лет».

Диск «Двери» был выпущен в январе 1967 года и стал «золотым» после того, как в июле сингл «Запали мой огонь» занял первое место в хит-параде. На той неделе, когда вышел альбом, Электра предприняла беспрецедентный шаг по его рекламированию; «Двери» стали первым ансамблем рок-н-ролла, который когда либо красовался на биллборде Сансэт Стрипа.

Фото: 1) Состав «Дверей» на берегу океана 2) Джон Дэнсмо возле биллборда дебютного альбома Подпись под фото: Триумф музыкального взаимопонимания: к моменту начала записи «Дверями» их дебютного альбома в сентябре 1966-го четыре очень разных индивидуальности и стиля исполнения слились, чтобы создать характерное объединенное ансамблевое звучание.

Кроме того, всеобщее внимание привлекла рекламная биография, вышедшая вместе с пластинкой – в ней Рэй намекал, что ансамбль является отражением всей Америки, а цитата из Джима гласила: «Меня интересует все, что касается бунта, беспорядка, хаоса – особенно деятельность, которая, кажется, не имеет смысла», и еще «Мир, который мы предлагаем, это новый Дикий Запад. Чувственный пагубный мир».

Билли Джэймз, который открыл электровский «Офис Западного Побережья», помнит встречу, на которой были произнесены эти слова. «То были «Двери» в своем стиле. Они просто сидели кружком на полу в конторе на Сансэте 6725, а я задавал вопросы и расшифровывал их вербальные импровизации. Беседа, считаю, показала, что они уже имели хорошо развитое ощущение своей уникальной эстетики. Это не была разновидность чепухи, которую Вы ожидали услышать из уст музыкантов рок-н-ролла в 1966-ом. Нью-йоркскому снобу, типа меня, услышать такой уровень само-осознания от ватаги молодых парней, выступающих в стиле, который вплоть до прошлого года я считал тривиальным, было огромным наслаждением».

.

«Прорвись»

«Прорвись» была выпущена в январе 1967-го, как самый первый сингл «Дверей», и, уже по ходу интродукций (муз.фигуры вступления – прим.перевод.) становилась взрывным, разъяренным заявлением о намерениях.

Тогда как поп-чарты возглавляло нечто подобное «обезьяннему» «Я — верующий», «Винчестерскому кафедральному» Нового водевильного ансамбля и «Надоеде и Красному Барону» «Королевский Охраны», революционно настроенная «Прорвись» прозвучала как предупредительный выстрел под сводами попсового духа времени. Как оказалось, не все расслышали этот выстрел – сингл потерпел неудачу, пытаясь вломиться в биллбордовскую Сотню Лучших. Но ансамблем, который лишь год назад собирал 10 долларов за вечер (по воспоминаниям Дж.Дэнсмо – по 10 долларов на участника – прим.перевод.) в скабрезнейшим из клубов, контракт на запись и национальный сингл ощущались как большой успех.

По существу Джим Моррисон начал свою новую жизнь в начале 1964 года, когда порушил родительские мечты и перевелся из Университета штата Флорида на факультет театральных искусств УКЛА. В Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса он наконец обрел круг друзей, который принял и воодушевил его ненасытный разум и жажду новых ощущений. (Рэй Манзарек, свободомыслящий студент кино-школы, был членом этого круга.) Ко времени получения диплома УКЛА в июне 1965-го Джим трансформировался из стеснительного коротко стриженого студента с детским личиком в заметно привлекательного патлатого искателя приключений.

Оставив колледж позади, Моррисон не соскользнул в обыденное ничегонеделание, но со страстной преданностью продолжил свою миссию индивидуальных изысканий. Стихи «Прорвись» пришли из записных книжек, которые вел Моррисон, живя в Венеции летом 1965-го. Тогда он был привержен достижению более высокого и более глубокого уровней сознания и осведомленности. Частично его вдохновляла книга Олдоса Хаксли «Двери восприятия», в которой автор описывает свои попытки достичь расширенного сознания путем применения мескалина. Джим был увлечен идеей позволить своему разуму вырваться из каждодневного мира в царство мистики и волшебства.

Фото: Олдос Хаксли Подпись под фото: Британский писатель-романист и критик Олдос Хаксли наиболее известен, пожалуй, как автор антиутопического «Отважного нового мира». Но была у него книга «Двери восприятия» с описанием своих попыток достижения свободы психики посредством опытов с мескалином, которая в большой степени повлияла на «прорывный» подход Джима Моррисона к музыке.

Поскольку Моррисон был молодым, увлеченным писателем, ему требовался возвышенный, немножко умственный язык, но некоторые из его превосходнейших строк часто инициировались малозначимыми, несомненно приземленными поводами. «Я написал «Прорвись» однажды утром на каналах (Венеции)»,- объяснил он.- «Я переходил через мост. Наверное, это об одной девушке, с которой я тогда был знаком». На ранних репетициях «Дверей» песня сошлась с Дэнсмо, увлеченным развитием мелодии в жанре босса-новы, Манзареком, облекшим ее плотью аранжировки, и Кригером, добавившим смесь элегантных пассажей и неукротимой гитарной мощи.

— Есть вещи, что тебе известны, есть те, что — нет… А между ними – «Двери». Это – мы,- объяснял Рэй в 1967 году.- А ад кажется гораздо более очаровательным и прикольным, чем рай. Ты должен «прорваться на другую сторону», чтобы стать цельным.

Несмотря на отчаянный эскапизм песни, для того, чтобы выпустить сингл, ее стихи нужно было немножко укротить. Попервоначалу в средней части песни Моррисон четыре раза орал фразу «Она торчит», но руководство Электры чувствовало, что любые нарко-намеки в песне убавят ее шансы попасть на радио. И эта часть была изменена на четырехразовое «Она имеет», за которым следовал вопль Моррисона. (В последующих живых представлениях к «Дверям» прилипло это отредактированное «Она имеет», хотя частенько вопль превращался в выразительное «Она торчит».)

«Прорвись» не принесла «Дверям» в одночасье национального успеха, но стала причиной, по которой их зачислили в разряд «ракет» на лос-анджелесском музыкальном небосклоне. Лен Фэйгэн сейчас трудится управляющим по заказу артистов в популярном лос-анджелесском рок-клубе «Кокосовая стриптизззерша», а весной 1967-го он играл в ансамбле под названием «Спонтанное возгорание». Предполагалось, что концерт этой группы в «Гепарде» на пирсе Санта-Моники откроют «Двери».

— Нас пригласили туда еще до того, как они пошли в гору,- вспоминает он,- но к назначенному дню «Прорвись» уже звучала из каждого радиоприемника, и их репутация уверенно росла. По нашим расчетам, подошло время выхода «Дверей» на сцену, тут к нам зашел промоутер и сказал: «Парни, надо вам выходить — «Двери» еще не готовы». Мы были слегка обескуражены, поскольку с ним пришли и Рэй с Робби. Мы сказали: «А в чем проблема-то?», и я никогда не забуду ответ Рэйя: «Да, Джим слетел с катушек». Мы все еще думали, что это уловка, но, когда увидели Джима, то стало ясно, что он совершенно не готов к выступлению. Мы отыграли свое, а потом вышли «Двери» и закатили такое разгульное шоу… по-моему, Джим в тот вечер сверзился таки со сцены.

Break On Through (To The Other Side) J.Morrison . You know the day destroys the night, Night divides the day; Tried to run, tried to hide, Break on through to the other side, Break on through to the other side, Break on through to the other side, yeah . We chased our pleasures here, Dug our treasures there. But can you still recall the time we cried, Break on through to the other side, Break on through to the other side. Break on through, yeah, alright. . Everybody loves my baby. Everybody loves my baby. She gets, she gets, She gets, she get high, She get high… . I found an island in your arms, Country in your eyes, Arms that chain, еyes that lie. Break on through to the other side Break on through to the other side Break on through, oww!  Oh, yeah! . Made the scene, week to week, Day to day, hour to hour, The gate is straight, deep and wide, Break on through to the other side, Break on through to the other side, Break on through, Break on through, Break on through Break, break, break, break, break, break.

