Глава 6
ДА!
«Однажды они обставят самого Элвиса Пресли…» Тень скуки легла на вежливые лица боссов Декки. Разве все, кому не лень, не пытались всучить им «Наш Британский ответ на Пресли» или «Отпор Декки Коламби’йскому Клиффу Ричарду»?
Прошло немало времени, пока я не простил все те компании, что не поверили моим широковещательным заявлениям. Но чего я не смог понять и забыть, так это их безразличие к звучанию Битлз.
Общую точку зрения выразили представители Декки: «Мистер Эпстайн, парни не пойдут. Мы знаем эти дела. У Вас неплохой бизнес в Ливерпуле. Вот и держитесь его».
Я был глубоко разочарован, но решил скрыть этот факт, и, пока они топили меня в море отчаяния, я продирался сквозь уныние и мрак, сохраняя внешнее спокойствие и обстоятельно рассуждая об этих битлах, которые уже потеснили самих «Теней» («The Shadows») из пантеона мёзисайдских (Mersey Side – приречный район Ливерпуля – прим.перевод.) подвальных групп.
И вот эти люди из Декки приглашают меня на ланч в соседнюю комнату, прямо в своей штаб-квартире. То ли под влиянием хорошей пищи, то ли — моих беспрестанных разглагольствований о потенциале Битлз, не знаю, но за чашечкой кофе их решение не записывать моих парней дало тонкую трещинку.
Я взял большую, пожалуй, даже чрезмерно большую для деловой беседы паузу, а эти двое уставились друг на друга. Побарабанив пальцами по столу, один из них понимающе кивнул и сказал мне: «У меня есть одна идея, которая может сработать. Знаете, кто Вам поможет? Тони Михэн».
Михэн (член первоначального состава «Теней») позже добился непродолжительного успеха с Джетом Харрисом, а тогда работал на Декку в департаменте АиР. Мне разъяснили, что за 100 примерно фунтов он, так и быть, потратит свое время и разрешит моим парням поработать в студии.
Я рассердился, так как не мог понять, почему собственно должен платить 100 фунтов за единственную запись группы, которая собирается завоевать весь музыкальный мир. Но было бы глупо – убеждал я себя, испытывая душевные трепыхания меж энтузиазмом и нежеланием расстаться с деньгами, — отклонить первое реальное предложение, которое мне удалось выбить из Декки.
Итак, на следующий день я прибыл в студию Декки, чтобы встретиться с Михэном. Дик Роув, находившийся вместе с Тони в контрольной комнате на прослушивании какой-то записи, кивнул мне. Через полчаса он представил меня Михэну и сказал: «Тони, возьмись-ка за мистера Эпстайна и разъясни ему положение дел».
Мы покинули эту комнату и перешли в другую, где друг против друга стояли два кресла. Работник АиР, которого через пару лет я найму в качестве барабанщика для одного из выступлений перед Принцем Уэльским, взглянул мне прямо в глаза безо всякого энтузиазма и сказал: «Мистер Эпстайн, мы с мистером Роувом чрезвычайно занятые люди. Нам примерно известно, чего Вы хотите, так что выбирайте день записи этих Битлз, позвоните моей секретарше и убедитесь, что я буду доступен в этот день».
В третий раз за последние три месяца я покинул Декку с малюсенькой искрой надежды. И все-таки я был очень расстроен, почти на грани отчаяния.
День записи был назначен, но позже отменен, потому что я ощутил всю бессмысленность этой затеи. В Декке больше нечего было делать.
Я сел в такси до Юстонского вокзала, откуда в промозглой тьме стартовал и докатился до нашей ливерпульской Лайм-стрит-стэйшн, откуда и телефонировал Полу МакКартни, чтобы он собрал ребят «для небольшого разговора».
Они прибыли в центр города, и я повел их в «Кафе Джо» на Дюк-стрит – уютное дружелюбное прибежище проституток, водил, молодых битлов и прочих малоимущих, нуждающихся в чашке чая и порции курицы с чипсами, открытое чуть ли не до 4 часов утра.
Мы выпили много чаю, немного курнули и я выложил им начистоту все наши неперспективы, спросив, что они, собственно, думают о бит-сцене Ливерпуля. Тогда Джордж, выдохнув облако дыма и сделав вид, что ему на все наплевать, вдруг повернулся ко мне и спросил: «А как насчет Декки, Брайан?»
