Глава 5
НЕТ!
В эти промежуточные до переговоров дни я продал свыше сотни копий «My Bonnie», и после первоначального успеха и в общем-то незначительных усилий продажи этого сингла в нашем провинциальном городе стали расти как снежный ком.
Наступило 3 декабря, но в 4:30 ко мне пришли лишь три битла. Пол отсутствовал, и после получаса вялой беседы – ведь обсуждать что-либо серьезное лишь с тремя из них было бессмысленно – я попросил Джорджа позвонить и разузнать, почему Пол опаздывает.
От телефона он вернулся с полу-улыбочкой, которая несколько покоробила меня, и сказал: «Пол только что встал и принимает ванну». Я ответил: «Весьма бесчестно. Он очень запаздывает», на что Джордж со своей кривой улыбочкой заметил: «Зато будет очень чист». Пол прибыл час спустя, и мы все вместе отправились в молочный бар. Заказали там себе по кофе, и я обнаружил, что ребята не руководствуются ничем, кроме своих инстинктов, на которые я теперь так полагаюсь.
Со мной они были весьма почтительны, то ли потому, что у меня были деньги, машина и магазин грампластинок, то ли я просто понравился им. Подозреваю, что и по тому и по другому.
Мы впятером в достаточно смутных понятиях обсудили контракты и их будущее — ведь никто из нас не знал ни правильных юридических терминов, ни расценок на подобного рода договоренности.
Мы покинули бар, ничего не решив, договорившись лишь встретиться в следующую среду. Между тем я посетил старого друга – ливерпульского адвоката Рекса Мэйкина – чтобы обсудить с ним тонкости менеджмента и поделиться своим восторгом от Битлз. Мэйкин, который давно знал меня, воскликнул: «Ну да, еще одна идея Эпстайна! Надолго ли?» Справедливое замечание, но оно задело меня, поскольку на иррациональном уровне я был убежден, что связался с битлами навечно.
По моему первому впечатлению парням платили из рук вон плохо. За каждый вечер в Пещере они получали по 68 шиллингов каждый, вообще-то выше обычной таксы и того, что хозяин клуба должен был платить таким, как они. Позже я докопался, что он сам настаивал на повышении платы, четко осознавая, что это не просто таланты, а супер-массовики-затейники для его Пещеры.
Я твердо убежден, что выдающиеся способности должны вознаграждаться, и надеялся, что, даже если я не слишком продвину дела этих парней, то, по крайней мере, добьюсь достойной оплаты их выступлений. Но сначала мне нужно было убедиться в их порядочности. Руководствуясь результатами расспросов, я попытался составить картину их репутации, возможностей и т.д.
Не все, с кем я разговаривал, были в восторге от этих неуправляемых парней, заботившихся о своих гитарах гораздо больше, чем о коэффициенте интеллектуальности, и проводивших слишком много времени в греховном Гамбурге. Один чрезвычайно болтливый деятель ливерпульской сцены в беседе со мной был очень прям. Мы сидели в клубе Джакаранда и обсуждали столь поразившую меня бит-музыку. Я спросил: «А Вы не знаете группу под названием Битлз?»
— Не знаю ли я? Послушайте, Брайан,- ответил он,- я на самом деле очень хорошо знаю Битлз. Даже слишком. Мой Вам совет – а я кое-что понимаю в мире поп-музыки – не связывайтесь с ними. Они Вас разорят.
Он оказался неправ, как никто. Поскольку Битлз не только не разорили меня до сих пор (как и все прочие подопечные тоже), но и всегда делали значительно больше, чем предусматривали их контракты, и были бы обижены, если нечто подобное было оговорено контрактом. Они, как и я, предпочитают некоторые вещи принимать на веру.
До назначенной среды я опять позвонил им и пригласил на встречу. В тот день мы закрылись пораньше, и я встретил парней возле дверей Уайтчепльского магазина и пригласил внутрь. Потом медленно оглядел всех ребят и сказал: «Совершенно очевидно, что вам нужен менеджер. Не хотите ли вы, чтобы им стал я?» Несколько мгновений они молчали, а потом Джон хрипло выпалил: «Идет!»
Остальные согласно кивнули. Пол, пристально глядя на меня широко раскрытыми глазами, спросил: «А это для нас что-то сильно изменит? Я имею в виду, что никаких перемен в нашей манере игры не предполагается?»
— Да, в общем-то, нет. Мне это всяко нравится,- заверил я безо всяких задних мыслей, и не подозревая о тонкостях удела менеджера. С битлами я начал так же, как и с прочими своими музыкантами: сначала дать им раскрутиться, а уж потом стричь с этого проценты.
Мы сели и уставились друг на друга, не зная, о чем, собственно, говорить. Потом тишину нарушил Джон: «Ну, хорошо, Брайан. Теперь управляйте нами. Где контракт? Я подпишу его».
Я вовсе не представлял, как должен выглядеть такой контракт, и не думал, что подписи четырех юнцов на куске старой бумаги могут иметь какую-нибудь значимость. Поэтому я побегал в поисках образца и подготовился к нашей очередной встрече в следующее воскресенье в Касба-бит-клубе (родном доме Пита Беста, тогда, естественно, барабанщика Битлз).