Прорвись (на другую сторону) Дж.Моррисон . Ты знаешь, день ломает ночь. Ночь кромсает день, Сбегая прочь, прячась в тень. Ты прорвись сквозь этот бред — На другой стороне есть свет. . Тут — мы за страстью по пятам, Клады рыли —  там. Вернуть дни наших слез — большой вопрос. На другой стороне – ответ. Ты прорви все «нельзя» и «нет». . Каждый любит мою крошку, Каждый любит мою крошку. Все – ей, все – ей, все – ей, Она «торчит» и все ей в кайф… . Нашел покой в твоих руках, Пристанище в глазах, Но руки цепи мне куют, А глаза – те лгут. . В этой сваре мы живем Час за часом, день за днем. Выход есть — прям,  широк… Ты прорвись, рискни разок. Ты прорвись, рвись, рвись, рвись, рвись, рвись, рвись.

«Душевная кухня»

В начале весны 1965-го, живя в Венеции на крыше, и выживая в основном за счет диеты, состоявшей из кислоты и поэзии, Джим Моррисон написал для «Дверей» некоторые из своих наиболее важных вещей.

В конце лета он переехал в небольшие прибрежные апартаменты вместе с Рэйем и его подружкой Дороти Фьюджикава и вскорости обнаружил, что мог бы получать дешевое, но существенное пропитание у Оливии – в несколько убогом милом ресторанчике у пересечения Главной улицы и Океанского парка.

Оливия была рада собственноручно готовить на разношерстную ватагу постоянных посетителей своего заведения, но славилась неумолимой строгостью на предмет выставления едоков за дверь в момент закрытия ресторана. Моррисон вполне мог быть одним из тех посетителей, чье наслаждение обедом резко пресекалось, когда Оливия готовилась объявить о закрытии: если так, тогда «Душевная кухня» была возражением Джима в стиле блюз – просьбой позволить остаться на теплой, удобной кухне на всю ночь, вместо того, чтобы противостоять «набитым глазами, ползущим авто» и жутким «неоновым рощам» ночного Лос-Анджелеса.

Песня стала очередным выдающимся лирическим триумфом Моррисона – он вновь создал невероятно захватывающую череду слов для описания небольшого эпизода в жизни человека. Особенно выделяется повтор «Учась забывать», который можно рассматривать чем-то вроде лозунга Моррисона на тот день, порожденного попытками дистанционироваться от семьи и своего прошлого.

Еще до того, как песня была записана, «Душевная кухня» уже послужила достижению важных для «Дверей» целей. На одной из ранних репетиций, когда Рэй и Джим еще подыскивали подходящего барабанщика, Рэй показал листок с текстом Джону Дэнсмо, как пример творчества Джима: Джон впечатлился достаточно для того, чтобы решиться стать членом ансамбля.

Фото: 1) Моррисон, Кригер и Дэнсмо кушают в пункте общественного питания 2) Ким Фоули Подпись под фото: Некоторые из ранних плодотворных репетиций «Дверей» перемежались перекусами в забегаловках Венис-бич. Один из самых почитаемых «Дверями» задушевный кабачок Оливии прославился в их песне «Душевная кухня» и стал широко известен. Возможно, песня Кима Фоули «Путешествие» передала настрою «Душевной кухни» частичку своего чарующего аромата.

В музыкальном плане песня скользит по простоте накатанной блюзовой колеи, хотя и с некоторым набором характерных, типично «дверных» завитушек, как то: причудливое, традиционное для Манзарека, клавишное вступление и удивительно эксцентричное гитарное соло Кригера. А нестабильные ритмы и пульсирующая басовая партия, возможно, подверглись влиянию другой песни, которую ансамбль впервые услышал на джукбоксе, когда начал выступать в «Лондонском тумане» в январе 1966-го. Последний биограф Альберт Голдмэн, собирая материал для книги о «Дверях», обнаружил, что гвоздем джукбокса «Лондонского тумана» тогда была пластинка продюсера и песенника Кима Фоули «Путешествие», басовый настрой которой заметно схож с «Душевной кухней».

Если парни и правда что-то слямзили, то Фоули не в претензиях. «Думаю, все мы хватали риффы отовсюду,- говорит он.- В основном, подбирали всякие штучки за Чаком Берри и Мадди Уотерзом. Рок-н-ролл Лос-Анджелеса с тех времен сильно задолжал Чикагскому блюзу. Великие блюзмэны, вот, по совести, у кого мы тогда «заимствовали».

Стряпня Оливии, может, и удовлетворяла «дверные» аппетиты, но в интервью 1978 года Манзарек объяснил, что крайне энергичная работа над их пкрвым альбомом была результатом глубокого голодания. «Я думаю, что любой художник творит по внутренней потребности, но существует и внешняя потребность, которая тоже очень важна, это – где-то какое-то одобрение, признание другими людьми. Когда кто-то говорит тебе: «Мне нравится то, что ты создал». Вот, что такое, быть художником. Так что диск «Двери» стал тем невероятным, экзистенциальным Первым Разом – «Вот они, впервые вышли в свет, свежие, новенькие и жутко голодные».

«Душевная кухня» получила свое панк-рок развитие, когда ее кавер-версию сделал лос-анджелесский ансамбль «Экс» на своем дебютном, спродюсированном Рэем Манзареком альбоме «Лос-Анджелес».

Soul Kitchen J.Morrison . Well, the clock says it’s time to close now; I guess I’d better go now; I’d really like to stay here all night. . The cars crawl past all stuffed with eyes, Street lights share their hollow glow; Your brain seems bruised with numb surprise. Still one place to go, Still one place to go. . Let me sleep all night in your soul kitchen, Warm my mind near your gentle stove. Turn me out and I’ll wander, baby, Stumblin’ in the neon groves. . Well, your fingers weave quick minarets, Speak in secret alphabets. I light another cigarette, Learn to forget, learn to forget, Learn to forget, learn to forget. . Let me sleep all night in your soul kitchen, Warm my mind near your gentle stove. Turn me out and I’ll wander, baby, Stumblin’ in the neon groves. . The cop says it’s time to close now; I know I have to go now; I really want to stay here all night, All night, all night.

Душевная кухня Дж.Моррисон . Часы говорят: «Пора закрываться». Я знаю: мне пора собираться, А так бы хотелось здесь остаться на всю ночь… . Набиты глазами ползут авто, Полк фонарей освещает пути, Мой мозг заступорен – а то? — Некуда идти, Некуда идти. . Мне на кухне душевной поспать позволь, Возле нежной печки снять разума боль. Выгонишь — я побреду, спотыкаясь, По рощам неоновым, вон из рая. . Ты ткешь минареты размером в свечу. Чтоб код твой секретный понимать, Я сигаретку засвечу, Учась забывать, Учась забывать. . Мне на кухне душевной поспать позволь, Возле нежной печки снять разума боль. Выгонишь — я побреду, спотыкаясь, по рощам неоновым, вон из рая. . Мне коп говорит: «Пора закрываться». Я знаю: мне пора собираться, А так бы хотелось здесь остаться на всю ночь… на всю ночь… на всю ночь…

«Хрустальный корабль»

Наряду со многими ранними песнями, отражавшими подпитываемые ЛСД усилия Джима Моррисона продвинуться сквозь двери восприятия, равно как и безрассудные попытки прорвать давление социума, он был вполне способен создавать и такие яркие изысканно-поэтичные вещи, как «Хрустальный корабль».

Стихи одновременно успокаивающие и зловещие, а мягкий хрипловатый баритон Моррисона использован, чтобы донести их и удивить тех, кто, возможно, был склонен отказать ему во всем, кроме удела одномерного рок-н-ролльного пустослова.

