Автор: Валерий Каратеев

Уродливые лица, потерявшиеся маленькие девочки, любовники, идущие ко дну, и безмолвная агония ноздрей: «Странные дни» — это музыка фантастических кошмаров.

Фото: музыканты «Дверей» в непосредственной близости от сан-францисского моста «Золотые ворота». Подпись под фото: Для «Дверей» наступили странные дни, и самые лучшие и необыкновенные дни 1967 года одного из наиболее совершенных ансамблей ЭлЭйя прошли в Сан-Франциско. В его чартах «Двери» быстро проделали путь с самого дна до высшего общества популярных исполнителей. Их первые большие выступления после выпуска «Странных дней» состоялись в сан-францисских залах «Филлмор» и «Уинтэлэнд».

С первым альбомом «Двери» предприняли неопровержимо ослепительный старт своего путешествия по рок-н-роллу. В октябре 1967 года их триумф продолжился шедевром «Странные дни».

Десять песен со второго достижения «Дверей» продемонстрировали, что их творческая мощь расцвела буйным цветом. У них был материал на вырост, и время сделало свое дело: «Проезд Лунного Света» и «Показалась ты мне» были впервые записаны для демо-версии, которую «Двери» принесли Билли Джэймзу на Коламбиа рекордз. «Люби меня дважды» была одной из самых ранних песен, которые Робби Кригер написал для ансамбля, а расширенная драма «Когда песня смолкнет» была доведена до совершенства еще на сценах «Лондонского тумана» и «Виски давай-давай».

В начале наработки песен для «Странных дней» Джим по-прежнему копался в своих венецианских тетрадках в поисках лирического вдохновения, а достигнутая им уверенность сценических выступлений впоследствии помогла справиться с одной из лучших вокальных партий в его карьере.

На «Странных днях» вновь на своем месте оказались все фирменные особенности «дверного» звучания. Компетентные клавишные партии Манзарека сводили все аранжировки воедино, изящная гитарная работа Кригера имела размах от деликатных контрапунктов до вопиющих озарений, а Дэнсмо убедительно продвигался по пути изысканий своего высоко-концептуального барабанного боя.

Тут были крепкие стилистические привязки к первому альбому: та же неистовая, синкопированная атака, что запнула «Запали мой огонь» на самую вершину, была вновь продемонстрирована в записях «Когда песня смолкнет» и «Люби меня дважды». Тогда как «Все – чужаки» звучала кабаре-компаньоном «Алабамской песне».

Может быть, композицию «Когда песня смолкнет» собирались сделать вторым дублем «Душевной кухни», но она выросла в пиковое завершение альбома, подобное «Концу» с первого диска.

На «Странных днях» ансамбль показал поразительные признаки роста. Если первая работа давала слушателям понять, как могли звучать «Двери» во время своего безукоризненного выступления в «Виски», то «Странные дни» предложили потрясающий до испуга взгляд в глубины их мрачного космоса. Тут было место возбуждению, замешательству и страху; оно было полно уродливых лиц, крошечных монстров, потерявшихся маленьких девочек и поездок при луне, заканчивавшихся на дне океана: и весь этот мрак в те времена, когда еще была тепла память о Лете Любви, и битлы настойчиво утверждали: «Все, что тебе нужно, это – любовь»!

Песни Моррисона не обращались к слушателю, не просили воспринять их, к тому же музыка была достаточно мощной, чтобы по-любому заарканить слушателя. Отказаться от поездки при луне было невозможно.

Ансамбль вернулся в студию Сансэт Саунд в августе 1967-го и провел там пару месяцев, сводя трэки, возбужденно увлеченный возможностями, предоставленными новой расширенной 8-трэковой звукозаписывающей системой Электры. (В те дни это была самая передовая технология – даже «Сержант Пеппер» был записан на 4-дорожечном аппарате.)

Новаторское использование «Дверями» процесса звукозаписи под руководством продюсера Пола Ротчайлда и звукоинженера Брюса Ботника стало громадным фактором художественного успеха «Странных дней». «Тогда мы начали экспериментировать со студией, как с еще одним инструментом, — сказал Рэй Манзарек в 1978-м. – Боже мой, как изумительно! Мы могли делать все, что угодно. Наложения и так и эдак – теперь можно было располагать восемью дорожками. Тут-то мы и заиграли – нас стало пятеро: клавишные, барабаны, гитара, певец и… студия».

На самом деле там была еще и шестая личность. Ансамбль вновь призвал басиста, чтобы сделать насыщенной низкочастотную часть своего звучания, на этот раз им оказался левша по имени Дуг Лубан, позаимствованный у одного из самых психоделических ансамблей Сансэт Стрипа «Чистый свет» (чье название происходило от чрезвычайно сильно действующей кислоты).

Пол Ротчайлд был очень горд работой, которую он и группа совершили на «Странных днях». «На альбоме не было слабых песен,- говорил он БЭМу в 1981 году.- Мы много раз встречались, обсуждая концепцию пластинки, сколь рискованной она могла бы быть, вещи, которые мы могли бы улучшить по сравнению с первым диском. Мы знали, что хотим привнести дополнительное звучание и ритмы, поскольку решили, что будет трудно поддерживать карьеру ансамблю, состоящему только из органа, гитары, ударных и певца. Так что нашим вызовом было расширение «дверного» звучания без его перепроизводства. Рэй у нас сыграл на клавесине и рояле. Робби извлек из гитары новые звуки. Джон разнообразил свой ударный ассортимент. Джим пел с уверенностью человека, который только что выдал первый альбом «Дверей». Мы все были возбуждены до крайности. У нас была тонна идей, и с ней нам удалось допрыгнуть до луны. Даже обложка взяла несколько призов».

Обложка «Странных дней» отличалась несколько стилизованной, карнавальной уличной сценкой и тем фактом, что на ней отсутствовало фото группы; они считали это очень важным, особенно Моррисон. Во время рекламной компании, посвященной первому альбому, Моррисон храбро смирился со старым афоризмом, что «секс продается», и до некоторой степени позволил сфокусироваться на себе, как на секс-символе группы. Но вскоре он распознал, что внимание, уделенное его внешности и кожаным штанам, отвлекает внимание от музыки, а роль секс-символа очень быстро стала изнурительной.

— Я ненавижу обложку нашего первого альбома,- сообщил он Джону Карпентеру из Свободной прессы Лос-Анджелеса в 1968 году.- Поэтому, обсуждая «Странные дни», я сказал: Не хочу быть на этой обложке. Поместим туда какую-нибудь цыпочку, или еще что. Давайте изобразим одуванчик или узор… И, помятуя о названии, все согласились, поскольку то, что происходило с нами, было именно странными днями. Это было правильно. Поначалу я хотел, чтобы нас сфотали в комнате, окруженными тридцатью собаками, но это было невозможно, потому что мы не могли наловить столько собак, и каждый спрашивал: А зачем тебе собаки? Я отвечал, что это было бы символично, что это слово «Бог» задом наперед (собака — dog; Бог – God, — прим.перевод.). В конце концов, мы препоручили все это художественному директору (Вильяму С.Харви) и фотографу (Джоулу Бродски). Вообще-то нам хотелось каких-нибудь настоящих фриков; они появились и исполнили свой типичный отвлекающий маневр. Это выглядело по-европейски. Все-таки это было лучше, чем наши долбанные физиономии.