Контракт был написан людьми, собаку съевшими на этом деле. Я оценил его как совершенно бесчеловечный документ, призванный прямо-таки закабалить любое телодвижение артиста, легковерного настолько, чтобы расписаться под печатью. Подобная практика повсеместна, и есть несколько артистов – а кое-кто из них достаточно известен – что работают по таким контрактам. Я не собираюсь называть их, но они – и их хозяева – знают, кого я имею в виду.
Так или иначе, но, руководствуясь избитыми терминами и формулировками, мы выработали-таки Эпстайн-Битловское соглашение, которое парни и подписали в присутствии Аластэра Тэйлора, тогда работавшего в нашем магазине, а потом ставшего генеральным директором ММСР. На этом первом контракте так никогда и не была проставлена лишь одна подпись. Моя. Но я следовал общепринятым условиям, и никто об этом особо не переживал.
Я чувствовал, что отныне становлюсь ответственным за карьеру этих четырех доверившихся мне мальчишек, и первым делом я должен уговорить звукозаписывающих бонз послушать их музыку и пение. Я предпочитал кого-нибудь из крупных компаний, типа Декки, где у меня имелись налаженные личные контакты с менеджерами по продажам.
В декабре 1961 года Майк Смит из Декки заглянул в Пещеру, чем вызвал настоящий переполох. Что за случай! Сам АиР-менеджер в Пещере! («Артисты и Репертуар» — департамент любой звукозаписывающей компании, отвечающий за подбор артистов,- прим.перевод.)
Я добрался до него через ливерпульское представительство Декки и оценил как весьма дружелюбного и обнадеживающего партнера. Мы отобедали вместе, после чего в Пещере битлы буквально потрясли его. Это чрезвычайно взволновало меня, поскольку он-то пребывал в центре муз-биза, и его слово тогда имело для меня большой вес.
Попервоначалу я ничего не рассказал парням об этом случае, пока сам не успокоился, но когда-таки решился, они были очень взволнованы, и все мы ощутили прилив взаимного доверия. Стараясь вести себя, как заправский менеджер, я подступил к Рэю МакФоллу и сказал: «Как насчет повышения битлам ставки за их выступления?»
Он ответил, что сделает все возможное, и я был весьма горд, когда ко мне как-то зашел Боб Вулер и спросил: «А что поделывают битлы в воскресенье?» Я раскрыл свой дневник и ответил: «Может, они и заняты, но уж для Вас я постараюсь». С этого отчетливо запомнившегося мне момента я наконец в полной мере ощутил себя полноправным менеджером.
В те дни значимыми группами в Ливерпуле считались «Гробовщики» («Undertakers»), Джонни Сэндон, Рори Шторм, «Досмотрщики» («The Searchers») (не путать с известными в России «Искателями» («The Seekers») – прим.перевод.), «Ураганы» («The Hurricanes»), «Четверка Ремо» («The Remo Four»), «Большая Тройка» («The Big Three») и весьма многообещающие Джерри и «Задающие темп» («Gerry and the Pacemakers»). Я был уверен, что битлы очень скоро обставят их всех.
Майк Смит дал свое согласие, и мы с ним сопроводили парней на прослушивание в Декку в канун Нового 1962 года. Они прибыли в Лондон и остановились в «Королевском Отеле» за 27 шиллингов/ночь (кровать + завтрак в ресторане «Уобёрн Плэйс»). Парни были бедны, да и я небогат, но мы отмечали Новый Год ромом, а также виски с колой. Эта смесь становилась битловским напитком.
Мы находились в состоянии тихого восторга, хотя и понимали, что тест на запись – только начало. Кроме того мы знали – (парни — из своего гамбургского опыта, я — из своей розничной торговли) – что из тысяч песен, отсеянных среди десятков тысяч, лишь единицы становятся хитами.
А у нас даже не было пленок со своими песнями!
На следующее утро я сказал ребятам: «А что, если все это дело кончится ничем? Это вас сильно расстроит?» Все они ответили «нет», но на лицах было написано «да», и я понял, что мои большие надежды на сессию звукозаписи просто смехотворны.
Первого января, пронизываемые холодным ветром со снегом, скользя по льду, к 11 утра мы добрались до Декки. Майк Смит запаздывал по причине вчерашней вечеринки, что нас весьма расстроило. Не только потому, что нам так уж не терпелось записать несколько песен, сколько потому, что мы почувствовали пренебрежительное отношение к себе.
Мы записали несколько номеров и вернулись в Ливерпуль, ожидая результата. В марте я поприсутствовал на званом обеде в Декке. Я был настроен пессимистично, но при встрече с двумя заправилами компании старался не подавать виду. За чашечкой кофе один из них сказал мне: «Скажу Вам прямо, мистер Эпстайн, нам не понравилось звучание Ваших пацанов. Группы из четырех гитаристов нынче выходят из моды».
Прикрывая растущее ледяное разочарование, я ответил: «Вы должно быть не в своем уме. Скоро эти парни взорвут весь мир. Я совершенно уверен, что однажды они обставят самого Элвиса Пресли!»