Таинственная, непостижимая природа «Хрустального корабля» дала слушателям «Дверей» повод для собственных интерпретаций моррисоновской игры слов. «Это про метедрин, не так ли? — вопрошает Ким Фоули, на которого песня произвела изрядное впечатление, когда он впервые побывал на шоу «Дверей» в лос-анджелесском «Сайро-клубе» в апреле 1967-го. — Тогда на Сансэт Стрипе хороший старомодный темп несомненно определялся выбранным препаратом».

Фактически Моррисон сочинил песню задолго до первого выступления «Дверей» на Стрипе, и в своем генезисе стихи несли как широко известное, так и сокровенное – разрыв романтических отношений и кельтскую мифологию.

Используя в качестве отправной точки ослабленье нежных уз с одной из многих своих тогдашних подруг, Моррисон драматизировал болезненную просьбу об «еще одном поцелуе» объединяющим образом, позаимствованным из легенды про ирландского героя Коннла. В древней «Книге о серовато-коричневой корове» расположения героя добивалась богиня, которая отправила его «за море к земному раю» на волшебном корабле, принадлежавшем морскому богу Мананнану, сделанном из хрусталя, внимавшим чаяньям кормчего и способным летать над морем и сушей.

Фото: Рисунок из книги ирландских саг Подпись под фото: Стихи Джима Моррисона часто проявляли его удивительные литературные познания. Он был рок-н-роллером, который мог копаться в мифологии кельтов и превращать волшебный Хрустальный Корабль морского бога Мананнана в субъект любовной песни, навязчиво пробуждающей воспоминания.

Не нужно глубоко разбираться в кельтской легенде, чтобы заценить «Хрустальный корабль», однако его литературный источник демонстрирует высокую степень начитанности Джима Моррисона. Когда стартовал первый альбом «Дверей», Джима часто стали поминать в качестве безумного секс-символа либо ворона, накаркавшего нарко-беду. А вот тот факт, что Моррисоном прежде всего управляла школярская страсть к знаниям и жажда постижения древней мудрости и новых идей, частенько опускался.

Так или иначе, но аллюзия, легшая в основу песни, не прошла совершенно незамеченной. «Помню, мы с Джимом дискутировали о литературе,- говорит писательница Патриция Кеннели Моррисон, которая впервые повстречалась с певцом на интервью в январе 1969-го, а в июне 1970-го прошла с ним друидский обряд венчания.- Мне сразу стало ясно, что он — один из самых начитанных людей, которых я встречала в жизни. Мы обсуждали кельтскую деривацию мотива Хрустального Корабля, и на меня произвело чрезвычайное впечатление, что он про все это знает, поскольку легенда достаточно мало известна».

Одна строка в последнем куплете сначала читалась, как «тысяча девок, таблеток мешок», но до того, как песню записали, сменилась на «развлечений нам хватит на долгий срок». И, несмотря на какой-то безрадостный тон песни, она завершается фразой «Возвратившись, черкну тебе пару строк», обнаруживающей проблеск искаженного чувства юмора, которое так часто не замечалось.

Песня вышла на обратной стороне сингла «Запали мой огонь» в апреле 1967 года, и для некоторых сансэт-стриповских современников «Дверей» до сих пор ярко характеризует те времена. «Все, что мне нужно, это – услышать «Хрустальный корабль», и я тут же переношусь назад, в лето 1967-го,- говорит барабанщик Брюс Гэри, который играл тогда в череде стриповских банд, добившись славы в конце семидесятых, как член «Сноровки».- Он возвращает мне все воспоминания, запах и вкус того времени. Сейчас же уносит меня назад, к тайным чувствам, носившимся в воздухе в тот год».

Crystal Ship J.Morrison . Before you slip into unconsciousness I’d like to have another kiss, Another flashing chance of bliss, Another kiss, another kiss. .. The days are bright and filled with pain, Enclose me in your gentle rain. The time you ran was too insane, We’ll meet again, we’ll meet again. . Oh tell me where your freedom lies, The streets are fields that never die, Deliver me from reasons why You’d rather cry, I’d rather fly. . The crystal ship is being filled, A thousand girls, a thousand thrills, A million ways to spend your time, When we get back, I’ll drop a line.

Хрустальный корабль Дж.Моррисон . Перед тем, как скользнуть в бессознание, Подари мне еще один поцелуй – Шанс блаженства в момент расставания. Поцелуй меня, поцелуй. . Ярки дни и наполнены болью. Дай войти в тихий дождь твоих снов. Ты с безумной не справилась ролью, Но мы встретимся, встретимся вновь. . Где свобода твоя?  Эти улицы, Как поля, — от бессмертья сутулятся. Почему там, где ты вечно плачешь, Я летаю, отдавшись удаче? . Бриг хрустальный все дальше и дальше Нас уносит от лжи и фальши. Развлечений нам хватит на долгий срок…. Возвратившись, черкну тебе пару строк.

«Двадцатого века красотка»

По виду эта броская, прекрасно сделанная мелодия, — просто каламбур по поводу наименования известной киностудии, но он же и остроумный юмористический выпад по адресу искаженных ценностей Лос-Анджелеса, как Мекки поп-культуры, где миром в пластиковой коробке награждают перво-наперво молодость и сексуальную привлекательность.

Песня очень понравилась Джеку Хольцмэну и претендовала вслед за «Прорвись» выйти вторым синглом до тех пор, пока спрос на «Запали мой огонь» не сделал выбор песни для второй сорокапятки очевидным.

Начинаясь с причудливо изящного риффа Робби Кригера, который, кажется, так и крутится в ее голове, «Двадцатого века красотка» увлекает слушателей в соблазнительную суету и размещает их прямо в центре Сансэт Стрипа образца примерно 1967 года. Тогда как большинство песен дебютного альбома «Дверей» выстроены на вневременной, почти универсальной образности – огонь, смерть, тьма, хайвэйи и змеи, — «Двадцатого века красотка» предложила купающееся в неоне сиюминутное зрелище новейшего американского декаданса.

Бесстрашные, бесчувственные, рассчитанные на определенный эффект манеры самых стильных неформалов, кажется, в полной мере воплощены в «худощавой по моде», «модно запаздывающей» (судя по названию) девице-лисице, и, когда Моррисон призывает слушателя «взглянуть на ее походку», музыка выглядит полностью предназначенной для поддержания натуры именно такого существа.

Фактически, навязчивый поп-драйв «Двадцатого века красотки» частично является результатом одной из многих искусных инноваций Пола Ротчайлда, примененных при создании альбома. Чтобы добавить мощи ритмическому трэку песни, он записал как члены ансамбля, поддерживая размер, топают по деревянной платформе – это особенно заметно на припевах, гитарном соло и по двум ярким отсчетам между «Она…» и «Двадцатого века красотка».

— Это звучит, как маленькая немецкая армия,- сказал Пол Ротчайлд в интервью БЭМу в 1981-м.- Я тогда только что сделал запись фламенко, где использовал подобную идею. И подумал, что было бы здорово применить ее на рок-н-ролльной пластинке.

Интонация «Двадцатого века красотки» была для Моррисона чем-то вроде отступления, в котором сексуально заряженные строки всего лишь лукаво игривы, тогда как большинство его стихов несут гендерную образность звучного, глубоко психологического качества. По большому счету, песня стала очередным доказательством растущей способности Моррисона поэтически запечатлеть переменчивый дух усыновившего его Лос-Анджелеса.

Как человек, охарактеризовавший себя в первой пресс-биографии Электры «во-первых, американцем; во-вторых, калифорнийцем; в-третьих, жителем Лос-Анджелеса», Моррисон подмечал острым глазом и слабые струнки, и основательность Западного Побережья, где «Двадцатого века красотки» были особо причудливой частью пейзажа.