На самом деле физиономии «Дверей» фактически были изображены на обложке, но только как часть пары постеров их первого альбома, неприметно наклеенных на здания, обрамлявшие фото. Каждый из постеров пересекал жирный стикер, сообщавший название второго альбома. «Странные дни» настали.

К тому времени сложилось две группировки «дверных» фанатов. Те, которые врубились в «Конец» и считали Джима загадочным поэтом, и те, что полюбили «Запали мой огонь» и думали о нем, как о красавчике.

— Как только «Странные дни» поступили в продажу, я тут же побежал и купил; они сразили меня наповал,- вспоминает фанат «Дверей» Пол Боди.- Но я никогда не забуду реакцию младшей сестры моего друга, когда мы принесли пластинку к ним в дом. Она бросила один взгляд на конверт, где с одной стороны были напечатаны стихи, а с другой — фото ансамбля с Джимом без рубашки. Она разорвала конверт надвое, убежала и разместила фотографию на стене своей комнаты. Не думаю, чтобы она вообще знала, что это за группа. Вот когда меня осенило, что у «Дверей» есть и иная притягательность – что не каждый собирается покупать «Странные дни», чтобы только послушать «Конские широты».

Фото: Самоуглубившийся Джим сидит на диване. Подпись под фото: Силы шамана достигли апогея на «Странных днях». Джим Моррисон вновь выудил утонченные и мрачные зрелища из своих венецианских тетрадей, чтобы создать лирическую фантасмагорию второго альбома «Дверей», и ансамбль поддержал его исключительными музыкальными декорациями.

«Странные дни»

Даже в общем совершенстве альбома эта песня стоит особняком, как мастерская  работа.

Может, Моррисон рассматривал свои поэмы и стихи для песен, исходящими от определенно различных муз, но фактически в его стихах обнаруживается чистейшей воды поэзия, что и доказывает эта песня. Странные глаза, грешные гости и сконфуженные тела, описанные тут, — творения угрюмо-выдающегося мастера пера.

Моррисон поет песню со сдерживаемой мощью, готовый к тому, что ему дадут таки волю. В его пении каждое слово разворачивается и растягивается, пока не начинает звучать так, как будто он читает нараспев какую-то старинную молитву. Моррисон мудро обозревает творящееся вокруг, но, кажется, не судит обнаруживаемое. Он поет о разрушении привычных наслаждений без гнева и сожаления: это простая констатация факта.

Мир в целом и внутренний мир свелись к слову «странный». Но каждая из хладнокровно произнесенных строф приближает момент разрушения. Когда Джим вскрикивает, можно легко вообразить, как он берет препятствие в виде какой-то разверзшейся бездны, и тут ансамбль поднимается ему на поддержку с помощью гимноподобной инструментальной вставки, которая, возможно, является наиболее волнующим катарсическим куском музыки, когда-либо созданным «Дверями». Когда песня подходит к своему нарастающему завершению, Моррисон оставляет нам один финальный ужасающий образ – «каменную ночь».

Фото: 1) Психоделический плакат 1967 года. 2) Джим со взглядом исподлобья. Подпись под фото: В 1967-м Лето Любви было в полном разгаре; преобладал дух «чем страннее, тем лучше». Кислоту принимали в качестве горючего для путешествий вглубь, поощрялись индивидуальные эксперименты. Но Джим Моррисон знал, что вояжи внутрь себя не всегда теплы и пушисты – наступление «странных дней» означало, что до мрачных и тревожных моментов рукой подать.

Раз уж было принято решение использовать студию на всю катушку, равно как и таланты Пола Ротчайлда и Брюса Ботника, то «Странные дни» оказались оживлены некоторыми современными техническими усовершенствованиями. Электронные процессоры заставили голос Джима звучать так же странно, как и дни, о которых он пел, а клавишным Рэя придали отзвук йодля привидений.

Группа также попросила помощи звукотехника Пола Бивера – главного на Западном Побережье специалиста по Муг-синтезаторам. Он помог ансамблю усилиться чрезвычайно эффективным звучанием, как на «Странных днях», так и на «Конских широтах». Это был один из первых опытов использования Муга на рок-пластинке.

(Кто именно первым использовал Муг-синтезатор, до сих пор не ясно, то ли Рэй Манзарек, то ли, что удивительно, Мики Доленц из «Обезьян», который тоже заручился поддержкой аппаратуры Пола Бивера для записи песни «Ежедневно еженощно» на альбоме своей группы «Рыбы, Водолей, Козерог и Джонз Лтд» 1967 года).

Фото: Группа «Обезьяны» (“Monkees”) Подпись под фото: У «Дверей» было что-то общее с дружественным лос-анджелесским ансамблем, который выдавал весьма разнообразное звучание, – «Обезьянами». Обе группы работали со звукоинженером Полом Бивером и были пионерами использования Муг-синтезатора в качестве рок-инструмента.

Джим Моррисон редко воспроизводил в песнях прямые реалии своей жизни, он не был заинтересован просто в создании драматичных, глубоко личных исповедей, ему хотелось производить нечто большее. В то же время трудно представить себе, что это не его душа стенала, когда он кропал «Странные дни». Кроме всего, на протяжении трех коротких лет Джим Моррисон прошел путь от сына кадрового военно-морского офицера до крайне либерального во взглядах, одержимого поэзией студента кино-школы, который вскоре стал извивающимся рок-н-ролльным фронт-мэном со стрижкой под Джэя Себринга, пока не трансформировался в повзрослевшего Рок-Бога с Пластинкой № 1, с фотками, распространенными Вогом, и засветившегося в Эд Салливэн Шоу. Действительно «Странные дни».

Музыкант Крис Дэрроу описывает случайную встречу с Джимом, которая, кажется, указывает на то, сколь же странными те дни вскоре станут. Впервые Дэрроу увидел «Дверей» в «Виски», будучи членом весьма уважаемого в ЭлЭйе ансамбля «Калейдоскоп». В ноябре 1967-го месяц спустя после выхода в свет «Странных дней» он работал в составе «Вшиво-грязной смелой банды» (Nitty Gritty Dirt Band), когда она выступала вместе с «Дверями» в нью-йоркском Хантер-колледже.

— Я болтался за кулисами и прошел мимо маленькой гримерной, где Джим сидел в одиночестве. Он окликнул меня по имени, и я был слегка удивлен, что он меня знает. Я вошел, поздоровался, а он сказал: «Мужик, а ты когда-нибудь пробовал эфир?». Я сказал: нет, на чем наша беседа и закончилась. Я только запомнил, что вокруг него распространялся аромат настоящего лорда Байрона – он был романтиком, алкавшим новизны. Думаю, что это отношение распространялось и на музыку тоже. Подтекстом того, чем занималось тогда большинство ансамблей, был фолк – электро-фолк – но «Двери» не имели с этим ничего общего. Они были чем-то совершенно другим.