— Боюсь, что это бесполезно,- ответил я.- Я с ними просто пуп надорвал.
Все битлы помалкивали. Потому продолжил я: «И Пай тоже дала нам отставку», ведь и в эту знатную компанию я запустил наши облюбованные записи, как оказалось, лишь для того, чтобы быть отвергнутым Лесли Коксом, их заправилой.
Джон подобрал чайную ложечку, подбросил ее высоко и сказал: «Ну, хорошо. Попробуйте Эмбасси».
Эмбасси… фирма Вулворта, где уцененные копии хитов ты мог приобрести на одном прилавке с кольдкремом, заколками и мороженым. Вот тут, не успев начать, битлам было суждено закончить свою карьеру? Эмбасси. Молчание нарушил Джон, и плотина нашего недовольства прорвалась. Мы разом заговорили обо всех этих гнилых компаниях, вшивом АиР представителе, и я решил, что через несколько дней, необходимых для магазинных дел в Ливерпуле, вернусь с нашими записями в Лондон. Который уж раз нечто особое в битлах придало мне стойкости и жизнелюбия.
На нашей местной сцене они прогрессировали, будь здоров! Их ангажировали по обоим берегам Мёзи, и за вечер выступления они заколачивали по 15 фунтов. Я наконец-то обзавелся всеми их подписями под контрактом от 24 января 1962 года, но, как это ни странно, не поставил своей. Договор защищал их от безработицы, гарантировал мне и им прикрытие от любого вида надувательства, и четко обозначал мои проценты от дохода.
Почему я не подписал его? Потому что, даже будучи согласен с каждой буквой этого документа, я не считал себя на 100 процентов способным помочь битлам в любой ситуации. Другими словами, я не хотел связывать парней обязательством не расставаться со мной, даже когда стану им не нужен.
Да, я и сейчас мыслю так же. Я бы не удерживал ни Битлз, ни других артистов с помощью контрактных формальностей, когда бы понял, что они не хотят иметь со мной дел. В наших взаимоотношениях нет места бумажному рабству.
Тогда, в 1962-ом, ни я, ни битлы не задумывались над содержанием нашего взаимного контракта. Мы были одержимы стремлением заполучить подпись какого-нибудь воротилы звукозаписывающей отрасли на плотном листе пергамента, так как пятидесятые доказали, что ни один артист не добьется успеха без записей – и хороших записей. Путь к славе пролегал через чарты.
За время, протекшее с момента первой записи на Декке до окончательного отказа, мы – в качестве нанятых артистов и их менеджера – отыграли свой первый ангажемент в Чертополох-кафе, модной, маленькой забегаловке на побережье Вест Кирби (исключительно домашнем городке на берегу залива Ривер Ди в десяти милях от Ливерпуля). Успех был такой же, как и в Пещере – первый знак роста популярности группы.
Между прочим, в Вест Кирби нам платили по 18 фунтов за вечер, из которых 38 шиллингов я забирал себе, еле покрывая расходы на бензин, масло и износ колес.
После вечера, проведенного в кафе у Джо, я энергично создал приличный задел на своей работе в Уайтчепле и сказал отцу, что хочу съездить в Лондон с имеющимися записями, дабы окончательно выяснить свое будущее, прошерстив оставшиеся пластиночные компании. Он согласился, предполагая, что это займет день, от силы, два. На этот раз я отправился на лондонскую Оксфорд-стрит, прямиком в офис HMV («Голос его хозяина» — одна из старейших британских компаний звукозаписи – прим.перевод.)
Там я встретил Кеннета Боуста, весьма приятного и интересного владельца одного из магазинов HMV в сети всемогущей EMI (Electric and Music Industries — одна из крупнейших звукозаписывающих компаний мира, поглотившая к тому моменту HMV — прим.перевод.). Довольно напыщенно я заявил ему, что обладаю записями, которые скоро станут самыми значительными в британской поп-музыке, и он – добрый малый – терпеливо выслушал и меня, и мои пленки.