— «Двадцатого века красотка» вполне себе региональна,- говорит поэтесса Линда Альбертано, которая повстречала «Дверей», когда они подыскивали, куда бы пристроить свою демо-запись, и приветствовала одно из первых выступлений парней в клубе «Газзари». (Сегодня Альбертано управляет домом в Венеции, где Моррисон жил в период своего писательства на крыше, – теперь он называется «Моррисон».)

Фото: Линда Альбертано Подпись под фото: Поэтесса Линда Альбертано впервые повстречала Джима Моррисона, когда он начал оттачивать свой критический взгляд на голливудских «Двадцатого века красоток». Сегодня она – управдом того здания, на крыше которого он написал материал, легший в основу двух первых дисков «Дверей».

— У Джима была магнетичная, барсоподобная возмужалость, которую так и подмывало испытать, но я думаю, тем, что по-настоящему цепляло людей на первых выступлениях, были все же его стихи. Лос-Анджелес вошел в его плоть и кровь; как и все остальные, он смотрел на него, как на обреченный город, но не хотел жить где-нибудь в другом месте. Мы досконально знали то, о чем он злословил в «Двадцатого века красотке» — молодежную культуру и притягательность Лос-Анджелеса. Это процесс, который до сих пор имеет место. Молодых тянет в Голливуд, их волнение от пребывания здесь возбуждает тех, кто готов их употребить. «Двадцатого века красотка» — про свежее мясцо, каковым оно и было, про то, чтобы войти на скотобойню с улыбкой.

Фото: Вершина Голливудского холма Лос-Анджелеса Подпись под фото: Южно-калифорнийские образы часто фигурируют в стихах Моррисона; «Двадцатого века красотка» — тонкая сатира на голливудскую молодежную культуру. В своем первом рекламном релизе для Электры певец декларировал: «Мы с Запада. И все это – типа, приглашение на Запад».

Twentieth Century Fox J.Morrison . Well, she’s fashionably lean And she’s fashionably late. She’ll never wreck a scene She’ll never break a date. But she’s no drag, just watch the way she walks, She’s a twentieth century fox, She’s a twentieth century fox. . No tears, no fears, No ruined years, no clocks, She’s a twentieth century fox, oh yeah. . She’s the queen of cool And she’s the lady who waits, Since her mind left school, It never hesitates. She won’t waste time on elementary talks. ‘Cause she’s a twentieth century fox, She’s a twentieth century fox. . Got the world locked up Inside a plastic box. She’s a twentieth century fox, oh yeah . Twentieth century fox, oh yeah Twentieth century fox, She’s a twentieth century fox

Двадцатого века красотка Дж.Моррисон . Худощава по моде. Только светскую жизнь ведет. Не груба по природе, И свидания не сорвет. Но она не скучна, ты взгляни на походку. На двадцатого века красотку. Двадцатого века красотку. . Страхов, слез и смущений Пуста картотека У красотки двадцатого века. И минут, и часов, и упущенных лет Тоже нет! . Никаких откровений. Может и угождать. Подростковых сомнений Не приходится ждать. Она зазря не тратит время свое  — Двадцатого века красотка. Весь мир расфасован для нее В пластмассовые коробки — Для двадцатого века красотки, Двадцатого века красотки. . Двадцатого века хитрицы, Двадцатого века лисицы, Ловкачки, хитрицы, лисицы….

«Запали мой огонь»

Фото: «Двери» возле отсека со спасательными средствами Подпись под фото: Друг ансамбля и фотограф Бобби Клейн сделал этот снимок на пароме, идущем в Саусалито (пригород Сан-Франциско – прим.перевод.). На территорию Сан-Франциско они прибыли, чтобы выдать одно из своих шоу 1967 года в «Филлмор Аудиториуме»

Первый и величайший хит в карьере «Дверей» стартовал в виде какого-то домашнего задания.

Когда осенью 1965 года Робби Кригер присоединился к составу «Дверей», ансамбль скоро погрузился в жесткий репетиционный график, и Манзарек с Моррисоном страстно возжаждали оригинального песенного материала. На одной из декабрьских спевок Рэй дал ясно понять, что каждый из четверки должен на благо ансамбля попробовать свои силы в сочинительстве, а Джим добавил условие, что стихи должны иметь какое-нибудь отношение к первичным элементам – земле, воде, воздуху или огню. Идея сработала в начале 1966 года, когда Робби выступил на репетиции с первой из написанных им в жизни песен – «Запали мой огонь».

— Я даже никогда и не задумывался о сочинении песен, пока однажды Рэй не сказал: «Эй, ребята, нам нужно несколько песен! Все идут домой и пишут по нескольку штук»,- объяснил Кригер позже писателям Джеймзу Риордэну и Джерри Прочники.- Так что я пошел домой и сочинил «Запали мой огонь» и «Люби меня дваджды». Это были две первые в жизни написанные мной песни. Они заняли у меня час или около того.

Базовая мелодия, стихи и последовательность аккордов, все это — от Кригера, но результирующий хит – отличный пример группового подхода «Дверей» к подготовке и буквально ручной обработке материала.

Когда группа впервые сыграла принесенную Робби в тот день песню, у Рэя возникло чувство, что запев начинается слишком резко. Он попросил Робби, Джима и Джона сделать перерыв, пока сам постарается разработать вступление. Троица направилась на близлежащий Венис-бич, но на руки Рэя почти мгновенно снизошло вдохновение, и он быстренько довел до совершенства квази-классический водоворот аккордов, который станет музыкальной, идентифицирующей «Дверей» подписью. Позже Джон Дэнсмо добавил в развитие мелодии модифицированный латинский ритм для запева перед вторжением в припев и сольные секции с более прямолинейным рок-темпом. Кроме того, он блеснул исключительно простой частицей своего дарования – затрещинкой малому барабану, которой он возвещает о начале манзарековских интродукций.

Когда Робби представил свои стихи на суд ансамбля, они были почти закончены – ему не хватало рифмы во втором запеве. Поэтому Моррисон стал тем, кто добавил характерную щепотку поэтического пессимизма в оптимистичную любовную песню Кригера, срифмовав «из трясины слов банальных» с «кострищем погребальным». (Продюсер Пол Ротчайлд позднее скажет Джиму, что эта часть песни — всего одна — ему не понравилась, не ведая, что данное двустишье – единственное, чем посодействовал Моррисон.)

Все уникальные достоинства «Дверей» были отчетливо явлены в «Запали мой огонь», хотя, поскольку альбомный вариант звучал чуть ли не семь минут, он не рассматривался на роль сингла. Вместо этого Электра планировала использовать «Двадцатого века красотку» в качестве сорокапятки, следующей за «Прорвись», но у прогрессивных ди-джэйев, работающих в расцветающем мире американских рок-станций на УКВ, длинная версия песни была часто запрашиваемым хитом, а вскоре эти запросы хлынули и на коротковолновые станции.

Поначалу «Двери» отказались сокращать песню для использования на радио, но когда Ротчайлд и инженер Брюс Ботник профессионально урезали ее до КВ-формата за счет срединных соло-секций, ансамбль не стал возражать. В апреле 1967-го песня была выпущена в качестве сингла и на последней неделе июля потрясла «Ассоциацию Новичков», став Номером Первым в американских поп-чартах. Через год она вернулась в чарты, когда ее версию записал Хосе Фелициано.

«Запали мой огонь» также стала яблоком страшного раздора внутри группы. По завершению европейского турне 1968

года Джим и его подруга Памела Курсон втихушку остались в Лондоне, никому ничего не сказав. Кригер, Манзарек и Дэнсмо направились в Лос-Анджелес, где получили предложение внушительной суммы денег, если «Запали мой огонь» будет использована в рекламной кампании авто-гиганта Бьюик («Запали-ка, Бьюик, мой огонь!»).

Моррисон был вне зоны доступа связи, и Кригер при поддержке остальных решил продать права на песню, возможно, чувствуя, что песня так или иначе уже стала «коммерческим продуктом». Когда через несколько дней Моррисон вернулся и узнал об этих планах, он был шокирован и настаивал на расторжении сделки.