Моррисон приступал к схватке со своими личными демонами, но «Странные дни» продемонстрировали также предчувствие тяжких испытаний, ожидающих мир в целом.

В течение 1967 года вспыхнули восстания темнокожих в гетто Ньюарка, Детройта и Кливленда. В месяц выхода альбома 100000 демонстрантов провели марш протеста на Пентагон, а хиппи-активист Эбби Хоффман даже попытался взорвать его. Война во Вьетнаме со всей очевидностью обещала быть все кровавее и грубее, во время съезда Демократической партии в 1968-ом разъяренные демонстранты заполонят улицы Чикаго. А в конце года Мартин Лютер Кинг и Роберт Ф.Кеннеди падут под пулями убийц.

Хотя на протяжении того так называемого Лета Любви «Двери» пожали свой первый крупный успех, ни Моррисона, ни остальных нисколько не захватили превалировавшие вибрации любви и мира. В реальной жизни силы мрака рвались из плена цветочных гирлянд. Надежда была лишь на поиск собственного пути во тьме.

Strange Days J.Morrison . Strange days have found us, Strange days have tracked us down, They’re going to destroy Our casual joys, We shall go on playing Or find a new town. . Strange eyes fill strange rooms, Voices will signal their tired end, The hostess is grinning, Her guests sleep from sinning, Hear me talk of sin And you know this is it. . Strange days have found us And through their strange hours We linger alone, Bodies confused, Memories misused, As we run from the day To a strange night of stone.

Странные дни Дж.Моррисон . Странные дни нас настигли, Наши следы разыскав. Дни эти точно лишат нас Всех повседневных забав. Что ж, нужно петь и играть, Либо искать новый город. Комнатам вдоволь досталось . Вычурных глаз, голосов, Что вопиют про усталость, Девке с оскалом зубов. Гости, уставши грешить, Спят. Так внемли о греховном! . Странные дни нас настигли. Вязнем мы в странных часах. Наши тела в беспорядке, Память сбоит, просто — ах! И мы бежим ото дня В странной ночи отрубиться.

«Ты потерялась, девчушка»

Пока Джим Моррисон завоевывал аудиторию парней-подростков с помощью песен типа «Все – чужаки» и образов сбрасываемых за борт лошадей, фанатки «Дверей» тянулись к материалу, который, казалось, был адресован непосредственно им,– такому как второй трэк «Странных дней» — «Ты потерялась, девчушка».

Иронично, но мало кто подозревал, что автором песни был не привлекательный ведущий певец, а неброский гитарист Робби Кригер – этот факт был затушеван решением группы делить заслуги авторства песен на весь коллектив «Дверей», равно как и доходы от авторских прав.

Но еще меньше было тех, кто поверил бы в то, что ансамбль на полу-серьезе обмозговывал, что какой-нибудь эстрадный певец рангом не ниже Фрэнка Синатры  смог бы, пожалуй, и соблаговолить сделать кавер-версию этого трэка. Напряженно-нежная мелодия казалась идеальной песней для «Старых синих глаз» (неофициальное прозвище Ф.Синатры – прим.перевод.). Позже Джон Дэнсмо сказал, что песня могла бы стать отличной серенадой очередной женушке Синатры – Миа Фэрроу. Сочленение «Двери»-«Председатель» (еще одно прозвище Синатры – прим.перевод.) не было таким уж надуманным – Джим в своей первой публичной биографии причислил Синатру наравне с Элвисом Пресли к ряду своих любимых певцов.

Хозяин теле-шоу Эд Салливэн, который был обеспокоен тем, как бы слово «торчать» в песне «Запали мой огонь» не оказалось губительным для морали подрастающего поколения, в дальнейшем был бы просто шокирован, узнав, каким образом Джим Моррисон достиг расслабленной, призрачной интонации вокала в «Ты потерялась, девчушка».

Пол Ротчайлд твердил, что Джиму не нужно слишком педалировать тяжесть вокальной партии, он чувствовал: чтобы трэк сработал, Джим должен звучать совершенно расслабленно. В шутливой форме он предложил нанять проститутку, чтобы та присоединилась к Джиму в будке вокалиста и сделала минет, пока он поет.

Сумасбродная подружка Джима – Памела Курсон — нечаянно услышала это предложение и выразила активное возражение; отсосать – это было по ее части. Она ушла в будку к Джиму, свет пригасили, и пленка пошла. Джим начал петь, но потом остановился. Из будки в контрольную комнату доносилось лишь какое-то шуршание. Микрофоны выключили, и пару оставили на некоторое время в покое.

Позже запись вошла в альбом, по очевидным причинам без звука расстегиваемой ширинки. Саунд был что надо – именно это безмятежное «послесвечение» Ротчайлд позже выдвинул на первый план.

Фактически, что бы ни делал Джим в студии, что бы ни делали «Двери» вокруг, исходивший из динамиков сексуальный позыв певца доходил до тех фанатов, которые были без ума от него, как от идеальнейшего рок-сердцееда. Уже нарастала усталость от всеобщего внимания, но деваться-то было некуда. Джим, не только не снискал низкопоклонства и лести в среде своих корешей с Сансэт Стрипа, но начал ощущать даже какое-то презрение.

— Я часто гадал, была ли на пользу самому Моррисону его слишком явная смазливость,- говорит Крис Дэрроу.- Кроме него никто тогда не обладал такой сексуальной притягательностью, а это привлекало совершенно особое внимание. Взгляните на «Баффало Спрингфилд», «Бэрдов», «Железную бабочку» или ансамбль, в котором состоял я, – «Калейдоскоп». Мы были обычными парнями из банд, игравших со сцены. Ничего особенного, чтобы как-то выглядеть. Мы знали, что «Двери» тоже делают какую-то интересную музыку, но должен сказать, что внешний вид Джима в самом деле вызывал среди нас – музыкантов — определенное негодование.

Фото: Группа «Бэрды» кормит голубей Подпись под фото: «Бэрды» были королями электро-саунда фолк-рока, которое стремились превзойти многие южно-калифорнийские ансамбли. Но какое-то время ни одна группа, ни один фронт-мэн не могли потягаться с неукротимой чувственной харизмой, которую принес на сцену Джим Моррисон.

You’re Lost Little Girl R.Krieger . You’re lost, little girl, You’re lost, little girl, You’re lost. Tell me, who Are you? . I think that you know what to do. Impossible? Yes, but it’s true. I think that you know what to do, yeah I’m sure that you know what to do. . You’re lost, little girl, You’re lost, little girl, You’re lost.