Техник, изготавливая пластинку с моих пленок (а я уже понял, что пластинка более удобна для прослушивания тем, кому я буду стараться ее продать), сказал мне: «Я не думаю, что здесь все – полный отстой». Он шепнул Боусту, тот перетёр с Сидом Коулмэном, музыкальным издателем, чей офис располагался этажом выше. Коулмэн возбудился настолько, что промолвил: «Мне нравится. Я бы не прочь издать эти записи».
В те времена я так мало знал о процессе издания и был так затюкан, что думал «издать записи» означает для меня «немедленно расстаться с 50 фунтами в качестве аванса». Кроме того Коулмэн сказал, что не прочь переговорить со своим другом из Парлофона (британская компания звукозаписи, на тот момент поглощенная EMI — прим.перевод.) – человеком по имени Джордж Мартин. Сказанул он так: «Думаю, Джорджу понравится послушать эти песенки. Я в самом деле считаю, что он может весьма заинтересоваться ими».
Мы немного клюкнули, и Сид Коулмэн совершил свой звонок. Джорджа Мартина – руководителя отдела АиР Парлофона – весьма немодной в те дни фирмочки – (занимавшейся выпуском записей разговорного и комедийного жанра — прим.перевод.) на месте не оказалось, однако Коулмэн устроил-таки мне встречу с очаровательной секретаршей и помощницей Мартина – Джуди Локхарт-Смит. Она-то и назначила мне явиться в EMI на следующий день.
Мой рейтинг внутри семейного клана неуклонно снижался, поскольку отец хотел немедленно выяснить: буду ли я работать на этих четырех затянутых в кожу подростков или все-таки на него. А, если на него, то когда же я примусь за дело.
Каждый проведенный мною в Лондоне день повышал его раздражение. Но я был непреклонен, так как решил не сдаваться до тех пор, пока не буду отвергнут всеми фирмами Англии. Даже Эмбасси.
Так что я позволил себе провести последние 24 часа в столице, дабы разделаться с оставшимися аудио-компаниями, и прописался в отель Грин-парка, где и заснул безо всяких надежд. Меня беспокоило все – будущее битлов, так легкомысленно уверовавших в мои способности, собственное будущее, связанное с ММСР, и пределы терпения моих родителей.
Утром я заказал такси до конторы EMI на Манчестерской площади, расположенной в той части прекрасного особняка, где повстречавшийся мне там человек пару лет спустя выпустит четырнадцатый диск моих артистов, который займет Первое Место.
Джордж Мартин меня весьма обнадежил. Мы с ним обсудили трудности диско-бизнеса и те проблемы, с которыми мне придется столкнуться из-за своего упрямства. Он сказал: «Мне нравятся Ваши пластинки, и я бы не прочь взглянуть на Ваших исполнителей». Удивительное дело, но мы наметили приблизительную дату прослушивания битлов. Мартин, этот старательный человек с волшебным музыкальным слухом и великолепным чувством стиля, пришелся мне по душе. Я даже не допускал мысли, что он способен спродюссировать плохой диск.
В этом же офисе я завязал тесные дружеские отношения с Джуди Локхарт-Смит; казалось, сама атмосфера места насыщена великими надеждами. Джордж – высокий, худощавый, элегантный мужчина с ноткой оправданной строгости – в то время был плотно занят работой с Питером Феллоузом над его знаменитыми и чрезвычайно успешными альбомами не очень новой, тяжеловатой бит-музыки, заполонившей весь мир. У Мартина была хорошая репутация опытного аранжировщика, композитора и гобоиста.
Мне понравилось, как он прослушивает записи. Нога положена на ногу, локоть опирается на колено, легкие покачивания вперед и назад, кивки в такт музыке и ободряющая улыбка. На лице Джуди тоже блуждала очаровательная улыбка, тогда как я сидел с каменным лицом, будто вся моя жизнь поставлена на карту. Да, собственно, так оно и было.
Джордж заметил: «Я слишком мало знаю о группах, Брайан, но чую, что Вам попалось нечто очень хорошее», — и это было для меня наивысшей похвалой.
Он также отметил не везде хорошее качество вокала. Особенно ему понравилась «Девчушка, привет» («Hello, Little Girl»), записанная много месяцев и хитов спустя Квартетищем (Fourmost) – одной из моих Ливерпульских групп – бывшей тогда просто подражателями Битлз.