— Для нас это был один из способов размножения песенного материала,- вспоминает прежний менеджер «Дверей» Билл Сиддонз.- Джим отсутствовал, никто не знал, где он, пришли предложения, это была песня Робби, и он с ней не заморачивался. Но для Джима это выглядело конченным предательством. Вот когда он начал отдаляться от ансамбля. Эмоционально он больше им не доверял.

«Запали мой огонь» быстро стала для «Дверей» тяжким бременем. По мере того, как группа развивалась в музыкальном плане, а Моррисон продвигался вглубь все более мрачной поэтической территории, им все сильнее досаждал повсеместный приветственный рев молодых фанатов, требовавших исполнить «Запали мой огонь».

— Думаю, что есть определенный момент, когда ты совпадаешь по времени со своей аудиторией, но потом вырастаешь из этих рамок, и тебе (и аудитории) надо это ясно осознавать,- размышлял Моррисон в интервью 1971 года Бену Фонг-Торресу из журнала Роллинг Стоун.- Это не значит, что ты перерос свою аудиторию; просто нужно двигаться дальше.

«Двери» никогда не отказывались от «Запали мой огонь», но они отреагировали на успех песни бесконечным обновлением ее концертного исполнения, никогда не повторяясь и позволяя сольным секциям растягиваться до головокружительных исследований. Моррисон даже принялся смягчать попсовые сантименты мелодии, перемежая ее речитативом своей жуткой «Кладбищенской поэмы».

Фото: Энди Уорхол с двумя девицами Подпись под фото: Когда «Запали мой огонь» стала Синглом № 1, «Двери» в одночасье превратились из рок-банды в поп-звезд. И, когда в июне 1967-го группа играла в нью-йоркском клубе Стива Пола «Сцена», за ними наблюдал Энди Уорхол с присными из его «Фабричной» студии.

На закрытии концерта в нью-орлеанском «Пакгаузе» 12 декабря 1970 года «Запали мой огонь» стала последней песней, сыгранной «Дверями» вчетвером, и последней песней Моррисона, исполненной им со сцены.

Light My Fire R.Krieger & J.Morrison . You know that it would be untrue, You know that I would be a liar, If I was to say to you, Girl, we couldn’t get much higher. Come on, baby, light my fire, Come on, baby, light my fire, Try to set the night on fire. . The time to hesitate is through, No time to wallow in the mire, Try now, we can only lose, And our love become a funeral pyre. Come on, baby, light my fire, Come on, baby, light my fire. Try to set the night on fire. Yeah! . You know that it would be untrue, You know that I would be a liar, If I was to say to you, Girl, we couldn’t get much higher. Come on, baby, light my fire, Come on, baby, light my fire, Try to set the night on fire, Try to set the night on fire.

Запали мой огонь Р.Кригер и Дж.Моррисон . Детка, если б я солгал, Вся бы ложь наружу вышла, Если б я тебе сказал: «Нам не заторчать повыше…» Запали-ка мой огонь, Запали-ка мой огонь, Эту ночь ты с ним знакомь! . Медлить – грех, бегом на бал Из трясины  слов банальных, Чтоб костер любви не стал Ей кострищем погребальным. Запали-ка мой огонь, Запали-ка мой огонь, Эту ночь ты с ним знакомь! . Детка, если б я солгал, Вся бы ложь наружу вышла, Если б я тебе сказал: «Нам не заторчать повыше…» Запали-ка мой огонь, Запали-ка мой огонь, Эту ночь ты с ним знакомь! Эту ночь ты с ним знакомь!

«Я взглянул на тебя»

«Я взглянул на тебя» — незначительнейшее произведение дебютного альбома. Простая, музыкально оптимистичная любовная песенка с несколькими классными поп-приемчиками, типа барабанного вступления а-ля латино Джона Дэнсмо, искрящегося соло Манзарека и «трюка» двойного окончания.

Но даже в то, что поначалу звучит, как солнечная попса, Джим Моррисон постарался вплести несколько тревожных мыслей. Пока, под стать любой другой любовной песенке, в ней каталогизируется влюбленный обмен взглядами, улыбками и словами, движущие послания тут же доносят, что любовники «не могут повернуть назад», что «слишком поздно». Может быть, им просто поздно беречься от безумной влюбленности, но фразировка и утомленность моррисоновского вокала предполагают более зловещий подтекст. Не совсем «счастливы вместе».

Клавишник Джимми Гринспун постоянно играл на Сансэт Стрипе в 1966 и 1967 годах и позже достиг славы, создавая бесстыдно старомодные любовные песни в составе «Трехсобачьей ночи». Он вспоминает, что у «Дверей» была способность, которая делала их заметными, — добавлять поп-сцене налет мрачноватости.

— Поначалу они были чем-то вроде хорошо хранимого секрета – какое-то время проходили незамеченными. Но они ни на кого не походили. Музыка была совершенно другая. Мы не слышали, чтобы они лабали в «поп» или «психоделическом» ключе; все было глубже и тягостнее. Мои ансамбли играли счастливые, пушистые поп-песенки, а «Двери» были тяжелее всех вокруг.

Рэй Манзарек детально остановился на этом вопросе в интервью 1968 года. «Нашей музыке легче орудовать в темных зонах вашего сознания. Многие люди склоняются к любовному «путешествию», и это прекрасно; но у этого дела есть две стороны. Белая, любовная наряду с темной, порочной стороной, и мы стараемся вплотную заняться ею, сделать ее наглядной. «Чувственной» – это слово подходит, пожалуй,  лучше всего.

Фото: Рэй Манзарек за органом Подпись под фото: Лирическое вИдение Джима Моррисона внесло тайну и глубину в песенный материал «Дверей», но именно профессионализм аранжировщика Рэя Манзарека придал идеям вокалиста надлежаще драматические и чувственные музыкальные  воплощения.

I looked At You J.Morrison . I looked at you, You looked at me, I smiled at you, You smiled at me. . And we’re on our way. No, we can’t turn back, babe. Yeah, we’re on our way And we can’t turn back . ‘Cause it’s too late, Too late, too late, Too late, too late. . And we’re on our way. No, we can’t turn back, babe. Yeah, we’re on our way And we can’t turn back, yeah C’mon, yeah! . I walked with you, You walked with me, I talked to you, You talked to me. . And we’re on our way. No, we can’t turn back, yeah. Yeah, we’re on our way And we can’t turn back, yeah, . ‘Cause it’s too late, Too late, too late, Too late, too late.

Я взглянул на тебя Дж.Моррисон . Я на тебя взглянул, улыбнул. Улыбка в ответ не сказала «нет». . Сжег твои мосты мой открытый взгляд. И не можем мы повернуть назад. . Поскольку поз- дно,  поздно, пе- редумывать. . Молнией средь тьмы твой открытый взгляд. И не можем мы повернуть назад. . Я иду с тобой, ты идешь со мной. Наша болтовня скачет, как ковбой. . Молнией средь тьмы твой открытый взгляд. И не можем мы повернуть назад. . Поскольку поз- дно,  поздно, пе- редумывать.

«Ночи конец»

Подобно «Хрустальному кораблю» «Ночи конец» не только подчеркнул способность Джима Моррисона выступать с грустными балладами, но и вновь продемонстрировал глубину его литературных познаний. Название и превалирующая метафора песни – из прочитанной Джимом книги «Путешествие на край ночи» французского автора Луи Фердинанда Селина (1894-1961). «Обычно колледж не очень-то помогает рок-н-роллу,- замечает Ким Фоули,- Но Джим привнес в свою музыку массу академичности и использовал ее весьма эффективным способом».