Ты потерялась, девчушка Р. Кригер . Ты потерялась, девчушка, Ты заблудилась, девчушка, Ты потерялась, Скажи же, Кто ты? . Думаю, знаешь, что делать… Все так безвыходно? — Да. Зато, правда. Думаю, знаешь, что делать, Просто уверен в тебе. . Ты потерялась, девчушка, Ты заблудилась, девчушка, Ты потерялась…

«Люби меня дважды»

В «Прорвись» «Двери» уже употребили словечко «торчать», в «Конце» — «трахать», но именно безобидная песенка Робби Кригера «Люби меня дважды» стала настоящим мерилом дурной славы ансамбля – это был их первый «запрещенный» сингл.

Карьера Кригера – сочинителя песен – началась с феноменального старта: «Запали мой огонь» была первой из когда-либо написанных им песен, а «Люби меня дважды» — второй. Идея песни пришла к нему при размышлении о любовниках, разлучаемых форс-мажорными обстоятельствами. Мысль о солдатах, которым была отпущена последняя перед отправкой во Вьетнам ночь любви, тоже подстегнула вдохновение. Тут был и мысленный образ самих «Дверей», отправлявшихся в турне и имевших единственную ночь на все свои любовные интересы.

Плотоядная мелодия с упором на слабые доли такта, вошедшая в репертуар ансамбля еще в дни «Лондонского тумана», была выстроена вокруг искусного гитарного риффа Кригера. В студии Манзарек и Дэнсмо обратились к своей джазовой сути, чтобы сообщить трэку возбуждение свинга. Моррисон, не бывший в восторге от стихов, все же придал им насквозь пропитанный тестостероном, потрясающийся посыл.

Подросткам-фанатам, влюбившимся в «Запали мой огонь», и считавшим, что Джим – это пикантнейший малый, затянутый в кожу, «Люби меня дважды» идеально подошла для прослушивания: пластинка раскупалась быстро и в больших количествах. Но на некоторых радиостанциях из-за того, что «люби» в названии могло быть истолковано, как слишком очевидный призыв любить, ну…, в физическом смысле, запись сочли непристойной.

Отстаивать невинность своей «любви» «Дверям» стало еще труднее после того, как 9 декабря 1967 года Моррисон стал первым рок-н-роллером, арестованным на сцене прямо во время выступления.

Посреди короткого тура в поддержку альбома «Странные дни» ансамбль прибыл в Нью-Хэйвен, закатив днем раньше почти испепеляющее шоу в политехническом институте Вана Ренсели в Тройе, штат Нью-Йорк. За кулисами нью-хэйвенской «Арены» Джим слился воедино с юной фанаткой, к которой воспылал мгновенной страстью. Разыскивая уединенное местечко, он привел ее в душевую за гримеркой. Но вскоре им помешал нью-хэйвенский полицейский, который подумал, что накрыл злоумышленников, проникших за кулисы. Коп попытался вышвырнуть Моррисона вон, но Джим оказал такое устное сопротивление, что офицер «мэйсанул» героя вечера («мэйс» — торговая марка производителя баллончиков со слезоточивым газом — прим.перевод.).

Возник полный беспорядок, на крики Джима о помощи примчались музыканты «Дверей» и менеджер Билл Сиддонз. И даже когда полицейские идентифицировали Джима, они по-прежнему жаждали упечь его в кутузку. Сиддонз мудро заметил, что концерт проводится в помощь школьному фонду, и было бы опасно сообщать внушительной толпе, что ей не доведется увидеть главного аттракциона. Когда Джима отпустили, «Двери» вышли на сцену.

Но Моррисон не смог избавиться от злости по поводу грубого обращения с ним. Он исполнил мощную версию «Когда песня смолкнет», но когда добрался до «Мужчины, заходящего с черного хода», то несколько отклонился от темы. Вместо того, чтобы горланить стихи Вилли Диксона, он описал то, что произошло за кулисами, упирая на сочувствие к своей невинности и изображая обрызгавшего его копа, как позорного «человечка в маленьком синем мундире и маленькой синей фуражке». Он описал толпе весь инцидент в типичных для Моррисона ритмических разглагольствованиях. И закончил, говоря «Весь долбанный мир ненавидит меня», и резко отшатнувшись назад на последнем куплете.

До того, как ансамбль исполнил коду, в зале зажегся полный свет. Моррисон спросил у зрителей, что происходит, и хотят ли они еще послушать музыку. Все громогласно дали ему понять, что хотят. Но музыка закончилась. Лейтенант Джэймз П.Келли прошагал по сцене прямо к Моррисону. Певец ткнул в копа микрофоном и произнес достопамятную фразу: «Скажи свое слово, чувак». Келли сказать было нечего, кроме того, что концерт действительно завершен, а Моррисон арестован.

В этот момент толпа, ломая кресла, стала становиться по-настоящему опасной, озлобленные фанаты атаковали сцену. Ввиду начавшегося светопреставления Моррисона утащили в полицейский участок и обвинили в «нарушении общественного порядка, сопротивлении аресту и аморальном или непристойном поведении».

Фото: Разгромленный партер зрительного зала. Подпись под фото: Толпа нью-хэйвенской «Арены» энергично выразила свое недовольство по поводу внезапного прекращения концерта «Дверей», а Джим Моррисон стал первым рок-певцом, арестованным во время выступления. Это было первым признаком того, что шаманские попытки вдохновить аудиторию могли скверно обернуться

Через несколько недель после концерта обвинения в сопротивлении и непристойности были сняты, а нарушение общественного порядка компенсировано штрафом в 25 долларов. Всего делов. Но на многих  местных, ненадежных, боящихся спонсоров радиостанциях заклинания кригеровской «Люби меня дважды» потеряли все шансы противостоять порче нью-хэйвенского полицейского налета.

«Двери» поименованные ранее мрачными, жестокими, сексуальными и странными, – теперь сделали первый настоящий шаг к становлению ансамбля, который «Квадратная» Америка возлюбила бы, чтоб возненавидеть. Для ее простецких жителей фраза «Проходит жизнь!» в строчке «Я уеду завтра. Проходит жизнь!» откладывалась на потом.

Love Me Two Times R.Krieger . Love me two time, baby, Love me twice today. Love me two time, girl, I’m goin’ away. . Love me two time, girl, One for tomorrow, One just for today. Love me two time — I’m goin’ away. . Love me one time, I could not speak. Love me one time, yeah, my knees got weak. But love me two times, girl, Last me all through the week. Love me two times — I’m goin’ away. Love me two times — I’m goin’ away. . Love me one time, I could not speak. Love me one time, baby, yeah, my knees got weak. But love me two times, girl, Last me all through the week. Love me two times — I’m goin’ away. . Love me two times, babe, love me twice today. Love me two times, babe, ’cause I’m goin’ away. Love me two time, girl, One for tomorrow, one just for today. Love me two times — I’m goin’ away. Love me two times — I’m goin’ away.