Джорджу понравилась также гитара Харрисона и вдохновил вокал Пола. «У него самый коммерческий голосок среди множества прочих»,- прокомментировал он, и был, пожалуй, прав. Впрочем, и остальные битлы вносили немалый вклад в содержимое диска.
Прослушав все записи, мы пожали друг другу руки и, хотя никакого контракта подписано не было, я покинул EMI в качестве счастливейшего из лондонских ливерпудлийцев и поспешил потрясти Север удивительными новостями. Я позвонил битлам и сообщил, что возвращаюсь с кое-какими новостями. Когда мой поезд прибыл на Лайм-стрит, все четверо ожидали его на перроне – небывалое событие для лишенных сентиментальности парней, непривыкших кого-либо провожать или встречать.
— Ну?- спросил Джордж. И четыре пары глаз уставились на меня с плохо скрываемым волнением.
— Вы можете записаться на EMI, когда пожелаете,- выпалил я, и, дабы отметить это событие, мы помчались в Национальный Молочный Бар, где заглотили немало коктейлей с Кокой и четыре пачки печенья.
Битлов понесло. Мы планировали безумное будущее, наполненное хитами, заграничными турами, приглашениями из мировых столиц. Короли, мечтали мы, будут жаждать встречи с нами, а герцоги шумно бороться за наши автографы. Невероятные фантазии пенились бы и дальше, если бы не наступило время закрывать Молочный Бар. «Еще не вечер!»- воскликнул Джон, и мы направились в клуб, где хорошенько надрались, так что я даже потерял свою подружку по имени Рита Харрис, работавшую в моем магазине. Она сказала: «Я не собираюсь конкурировать с четырьмя сопляками, решившими, что для них наступили Большие Времена».
А уже через два года битлы стали величайшими эстрадниками мира. Они встретились с Королевой Матерью и Принцем Эдинбургским, их фотографии украсили спальни всех молодых аристократов. Принц Чарльз покупал каждый их новый диск, а Сан-Франциско телеграфировал, что готов распродать все билеты, сколько бы их ни было. Они выступали в Голливуд-боуле, выделывали в Ливерпуле все, что хотели. Ринго Старра приглашали на пост президента Лондонского Университета, а Джон Леннон оказался самым раскупаемым писателем в мире.
Но вернемся к июню 1962 года – месяцу их первой встречи с Джорджем Мартином и знакомству с Парлофоном, чьи доходы они поднимут на несколько миллионов, пока не уйдут оттуда.
Джорджу они сразу понравились – вежливые и занятные. Джон Леннон горел желанием поработать с ним, поскольку он боготворил всяческих заправил, а особенно Продавцов. Сам Джордж тоже стремился к полному контакту с этими разбитными провинциальными парнями и попытался установить его, сказав: «Дайте мне знать, если вам что-то не понравится».
— Ну, для начала,- сказал Харрисон, выглянув из-под своей челки, — мне не нравится Ваш галстук. А именно на него Мартин уповал (в смысле завязывания дружбы с молодежью) больше всего. С этого момента они образовали спаянный квинтет.
В ту первую на EMI сессию Битлз записали «Люби же меня» («Love Me Do») – навязчивый вокал Пола и губную гармошку Джона, бывшую тогда изрядным новшеством, которое позже, подобно многим инновациям битлов, было сильно приукрашено и обесценено. Кроме того они записали «P.S. Я люблю тебя» («P.S. I Love You»). Мартину и его техникам понравились обе песни.
Но контракта с нами по-прежнему никто не заключал, и мы с битлами покинули EMI полные надежд, но без денег и гарантий. Они вновь полетели в Гамбург вкалывать до потери сил под вульгарным неоном Рипербана (улица «красных фонарей» — прим.перевод.), а я вернулся в Ливерпуль ожидать дальнейших новостей.
Они пришли в июле. Я подписал контракт на запись с Парлофон-рекордз. Битлз пошли на поправку, а знак фирмы £, используемый в качестве торговой марки, с тех пор стал символом невообразимого богатства.
Я отстучал телеграмму всем четверым парням в Германию: «Контракт с EMI подписан скреплен печатью огромная важность для нас всех поразительно». Они ответили открытками. Пол: «Вышлите, пожалуйста, телеграфом 10 000 фунтов в качестве аванса за использование авторских прав». Джон: «И когда же нам светит стать миллионерами?» Джордж: «Закажите, пожалуйста, четыре новые гитары».