Селин, который был к тому же доктором, напичкал свои призрачные романы всевозможными гротескностями – борющимися гигантами, кровожадными карликами и сценами кровавых пыток. Персонажей романов Селина постоянно накрывают волны, как отчаяния, так и апатии, а его истории выражают мрачный, чрезвычайно пессимистичный взгляд на мир. Этот взгляд отразился и на личной жизни Селина – писатель был предрасположен к приступам психопатического гнева и припадкам безумия.

В 1944 году Селин был обвинен в коллаборционизме и сбежал из родной страны, сначала в Германию, а потом – в Данию. В 1950 году он был заочно приговорен французским судом к году тюрьмы, и, хотя его считали «позором нации», получив в следующем году помилование, он вернулся во Францию. Прощение не изменило его взгляда на мир – поздние романы даже еще более мизантропичны, чем предыдущие.

Поскольку поведенческая модель Селина была совершенно необычной, его уникальный голос, мощные образы и  непримиримо угрюмая философия не могли не впечатлить Моррисона. Сперва Джим начинал свою песню, меняя селиновское «путешествие» на «трип» (состояние аффекта, галлюцинирование вследствие нарк.опьянения — прим.перевод.), во фразе «take the trip to the end of the night». Но ко времени записи песни «Дверями» Моррисон почувствовал, что слово «трип» уже затерто до банальности, так что он обратился к одному из многочисленных образов «дороги», которые он будет частенько использовать с большим эффектом, и получилось «take the highway to the end of the night».

Фото: машина «Форд» с проржавевшим радиатором Подпись под фото: Лос-Анджелес – город, зависимый от машин и скоростных автострад. Джим Моррисон часто использовал в своих песнях образы авто-путешествий, как в случае с «Ночи концом».

«Ночи конец» несет признаки самых ранних стихов, которые Джим накропал в венецианских блокнотах, и стала одной из шести песен, отметившихся на демо-записи «Дверей» до присоединения Робби к ансамблю.

На самом деле трудно представить себе, что жизнь песни продлилась бы без душевной «бутылочно-горлышковой» вставки, добавленной Кригером. Весьма любопытно, что эта унылая, назойливая песня была выпущена Б-стороной  неистового сингла «Прорвись», вероятно, предлагая слушателям «ночи конец» в качестве тихой гавани после «прорыва сквозь».

Когда альбом был скомпилирован и первый сингл выпущен в начале 1967 года, «Двери» оказались нагружены тяжелым гастрольным графиком. В мае, когда ансамбль подписался на несколько уикэндских выступлений в Сан-Франциско, они приняли на службу энергичного 18-летнего паренька Билла Сиддонза, который помогал бы перетаскивать их тяжеленное оборудование.

Целый год группа настаивала на его поддержке, уговаривала бросить колледж, и Сиддонз стал менеджером ансамбля. Билл считает, что в литературном происхождении мощных моррисоновских строк не было ничего удивительного.

— Он был самым толковым чуваком из всех, кого я знал,- объясняет Сиддонз.- У него, из всех встреченных мной людей,  был самый обширный интеллект. Не раз я бывало просить его прервать прения, поскольку чувствовал, что он выбивает меня из равновесия. Начав слушать его, я никогда не знал, в какой именно области вдруг окажусь полным ослом!

Фото: группа «Двери» на пляжной скамейке. Подпись под фото: Затишье на Венис-бич в начале 1967 года. Венеция была фокусной точкой на протяжении начальных дней «Дверей» — там Джим и Рэй решили сколотить ансамбль, там состоялись первые репетиции, и там Джим написал стихи, сформировавшие стиль группы.

	Фото: члены «Битлз» в числе послушников Махариши Махеш Йоги. Подпись под фото: Махариши Махеш Йоги вошел в историю рок-н-ролла в 1968 году, когда битлы почтили своим высочайшим присутствием гималайский ашрам гуру. Но связи Махариши с рок-миром датируются более ранними событиями. За несколько лет до того его медитационный центр в Лос-Анджелесе посетили несколько новичков медитации, которые вскоре прославились в качестве членов группы «Двери».
End Of The Night J.Morrison . Тake the highway to the end of the night, End of the night, end of the night. Take a journey to the bright midnight. End of the night, end of the night. . Realms of bliss, realms of light, Some are born to sweet delight, Some are born to sweet delight. Some are born to the endless night. End of the night, end of the night, End of the night, end of the night… . Realms of bliss, realms of light, Some are born to sweet delight, Some are born to sweet delight. Some are born to the endless night. End of the night, end of the night, End of the night, end of the night…	Ночи конец Дж.Моррисон . В нашем рейсе мы найдем наконец Ночи конец, ночи конец. Полночь сменит утра алый рубец. Ночи конец, ночи конец. . Царства светлого сыны Наслаждаться рождены. Бесконечной ночи детям Наслаждения не светят. Царство тьмы – для их сердец. Ночи конец, ночи конец. . Царства светлого сыны Наслаждаться рождены. Бесконечной ночи детям Наслаждения не светят. Царство тьмы – для их сердец. Ночи конец, ночи конец.

«Смотри на вещи проще»

Пути-дорожки Джима Моррисона и Рэя Манзарека счастливым образом пересеклись в кино-школе УКЛА, а остальные члены группы вместе посещали Медитационный центр Махариши Махеш Йоги на Третьей улице Лос-Анджелеса.

«Смотри на вещи проще» была написана Джимом после того, как он по совету Джона Дэнсмо и Робби Кригера посетил лекцию по медитации. Медитация не слишком завлекла Моррисона, который в это время предпочитал психические вызовы галлюциногенов и ментальные удобства книг. Но, всмотревшись получше в глаза инструктора медитации и решив, что он действительно достиг завидного ощущения удовлетворенности, Джим в память об этом сочинил дзеноподобные вирши песни «Смотри на вещи проще».

Фото: музыканты «Дверей» при монтировке рекламного щита своего дебютного альбома на вершине конструкции. Подпись под фото: Хотя Джим Моррисон, казалось, часто интересовался мучительными средствами прорыва к высшему сознанию, он признавал, что трансцендентальная медитация, пожалуй, неплоха для некоторых практикующихся, включая его друзей по ансамблю. «Смотри на вещи проще» была его лукавым кивком, подтверждающим мощь трансцендентальной медитации.

В 1965 году Робби Кригер начал изучать индийскую музыку в Киннара-школе Рави Шанкара и тоже проявил интерес к восточным практикам йоги и медитации. Тогда он играл в любительской группе под названием «Психоделические Рэйнджеры», чьим барабанщиком был старый знакомый Кригера по Университетской Высшей Школе Джон Дэнсмо. Кригер побудил Дэнсмо и других членов ансамбля присоединиться к нему для посещения нескольких предварительных для медитационного курса сборов во вновь открытом центре Махариши. Кригеру и Дэнсмо понравилось услышанное на первой встрече, и они решили продолжать, включая посвящение в члены курса трансцендентальной медитации Махариши. На одном из занятий Джона расстроил другой новичок, который подступал к медитации с чересчур, пожалуй, скептической точкой зрения.

В своей книге «Оседлавшие бурю» Дэнсмо вспоминает чувство растерянности, вызванное действиями этого непочтительного новичка. Тогда как большинство членов класса искренне надеялись, что путешествие к трансцендентному не будет слишком долгим, один парень вел себя так, как будто концепция в целом была сплошным жульничеством. В дальнейшем Дэнсмо был в замешательстве, когда скептик подошел к нему после занятий, сказал, что наслышан о том, что Джон барабанит, и спросил, не хотел бы он собрать ансамбль. Дэнсмо не был уверен, как правильно реагировать на этого парня, но ответил: «А почему бы и нет?» Тогда медитирующий скептик объяснил, что сейчас еще не время для начальных действий, но Джону позвонят, когда оно настанет. Скептиком был Рэй Манзарек.