Люби меня дважды Р. Кригер . Измени мне, ну же, Измени со мной. Я уеду – тут же Станешь ты другой. Измени мне, детка, Раз — за сегодня, Раз —  за день другой. Измени мне, детка, Но со мной. . Так люби, чтоб речи Потерял я дар. Чтоб от этой встречи Мог хватить удар. Чтоб хотя б неделю Помнить ты могла. Как со мною млела, Как изнемогла. . Так люби же дважды — Поторопись! Я уеду завтра. Проходит жизнь! . Так люби же дважды, Прямо дважды в день. Утоливши жажду, Я уйду, как тень. Я твержу, как мантру, — «Раз — за сегодня, И за завтра – раз» — Потому что завтра Нет у нас!

«Несчастная девушка»

«Несчастная девушка» была еще одной из старых мелодий группы, которую наконец перенесли на пленку для записи второго альбома. В дни, когда у «Дверей» не было даже демонстрашек, а Рэй еще не открыл чудес клавишного баса Родос фирмы Фендер, «Несчастная девушка» была среди песен, которые ансамбль использовал для прослушивания кандидатов в басисты. Обычно ее играли, как откровенно задушевную любовную песенку.

Но, когда они записывали ее для «Странных дней», то превратили в триумфом таинственных студийных ухищрений. Частично дело было в печальной партии Робби, исполненной с применением бутылочного горлышка, но в основном — в клавишной партии Рэя, сыгранной задом наперед. «Задом-напередное фоно. Работенка – ништяк!»- рассказывал он в интервью 1981 года Питу Форнатэйлу из Музыканта. — «Я записал целую песню с конца до начала. Они играли нормально, а в моих наушниках шла запись в обратную сторону. Но ритм был верным. Правой (а не левой) рукой я начал более низкую партию аранжировки, верхнюю отыграл левой, и так всю песню – задом наперед».

Когда Рэй сделал свое дело, пленку вновь запустили в обычном направлении, и клавишные сами по себе обрели сверхъестественный тембр, несмотря на то, что теперь партия идеально вписывалась в песню.

По убеждению продюсера Пола Ротчайлда такая технология имела шанс поставить «Странные дни» сразу после «Сержанта Пеппера», как монументальный сплав студийного мастерства и артистичной живости. «Мы были уверены, что альбом выйдет покруче всего, что сделали битлы»,- рассказывал он Блэйру Джэксону из БЭМа.- «Этот диск переполняли изобретательность, креативность, отличные песни, прекрасное исполнение и поразительное пение. Но пластинка у нас загнулась. О, да, она мгновенно стала «платиновой», но так по-настоящему и не покорила вершин, как должна была бы. Так и не опередила предыдущий и последовавший альбомы».

Фото: Группа «Двери» на сцене. Подпись под фото: На сцене «Двери» никогда не доходили до вульгарности, а в лучший вечер все, что им было нужно, чтобы выдать представление, которое загипнотизирует аудиторию, — это инструментальное мастерство и достойный уважения талант Джима Моррисона.

«Несчастная девушка» была записана на оборотной стороне сингла «Все – чужаки», но, несмотря на всю свою изобретательность и поразительное пение Джима, осталась беспризорницей – по существу она восприняла основную тему «Прорвись» и смягчила ее нежной поддержкой любимого человека.

Слушая песню сегодня, Билл Сиддонз уверенно считает, что стихи отражают положение, в которое сам Моррисон попал в конце 1967 года. «В конечном счете, он оставил музыку, потому что стал жертвой того, что сам и создал. Он вдруг потерял свободу, которую так искал в музыке. Подобно персонажу, описанному им в «Несчастной девушке», он «заперт стал в тюрьме, самим изобретенной». Джим выстроил тюрьму, будучи таким несказанным, что каждый говорил: «Чувак, да он великолепен!». Он знал, что самого себя не превзойти, да и не слишком желал этого. Но чужие ожидания стали настоящей тюрьмой».

Unhappy Girl J.Morrison . Unhappy girl, Left all alone, Playing solitaire, Playing warden to your soul You are locked in a prison Of your own devise. . And you can’t believe What it does to me To see you Crying. . Unhappy girl, Tear your web away. Saw thru all your bars Melt your cell today You are caught in a prison Of your own devise. . Unhappy girl, Fly fast away, Don’t miss your chance To swim in mystery. You are dying in a prison Of your own device.

Несчастная девушка Дж.Моррисон . Печальная моя, Пасьянсом увлеклась, Играешь, будто ты — Души своей смотритель, И заперта в тюрьме, Тобой изобретенной. . Ты не поверишь, как С души воротит видеть Твой плач. . Печальная моя, Сорви же паутину, Решетку распили, Расплавь сегодня клетку, Ведь ты сидишь в тюрьме, Тобой изобретенной. . Печальная моя, Лети быстрее прочь, Не упусти свой шанс Поплавать средь загадок, Не то помрешь в тюрьме, Тобой изобретенной.

Продукт самых ранних усилий Джима Моррисона – «Конские широты» — имеет самую долгую историю из всех песен «Дверей».

Фото: Джим-отрок крупным планом (с семейной фотографии). Подпись под фото: Еще в детстве Джим Моррисон был ненасытным читателем и честолюбивым писателем. Его школьная зачарованность чередой лошадиных мысленных образов воплотилась в поэме, озаглавленной «Пони экспресс».

«Конские широты»

Учась в школах всех ступеней, Джим был ненасытным читателем, которого увлекало новаторское использование языка. Он любил мятежную сатиру журнала Мэд, но наряду с этим был чрезвычайно увлечен «сверхчеловеческими» философствованиями немца Фридриха Ницше. Особо его захватила работа Ницше под названием «Рождение трагедии» («Из духа музыки»). В ней философ анализировал два подхода к жизни: «Аполлонский», который представлял эстетичность гармонии и порядка, и «Дионисийский», ввергнутый в хаос, импульсивность и похоть. Ко времени выпуска «Странных дней» Джим вовсю цитировал Ницше в интервью и рассуждал об Аполлоно-Дионисийском противоречии в музыке «Дверей».

Фото: Портрет Фридриха Ницше. Подпись под фото: Подростком Джим чрезвычайно увлекся книгой «По ту сторону добра и зла» — трактатом немецкого философа Фридриха Ницше на тему, как исключительная личность может преодолеть рамки общественных норм.

Большое влияние на Моррисона оказали и другие писатели и художники: Бальзак, Мольер, Кокто, французские экзистенциалисты и поэты-битники, такие как Лоренс Ферлингетти, Аллен Гинсберг, Майкл МакКлюэ и Грегори Корсо. «Улисс» Джеймса Джойса показал ему, сколь мощным может стать язык при нестандартном использовании, а «В дороге» Джека Керуака в конце концов дала ему силы порвать с семьей и устремиться через всю страну из Флориды в Лос-Анджелес.

Фото: Джек Керуак. Подпись под фото: Рэй Манзарек сказал, что, если бы Джим Моррисон не прочел бит-манифеста романиста Джека Керуака «В дороге», «Двери» могли бы никогда не появиться на свет.