Битлы вернулись из Германии и 11 сентября 1962 года склепали свой первый британский диск — «Люби же меня» на стороне А, «P.S. Я люблю тебя» — на стороне Б. Спустя буквально двое суток сингл проявился в чартах под номером 49. В конце концов, он поднялся до 17 места, и ливерпульская группа Битлз попала в двадцатку лучших коллективов Британии.
Восторг почитателей из родного города не поддается описанию. Я твердил всем и каждому, что заранее знал о необычайной притягательности этой пластинки. И попросил местный музыкальный листок – Мёзибит – прорекламировать ее, после чего ливерпульские подростки стали раскупать ее тысячами.
Но ходил слушок – ставший со временем чуть ли не правдой – что, ради продвижения сингла в чартах, я сам скупил весь тираж. Может, так оно и было бы, имей я достаточно денег, которых у меня не было – я никогда не делал подобных вещей и даже не намереваюсь. Битлз, как тогда, так и теперь, продвигались и добивались успеха только за счет природных дарований, безо всяких рекламных трюков и закулисных интриг, и я бы предпочел добиваться вместе с ними чистых побед.
Сингл «Люби же меня» положил конец всем нашим возможным сомнениям относительно Битлз – а теперь, когда я был уже не один, и мы привлекли на свою сторону Джорджа Мартина с весьма милым и уважаемым музыкальным издателем Диком Джеймсом, выход следующего сингла должен был последовать вот-вот. Митч Мюррей предложил нам мелодию под названием «Как ты это делаешь?» («How Do You Do It»), к которой битлы приложили было руки, но она им так и не понравилась. (В конце концов, ее передали парню по имени Джерри Марсден, но это другая история.) Пол и Джон представили на рассмотрение собственную вещь, призывно названную «Угоди мне, пожалуйста», и записали ее 26 ноября 1962 года. Песня так угодила всем и каждому, что к началу весны следующего года стала бесспорным лидером всех чартов в стране.
Дюйм за дюймом битлы начали просачиваться на газетные листы. Пророкам, как известно, не нужно много времени, чтобы сформулировать очередное откровение, и, хотя Тони Барроу – тогдашний музыкальный обозреватель, а теперь мой пресс-агент – по-доброму обошелся с «Люби же меня», было очень трудно втолковать газетным колумнистам всю важность выхода Битлз в свет. Я устроил встречу с журналистом ливерпульского «Эха» Джорджем Харрисоном, который был значительно старше своего тезки из нашего квартета. Он пригласил парней опрокинуть кружечку в центральном ливерпульском пабе под названием «Дайв».
Но я не думаю, что они ему очень понравились. Он рассчитывал, что эти мужланы даже за выпивку не заплатят, и просчитался; так что статья в его колонке «За стеной Мёзи» была отложена до той поры, пока ее не опередила публикация Билла Роджерса. Джордж Харрисон позднее стал нашим большим другом и верным помощником, а также постоянным компаньоном в заграничных поездках.
Газетка Мёзибит, возглавляемая энергичным знатоком бит-сцены Биллом Хэрри, проталкивала битлов с большим трудом. Я был благодарен и за это, поскольку по-прежнему старался создать квартету солидную репутацию для ангажирования в концерт-холлах Севера. Как-то я даже отказался от оплаты в монетах – мне пытались всучить 15 фунтов шестипенсовиками, четвертаками и даже полпенни – не потому, что 15 фунтов мелочью это не 15 фунтов, а потому, что это нанесет ущерб респектабельности Битлз. Став менеджером, считал я, ты должен бороться за абсолютную учтивость по отношению к твоим артистам.
Между прочим, я так и не получил 15 фунтов бумажками, но настаивал на своем, что подняло тонус и мне, и музыкантам.
Мы вступили в новый 1963 год, лопаясь от самоуверенности, получая за вечер уже не 15, а 50 фунтов, в новых костюмчиках и с новым битлом в составе. Поскольку Питер Бест, барабанщик Битлз, к его разочарованию и ужасу множества рассерженных почитателей, был заменен на короткобородого малого из района Дингл. Его имя было Ричард Старки, но он называл себя Ринго Старр.