Дэнсмо действительно получил звонок от Рэя, встретился с Джимом и вскоре с восторгом стал частью музыки, которую они совершенствовали. Наряду с этим, в отличие от Рэя и Джима, он начал все больше посвящать себя медитации. А когда рэев брат-гитарист Рик выбыл из первого состава ансамбля, Джон предложил на замену Робби, которого Рэй тоже встречал на медитационных курсах. Особый подход Робби к игре на гитаре произвел большое впечатление на первом же его прослушивании, и «Двери» вышли на свой путь.

У Махариши впереди тоже были большие деньки, а особое внимание он привлек в 1968 году, когда «Битлз» удалились в его гималайский ашрам.

Фото: Иллюстрация из книги по йоге с расположением чакр. Подпись под фото: Робби Кригер интересовался восточной музыкой и философией – он изучал ситар и сарод в УКЛА и Киннара-школе Рави Шанкара. Это повлияло на музыку, созданную им в песнях подобных «Концу».

Take It As It Comes J.Morrison . Time to live, Time to lie, Time to laugh, Time to die. . Takes it easy, baby, Take it as it comes. Don’t move too fast When you want your love to last. Oh, you’ve been movin’ much too fast. . Time to walk, Time to run, Time to aim your arrows At the sun. . . Takes it easy, baby, Take it as it comes. Don’t move too fast When you want your love to last. Oh, you’ve been movin’ much too fast. . Go real slow, You like it more and more. Take it as it comes Specialize in havin’ fun. . Takes it easy, baby, Take it as it comes. Don’t move too fast When you want your love to last. Oh, you’ve been movin’ much too fast. Movin’ much too fast, Movin’ much too fast.

Смотри на вещи проще Дж.Моррисон . Время жить, Время лгать, Отсмеявшись, Умирать. . Не волнуйся, детка, И не торопись, Да, ты не двигайся так быстро, Скажи любви своей «продлись». И не шустри ты больше так. . Время то плестись, то Мчаться, как саврас. Время целить стрелы Солнцу в глаз. . Смотри на вещи проще И не торопись. Да, ну, не двигайся так быстро, Скажи любви своей «продлись» И не шустри ты больше так. . Тебе понравится, я знаю,- Вот ты иди, а не беги, Потом зациклись на веселье И не парь мозги. . Ты не утруждайся И не торопись. Да, ну, не двигайся так быстро, Скажи любви своей «продлись», И не шустри ты больше так, Не шустри ты так, Не шустри ты так.

«Конец»

Если «Запали мой огонь» доказала, что «Двери» могут производить музыку, обращенную к широким слоям, то «Конец» доказал, что ансамбль также может и перепугать людей насмерть.

Это феноменальное произведение чарующего звучания, пугающей образности и эдиповой ярости начиналась, как нечто, гораздо менее внушительное – прощальная любовная песенка из нескольких гипнотически приятных аккордов. Но у Рэя, Робби и Джона была сноровка в импровизации свободного формата, и на долгие вечера лета 1966 года в «Виски» «Конец» стал одной из песен, которые они, как правило, растягивали во всевозможных музыкальных направлениях.

Следуя за ростом масштаба песни, Моррисон в определенном количестве включает в нее еще более грандиозные, более загадочные стихи из своих венецианских тетрадей и начинает использовать смену ансамблем музыкальных тем, драматическое музыкальное взаимодействие в качестве фона для собственных свободных полетов поэзии речитатива.

По Сансэт Стрипу раззвонили о нестесненных условностями, чрезвычайно занимательных выступлениях «Дверей» в «Виски», и именно этот слух наряду с приглашениями от Ронни Хэрэн, заказывавшей музыку в «Виски», сподвиг хозяина Электры Джека Хольцмэна проинспектировать ансамбль. С первого раза он не очень впечатлился.

— Сначала они мне не понравились,- объяснял он позже.- Но меня потянуло назад. Я ходил туда четыре вечера подряд, потом переговорил с ними и сказал, что хочу их записать.

До того, как сделка была совершена, Хольцмэн послал в «Виски» своего ведущего продюсера Пола Ротчайлда взглянуть на шоу. «Я подумал, что эти ребята – полный отстой,- рассказал Ротчайлд Блэйру Джэксону из журнала БЭМ.- Я попал на жуткое зрелище. Но, мог сказать, что, будучи отвратительными,  они в то же время решительно отличались от всего того, что я слышал до сих пор. Они были абсолютно уникальны. Как правило, это сигнализирует как об отвратности, так и о великолепии. Я был заинтриговал и решил остаться на второй сет. Они по-прежнему балансировали на грани грубости, склоняясь, однако, к великолепию. Я прослушал «Конец», «Запали мой огонь», «Двадцатого века красотку», «Прорвись», несколько других песен – они меня убедили».

Вскоре был составлен контракт с Электра. А через два дня после его подписания у них было еще одно выступление в «Виски» — первый большой концерт в качестве горячей новой банды со свеженьким контрактом. Моррисон не появлялся. Манзарек и Дэнсмо запаниковали и направились на место его проживания – в мотель «Альта-Сьенигэ» — ночлежку на бульваре Ла Сьенигэ

Сначала они подумали, что Моррисона в комнате нет, но, услышав шаркающие шаги, настояли на том, чтобы он открыл дверь. Как утверждают, Джим подошел к двери и приветствовал своих друзей по ансамблю тремя словами – «Десять тысяч миков» — подразумевая, что он употребил десять тысяч микрограмм ЛСД, превысив, грубо говоря, в 40 раз среднюю дозу.

Манзарек и Дэнсмо помогли своему певцу одеться, что оказалось не простой задачей. Он только хмыкал, бормотал и был едва способен к общению. В конце концов, его дотащили до машины и доставили в «Виски».

В тот вечер Моррисону пришлось несладко на протяжении почти всего выступления «Дверей», но когда ансамбль запустил «Конец», он внезапно стал совершенно синхронен музыке и начал выдавать одно из самых захватывающих выступлений в своей карьере.

Подойдя к расширенной средней части композиции, Моррисон впервые исполнил зловеще сжатую эдипову драму, которая стала клеймом этой песни. Толпа посетителей клуба в безмолвии внимательно следила за тем, как Моррисон выстраивает свое крещендо.

Алчный рок-фанат Пол Боди был свеженьким выпускником школы, который все лето ходил на выступления «Дверей» в «Виски», и в тот вечер он тоже был там. «Когда Моррисон сказал: — Папа? — Что тебе, сын? — Мне очень нужно просто убить тебя. Мама,.. трахнуть тебя я хочу!!!- мы с приятелем переглянулись и спросили друг друга: он сказал это или нам показалось?» Боди вспоминает, что толпа толком не знала, как интерпретировать это выступление. «Некоторые просто не могли поверить в то, что он действительно сказал это; другие только притворялись, будто в этом нет ничего особенного. Би-боп сходил на нет, Дилан был в чартах и, думаю, некоторые прикидывали, что следующим логичным шагом было «Мама, трахнуть тебя я хочу».

Элмер Валентайн – владелец «Виски» — был чужд такой логики и после концерта он в срочном порядке уволил «Дверей».

Фото: Семья Моррисонов. Отец, мать и трое детей. Подпись под фото: Портрет типичной американской семьи. Отец и мать Моррисона не знали, что слабый огонек в глазах маленького Джима однажды доведет его до создания песен подобных «Концу».

Может, Моррисон и создал эдипову часть «Конца» в тот вечер, но кое-что свидетельствовало о том, что он уже был очарован мифом об Эдипе (который, не подозревая о том, убил своего отца, женился на матери, а затем пристыженно выколол себе глаза). Зимой 1965 года Джуди Рафаэль была студенткой кино-школы УКЛА и подругой Рэйя Манзарека. Однажды вечером она трудилась над статьей, завершающей семестр,  как вдруг ее навестили Рэй, Джим и их дружок по УКЛА Джон Дибелла.

— Они все налакались в «Счастливом Ты», а Джим еще и загрузился чьими-то таблетками от астмы. Предполагалось, что моя статья будет об истории документального кино, но Джим все время повторял: «Я думаю, она должна быть об Эдипе – Убить отца. Трахнуть мать». Он так зациклился на этом, что я попросила их увести его. Я так и не дописала свою статью и стала второгодницей.