Экзистенциальные труды Франца Кафки тоже произвели на Джима глубокое впечатление. Он был очарован известным рассказом Кафки «Метаморфозы», но еще больше его потрясли журналы и дневники, которые вел Кафка. В старших классах он сам начал выпускать личный журнал, в нем-то впервые и появились «Конские широты». Поэма была инспирирована иллюстрацией из книжки в мягком переплете, изображавшей лошадей, сбрасываемых с испанского галеона.

— Она называется «Конские широты»; про те места, где господствует штиль,- объяснил Моррисон в 1967 году,- где испанские парусники застревали напрочь. Чтобы уменьшить вес корабля, им приходилось сбрасывать что-то за борт. Основным грузом были рабочие лошади для Нового Мира. И эта песня о том моменте, когда лошадь летит в воздухе. Я воображаю, как трудно было спихнуть их за борт. Подведенные к краю борта, они, наверное, начинали рваться и лягаться. Людям наблюдать это наверняка тоже было чертовски неприятно. Потому, как лошади хоть и могут плавать, но очень недолго, они теряли силы и шли прямо на дно… медленно тонули.

Моррисон использовал лошадиные образы в поэме не впервые. «В пятом или шестом классе я написал поэму, названную «Пони экспресс», — рассказал он Джерри Хопкинзу из Роллинг Стоуна в 1969 году. – Она была первой, насколько я помню. Одна из таких поэм балладного типа. Впрочем, я никогда не мог взять себя в руки. Писать-то хотел всегда, но думал, что дело не стронется с места, пока рука каким-то образом сама не возьмет пера и не начнет двигаться без всякого моего участия. Но этот момент так никогда и не настал».

Когда «Двери» записывали «Конские широты» для «Странных дней», они решили обработать их специальным образом. Звуковая основа песни – ужасный завывающий ветер – была создана в контрольной комнате студии ручной прокруткой пленки с записью «белого» шума с различными скоростями. Чтобы сотворить подходящий неистовству аккомпанемент, были записаны различные шумовые эффекты, включая бой бутылок в мусорном баке. Диссонансным контрапунктом пугающей интонации Джима стало добавление ручной игры на струнах открытого рояля.

— Мы воспроизводили на них шумы, дергали, лупили барабанными палочками и гасили их колебания,- объяснил Рэй Полу Лоренсу из Аудио в интервью 1983 года.- Если Вы ударите разок, то демпфированное звучание создает эффект целой толпы народа. По-моему, каждый хотя бы пару раз засунул свои пальцы в рояль. Было весьма забавно. – Для дополнительных звуковых эффектов ансамбль пригласил Пола Бивера – эксперта по Муг-синтезаторам.

Несмотря на важность студийных эффектов, обеспечивавших необходимую глубину на коротком отрезке, песня оставалась по-прежнему яркой и при сценическом исполнении. Она стала одним из наиболее пугающих (до озноба) моментов их выступлений. «Я услышал «Конские широты» на одном из ранних концертов в «Гвалте»,- вспоминает продюсер и автор песен Ким Фоули,- и сразу же решил, что Джим Моррисон – величайший белый фронт-мэн рок-н-ролла».

Исполнение «Конских широт» на одном из первых выступлений в Сан-Франциско скрепило отношения с будущим менеджером группы Биллом Сиддонзом. «Меня захватила не их музыка, а слова Джима. Тем вечером я отчалил из Лос-Анджелеса вместе с парнями, чтобы помочь таскать их усилки, вовсе не потому, что был фанатом группы, просто захотел прошвырнуться в выходные. Но потом я услышал, как Моррисон делает «Конские широты». Это было что-то! Я сказал себе: «Бог мой!» Все музыкальные дела, какие я мог вообразить, просто отдыхали. Я благоговел. А причина, по которой спустя все эти годы от песни по-прежнему знобит, заключается в том, что Джим верил в каждое произнесенное им слово».

Одна хлесткая фраза из песни – «безмолвная агония ноздрей» — была с пристрастием выбрана Джоном Дэнсмо в качестве названия к документальному фильму, запечатлевшему поездки «Дверей» в 1968 году. Но, в конце концов, группа приняла одно из предложений Рэя, выбрав фразу «Пир друзей» из текста «Когда песня смолкнет».

Horse Latitudes J.Morrison . When the still sea conspires an armor And her sullen and aborted Currents breed tiny monsters, True sailing is dead. . Awkward instant And the first animal is jettisoned, Legs furiously pumping Their stiff green gallop, And heads bob up Poise Delicate Pause Consent In mute nostril agony Carefully refined And sealed over.

Конские широты Дж.Моррисон . Когда спокойное море тайно сговаривается со скафандром, А его угрюмые, прерванные течения вскармливают крошечных монстров, С настоящим плаванием покончено. . Неловкость кратковременна, И первое животное сбрасывается за борт. Ноги мелькают в яростном и упрямом галопе, Вздымаются головы. Самообладание Изысканно. Колебание, Согласие В безмолвной агонии ноздрей Тщательно облагороженных и запечатанных навеки.

«Проезд Лунного Света»

Несмотря на то, что песня не предъявлялась публике вплоть до выпуска второго альбома, на самом деле «Проезд Лунного Света» знаменует начало истории «Дверей» в качестве ансамбля.

В июле 1965 года Рэй Манзарек наслаждался солнечным деньком, лениво бредя по пляжу Венеции, как вдруг заприметил доброго знакомого по УКЛА, которого не видал некоторое время, — Джима Моррисона. Они обменялись приветствиями, и когда Рэй спросил Джима, чем тот был занят в последнее время, то очень удивился, услышав, что Джим писал песни.

— Я сказал: «Ну! Клево!»- вспоминал Рэй в интервью 1981 года.- «Почему бы не напеть мне одну?» То, что он исполнил, было «Проездом Лунного Света», и, прослушав первые четыре строчки, я сказал: «Ого, да это отличнейшие стихи, которые я когда-нибудь слышал в рок-н-ролльной песне». Пока он пел, я расслышал смену аккордов и ритм – мои пальцы задвигались сами собой. Я спросил, а есть ли у него что-нибудь еще, и он ответил: «Да, у меня их полно» и прошелся по нескольким другим. Я сказал: «Послушай, это лучшие из всех известных мне рок-н-ролльных песен, а я в этой теме с семилетнего возраста. Почему бы нам не замутить дельце?» Джим сказал: «Это самое я и держу в уме. Давай вместе создадим ансамбль». Я сказал: «Давай, и срубим миллион долларов». Вот так начались «Двери».

Но некоторые считали, что миллиона долларов придется ждать довольно долго. Джуди Рафаэль – однокурсница по УКЛА – вспоминает день, когда возбужденный Рэй подошел к ней с известием о своем новом предприятии. «Он сказал, что собирается сколотить рок-банду; я была слегка ошарашена, и, видимо, из некоторой ревности пожелала стать участницей ансамбля. Спросила, не могла бы я петь вместе с ним, а он ответил: «Ох, не думаю. У нас есть Джим Моррисон». Моррисон? Это был шок. Потом он показал «Проезд Лунного Света», написанный на клочке линованной бумаги, и прочел его мне. Я подумала, что это ужасно,- смеется она. То, что я услышала тогда, звучало совершенно непохоже на фолк- или рок-стихи. Но мне по-прежнему хотелось поучаствовать, и я предложила наименование группы – не помню уж, какое. Рэй сказал: «Э-э-э… мы собираемся выступить под названием «Двери», и я, помню, сказала ему: «Двери»? Ну, и глупо – такое никогда не сработает».

Фото: Джуди Рафаэль. Подпись под фото: В годы учебы в УКЛА Джуди Рафаэль была подругой Рэя Манзарека. Попервоначалу она смотрела скептически на то, что песни типа «Проезд Лунного Света» или ансамбль, названный «Двери», когда-то много добьются. Пару лет спустя она работала стриптизершей в Сан-Франциско. И ее главным номером был хит-сингл «Запали мой огонь», принадлежавший ни кому иному, как ансамблю ее друга Рэя — «Дверям».

Песня «Проезд Лунного Света» пришла Джиму на ум в начале лета 1965 года, когда он наполнял стихами свои записные книжки. Уровень музыкальной подготовки Моррисона был невысок – он исчерпывался всего несколькими уроками на фоно, но порой приходившие к нему слова были в чистом виде песней, а не поэзией. Предельно сконцентрировавшись, он мог расслышать всю музыкальную аранжировку – концерт в своей голове. «Песня приходит ко мне уже с музыкой: сначала общее звучание или ритм; затем я придумываю слова, так быстро, как могу, придерживаясь только единства ощущения, пока музыка и стихи не сольются воедино»,- сказал он в 1969-ом.

«Проезд Лунного Света» был первой песней, явившейся таким путем. Писательствуя как-то вечером на своей венецианской крыше с расстилавшимся перед ним отличным видом на пляж, луну, прибой и суетливые улочки внизу, Моррисон создал удивительно запоминающееся приглашение на ночной заплыв – заплыв к луне – которое заканчивалось довольно загадочно: то ли водной романтикой, то ли совместным суицидом.

Песня сыграла также важную роль в вовлечении Дэнсмо и Кригера в состав «Дверей». Стихи «Проезда Лунного Света» наряду с «Душевной кухней» на первой же спевке убедили Дэнсмо примкнуть к Рэю и Джиму. И на первой для Робби совместной репетиции с группой именно во время прогона «Проезда Лунного Света» музыканты осознали, что играют с поразительным взаимопониманием, что они только что создали совершенно уникальное звучание.

— Пришел Робби со своей гитарой и горлышком от бутылки,- вспоминал Рэй в 1972 году.- Первой песней, которую мы исполнили, как группа, был «Проезд Лунного Света», потому что он не содержал слишком трудной смены аккордов, и, отыграв, я сказал: «Отлично! Это лучшее событие во всей моей музыкальной практике».

Версия «Проезда Лунного Света» была записана для самой первой демонстрационной пленки группы и слыла главным элементом их живых выступлений. Ее готовили к выпуску на первом альбоме, с этого трэка началась работа «Дверей» в студии. Но, возможно из-за дискомфорта и нервозности того первого студийного дня они не пришли в восторг от результата и прекратили дальнейшие попытки.

Парни поставили песню на полку и вторично принялись за нее во время работы над «Странными днями». У песни имелась базовая блюзовая структура, но мастерство неортодоксальной аранжировки превратило ее в нечто гораздо более сильное. Она начинается с игривого фортепьянного риффа Рэя, воинственной дроби Дэнсмо, дающей волю его опыту, приобретенному в походном оркестре Юни Хай Скул, и нескольких плавающих почти мультяшных бутылочно-горлышковых пируэтов Робби.

Моррисон пел чисто и спокойно с чуть заметной хрипотцой, присущей его мощному баритону. Но, когда мелодия модулируется вверх во втором куплете, дело принимает более подвижный и слегка безумный оборот – нагнетается драйв. К последнему куплету ансамбль раскален добела, а Моррисон попросту выкрикивает свое предложение «поплыть к луне на волне прилива» и утонуть в океане. В концертных версиях Рэй и Джим частенько сцеплялись в каком-то блюзовом вокальном взаимодействии, и финальная часть «вниз, вниз, вниз» оборачивалась расширенным импровизированным аккомпанементом. В выступлении, включенном в сборник «Звала: «Живей»!» Моррисон вплел в эту часть «Конские широты».

По ходу своей карьеры ансамбль продолжал развлекаться с «Проездом Лунного Света». Билл Сиддонз вспоминает, как он был сыгран по особому случаю в «Дверной мастерской» во время репетиций «Лос-анджелесской женщины». «Был день рождения моей жены. Она любила «Проезд Лунного Света»  — он всегда был ее фаворитом. Когда она пришла в контору, Джим сказал: «Эй, Чери, входи – у нас тут кое-что для тебя». Она вошла, Джим протопал к микрофону, и они сыграли «Проезд Лунного Света» для нее одной».

Moonlight Drive J.Morrison . Let’s swim to the moon, uh huh, Let’s climb through the tide, Penetrate the evenin’ that the city sleeps to hide. Let’s swim out tonight, love, It’s our turn to try, Parked beside the ocean on our moonlight drive. . Let’s swim to the moon, uh huh,  Let’s climb through the tide, Surrender to the waiting worlds  That lap against our side. Nothin’ left open and no time to decide, We’ve stepped into a river on our moonlight drive. . Let’s swim to the moon,  Let’s climb through the tide, You reach your hand to hold me  but I can’t be your guide. Easy, I love you as I watch you glide, Falling through wet forests on our moonlight drive, baby,  moonlight drive. . Come on, baby, gonna take a little ride, Down, down by the ocean side. Gonna get real close, get real tight. Baby gonna drown tonight. Goin’ down, down, down…

Проезд Лунного Света Дж. Моррисон . На волне прилива, детка, поплывем к луне, Взрежем вечер, где укрылся город в сладком сне, Встанем на парковку в этот Лунный Проезд — Испытать свой шанс на перемену мест. . На волне прилива, детка, поплывем к луне, Нас ждут миры иные. Шаг – и мы в чужой стране. Без раздумий, без сомнений ты мне подыграй, Мы вступили в реку; вот он – лунный драйв. . На волне прилива, детка, поплывем к луне, Я не гид, и зря ты руку протянула мне. Я люблю, как ты скользишь сквозь леса влажный рай. Тени веток дарят этот лунный драйв, Детка, лунный драйв. . Садись поближе и прильни ко мне, а не к окну. До океана прокачу тебя – Ночной каприз… Там моя милая пойдет ко дну, Вниз, вниз, вниз…

«Все – чужаки»

«Все – чужаки» послужили предшественником «Странных дней». С «Несчастной девушкой» на обороте сингл был выпущен в сентябре 1967-го, когда «Двери» были все еще озабочены составлением их второго альбома.