Фото: Иллюстрация Доре (?), на которой Эдип разгадывает загадки сфинкса. Подпись под фото: Джим Моррисон был зачарован мифом о царе Эдипе и его волнующих семейных отношениях задолго до того, как создал кровавый инцест-сценарий, сделавший «Конец» столь мощным.

После выступления в «Виски» «Двери» продолжали исполнять «Конец» с эдиповой частью, и когда подошло время записи этой песни на первом альбоме, она не утратила своей мощи по части шокирования и приведению слушателей в состояние ужаса. Но Моррисон, который пришел на первую запись «Конца» набитый по горло дезориентирующей комбинацией ЛСД и алкоголя, не мог достаточно сфокусироваться, чтобы вытянуть вокальные партии.

— Мы старались, но у нас не выходило,- рассказал Ротчайлд журналу Кроудэдди в 1967 году.- Джим не справлялся. Хотя отчаянно хотел. Все его существо вопило: «Убить отца, трахнуть мать!» Он был в чрезвычайно взволнованном состоянии.

Однако на следующий день Моррисон был в наилучшей форме. «Мы потратили почти весь день, выводя звук в студии»,- рассказал Ротчайлд в 1981 году журналу БАМ.- «Поскольку это был очень сложный кусок записи. И, когда бобина с пленкой закрутилась, началась самая впечатляющая вещь, которую я засвидетельствовал в студии. И до сих пор это одно из вершинных музыкальных событий моей жизни. Шесть минут оно гипнотизировало нас, пока я не повернулся к Брюсу (Ботнику) и не сказал: Ты понимаешь, что сейчас происходит? Это же один из наиболее важных моментов когда либо записанного рок-н-ролла. — Когда они закончили, я был покрыт гусиной кожей с головы до ног. Это было волшебно. Я вошел в студию и сказал им об этом, а потом попросил сыграть еще раз, чтобы быть уверенным, что нам все удалось. Они сыграли еще раз, и он оказался столь же блестящим. По окончанию Рэй сказал: «Не думаю, чтобы мы могли сделать еще лучше».- Я ответил: Да вам и не нужно. Из этих двух дублей мы поимеем одну из лучших когда либо сделанных мастер-записей. Вышло так, что мы использовали первую часть из первого дубля и вторую – из второго».

Запись «Конца» стала триумфом, но Моррисону она стоила немалых эмоциональных издержек. После окончания записи по неизвестным причинам он поздно вечером тайно вернулся на студию Сансэт Саунд и залил всю комнату звукозаписи пеной из огнетушителя.

Билли Джэймз был одним из тех, кому пришлось на следующее утро ликвидировать последствия. «Зрелище было весьма шокирующим. Было ясно, что случилось, и от этого становилось грустно. Но меня не удивило лицезрение этой стороны Джима. Я никогда в точности не знал, чего от него ожидать, и меня не удивляли его выходки».

Многие фразы и образы в «Конце» остаются такими же загадочными, как и при их первом исполнении, но лос-анджелесский поэт, журналист и продюсер звукозаписи Харви Кьюберник может пролить свет на один из кусочков головоломки. Еще подростком став фанатом «Дверей» после выхода в свет их дебютного альбома, он читал лекции в колледже о поэзии Джима Моррисона и частенько сотрудничал с Рэем Манзареком в различных проектах звукозаписи на протяжении 20 лет. Кьюберник не знает, где находится «древнее озеро», или как выглядит змей «длинною чуть не в восемь миль», но он осведомлен о «голубом автобусе».

— Помню, как нас охватило чувство местечковой гордости, когда мы услышали слова Джима Моррисона «Ближе садись ко мне, мамина дочка в этом автобусе голубом». Мы знали, что голубой автобус ходил по Пико бульвару – за четвертак он довозил нас до пляжа. Я уверен, что номер у него был 7. Будучи молодыми поклонниками «Дверей», мы не очень-то обсуждали Фрейда или Эдипа, зато чрезвычайно возбуждались, когда Джим намекал на этот голубой автобус.

The End J.Morrison . This is the end, beautiful friend. This is the end, my only friend, The end, of our elaborate plans, The end, of everything that stands, The end, no safety or surprise, The end. I’ll never look into your eyes…again, . Can you picture what will be, So limitless and free, Desperately in need Of some stranger’s hand, In a…desperate land. . Lost in a Roman…wilderness of pain, And all the children are insane, All the children are insane Waiting for the summer rain, yeah . There’s danger on the edge of town, Ride the King’s highway, baby. Weird scenes inside the gold mine Ride the highway West, baby. . Ride the snake, Ride the snake To the lake, the ancient lake, baby. The snake is long, seven miles. Ride the snake… He’s old, and his skin is cold. . The West is the best, The West is the best, Get here, and we’ll do the rest. The blue bus is callin’ us, The blue bus is callin’ us. Driver, where you takin’ us? . The killer awoke before dawn, he put his boots on. He took a face from the ancient gallery, And he walked on down the hall. He went into the room where his sister lived, and…then he Paid a visit to his brother, and then he, He walked on down the hall, year. And he came to a door…and he looked inside. “Father?” “ Yes son?” “I want to kill you! Mother…I want to…fuck you!” C’mon baby, take a chance with us, C’mon baby, take a chance with us, C’mon baby, take a chance with us And meet me at the back of the blue bus. Doin’ a blue rock On a blue bus. Doin’ a blue rock, C’mon, yeah Kill, kill, kill, kill, kill, kill . This is the end, beautiful friend, This is the end, my only friend, The end, It hurts to set you free, But you’ll never follow me. The end of laughter and soft lies, The end of nights we tried to die. . This is the end.

Конец Дж.Моррисон . Это — конец, прекрасный друг. Это – конец, мой лучший друг, Конец. Наш план обрел иной конец. Всему, что под луной конец. Хватит печься, удивлять. Мне глаз твоих не увидать…опять… *** Что будет, (сможешь?) предреки Столь безграничным и свободным, Измучась ожиданием бесплодным Чужой неведомой руки, В краю… ужасном, безысходном. Тут в Римской заплутав… пустыне боли, Все дети не нормальны боле, Ждут летний дождь все долее и доле — Детишки спятили от этой доли. . Край города опаснее измены. По Королевскому шоссе помчались, детка. В золотоносной шахте странны сцены. На Запад, прочь! Сломалась клетка. Верхом на змея ты садись, К озерам древним прокатись. Змей длинный, чуть не восемь миль, Но холоден и стар — пора в утиль. . «Запад в мире под солнцем — Лучшее, что есть в нем». Вот мы с тобой доберемся, Там уже отдохнем. . Слышишь, автобус гудит голубой? — Нам ведь сигналит. Водитель, Ты нас куда повезешь, дорогой? *** Еще до восхода убийца проснулся, обулся, Древним прикинулся собственным предком, Быстро спустился в зал. Вот он зашел в комнатушку к сестре, а затем Братцу нанес он визит, а затем Снова вернулся в зал. И к двери подошел, и вовнутрь заглянул — Папа? — Что тебе, сын? — Мне очень нужно просто убить тебя. Мама,.. трахнуть тебя я хочу!!! *** Хочешь рискнуть с нами, мамина дочка? Двигай, рискни с нами, мамина дочка, Ближе садись ко мне, мамина дочка. В этом автобусе голубом, Видишь, тоскливый сижу я под кайфом. Грустный автобус качает на кочках. Хочешь в таком? Убей! Убей! Убей! Убей! Убей! Убей! . Это — конец, прекрасный друг. Это – конец, мой лучший друг, Конец. Так больно расставаться навсегда. Ты не пойдешь за мною никогда. Лжи ласковой конец, насмешливым речам И изнуряющим ночам. . Это – конец.