Легко запоминающаяся мелодия была обманчиво бойким публичным заявлением о своей отчужденности – она отлично сработала из-за странной смеси гнетущего набора моррисоновских мысленных образов – безобразных лиц, горбатых тротуаров, мерзких женщин – и разухабистой музычки, особенно частей, исполненных Рэем Манзареком на кабацком фоно. Кое-кого из слушателей могли поразить стихи, будто бьющие ключом из источника глубокой депрессии, но, несмотря на то, что моррисоновский страх был настоящим, песня по большей части была результатом использования Джимом своего лукавого чувства юмора, умаляющего собственное достоинство для победы над депрессией.

Когда ансамбль вновь вернулся в студию «Сансэт Звучание», Моррисон-сочинитель мог оказаться под некоторым мысленным гнетом. Его лучшие на тот момент песни вышли из записных книжек венецианского периода, которые он вел два года тому назад, и, по мере того, как ансамбль становился все более и более успешным, он осознавал, что должен продолжать выдавать новый материал. Если и были у него какие-то страхи по поводу иссякания идей, то они оказались подавлены, когда в один из августовских выходных дней его озарило песней «Все – чужаки».

Робби Кригер был удивлен, когда Моррисон неожиданно появился в доме, который он снимал на пару с Дэнсмо в Горно-панорамном проезде Лорел каньона. К этому моменту участники ансамбля провели так много времени, музицируя вместе, что по чисто дружеским основаниям виделись не часто. Но еще больше Кригера удивило, что Моррисон, пребывавший во взволнованно-депрессивном состоянии, открыто заговорил о своих противоречивых чувствах, связанных с успехом ансамбля. «Он того уже не стоит, а жизнь ужасна, считал Джим»,- вспоминал Кригер. «В душеспасительных беседах мы провели, как часто бывало, всю ночь, и, наконец, на утро он сказал: «Ну, я собираюсь прогуляться на вершину холма».

Тесные, безудержно извилистые улочки этого района Голливудских Холмов не были рассчитаны на радушный прием пешеходов – тротуары отсутствовали. Но Джим почапал наверх от дома Робби по дороге, названной Аппиевой, и оборудованной различными обзорными точками, предлагавшими в ясный денек чарующие панорамы Лос-Анджелеса.

Свернув с дороги, Моррисон нашел удобное местечко, чтобы усесться и осмотреться. Расстилавшийся перед ним размашистый ландшафт прочистил мозги, принес успокоение, а потом и вдохновение. Чуть позже Джим опять нарисовался в доме Робби, но на этот раз выглядел бесконечно счастливым. «Я никогда не видел его в таком отличнейшем расположении духа,- сказал Кригер.- Он молвил: «Чувак, меня только что осенило, там было так прекрасно, я прямо песню написал, когда спускался с холма».

Моррисон принялся напевать Кригеру свою совершенно с пылу, с жару песенку о том, как очуждается мир, когда некто начинает странствовать. На взгляд Кригера, она звучала, как хит, и в течение ближайших двух недель на репетициях «Странных дней» ансамбль придал ей форму. Сингл надорвался взбираться туда же, куда и «Запали мой огонь», но достиг таки двенадцатого места в Сотне Биллборда и помог «Странным дням» стать Альбомом № 10.

People Are Strange J.Morrison . People are strange when you’re a stranger, Faces look ugly when you’re alone. Women seem wicked when you’re unwanted, Streets are uneven when you’re down. . When you’re strange Faces come out of the rain. When you’re strange No one remembers your name When you’re strange, When you’re strange, When you’re strange. . People are strange when you’re a stranger, Faces look ugly when you’re alone. Women seem wicked when you’re unwanted, Streets are uneven when you’re down. . When you’re strange Faces come out of the rain. When you’re strange No one remembers your name When you’re strange, When you’re strange, When you’re strange.

Все — чужаки Дж.Моррисон . Все чужаки, если ты – странник. Лица теряют сочувствия дар. Ты одинок – нелюбимый изгнанник, Женщины мерзки, горбат тротуар. . Ты чужак! Дождь мочит лица зевак Ты чужак! Вспомнят ли кто ты такой? Ты чужой! Ты чужой! Ты чужой! . Все чужаки, если ты – странник. Лица теряют сочувствия дар. Ты одинок – нелюбимый изгнанник, Женщины мерзки, горбат тротуар. . Ты чужак! Дождь мочит лица зевак Ты чужак! Вспомнят ли кто ты такой? Ты чужой! Ты чужой! Ты чужой!

«Показалась ты мне»

Совершенствовать песню «Показалась ты мне» ансамбль начал в гараже родителей Рэя на Манхэттэн-бич еще до присоединения Робби. Она была еще одним из шести трэков до-роббиевской демо-записи «Дверей», сделанной в Мировой Тихоокеанской студии, и первым в песенно-сочинительском приступе, случившимся с Моррисоном на венецианского крыше летом 1965-го.

Знание того, что она была написана на крыше, создает впечатление, (если слушать, как Моррисон вновь и вновь сердито повторяет заглавную фразу), что это одно из величайших рок-н-ролльных посвящений вуайеризму. Глядя на улицу сверху вниз со своего карниза, Джим рассказывает три истории, отмечая каждое движение, совершаемое объектами его безрассудочной страсти: они стоят в дверях, поворачиваются и поднимаются по лестнице, закалывают волосы.

Но в типичной для Моррисона манере песня развивает более зловещую крайность – это не просто исповедь Похотливого Тома (портной, подглядывавший за обнаженной леди Годивой и внезапно ослепший – прим.перевод.). В третьем куплете «глаза» наблюдают за кем-то «уставившимся на город под телевизионными небесами». Наблюдатель стал наблюдаемым? А в последнем куплете «глаза» становятся кинокамерой, которая может снять душу на «пленку без конца». Так кто ведет наблюдение? Джим? Всемогущее существо? Каждый понемногу? Вечерний выпуск последних известий? ЦРУ?

Как всегда в случаях с сильнейшими работами Джима, нет настоятельной необходимости в буквальном понимании слов; сопровождаемые аккомпанементом «Дверей», они не рассказывают историю, но создают настроение. «Показалась ты мне» в некотором смысле одна из простейших рок-песенок «Дверей», но она также поднимает вопросы открытости и закрытости частной жизни, косвенно передразнивая охотника за «картинками» в эпоху современных средств информации, добавляя для чувства меры намек на внушающий ужас предмет.

Джим представил основную мелодию песни, а ансамбль наложил на нее одну из своих как всегда искусных аранжировок. Вместо того, чтобы придать песне вид надежного рок-н-ролла, Рэй предложил версию «рок-н-ролльного танго» и сообщил стихам увлекательный стартстопный ритм. Робби повысил накал несколькими отличными исковерканными гитарными ходами и коротким, но взрывным соло.

Выражение «телевизионные небеса» является чрезвычайно хорошим примером моррисоновской способности находить сильные простые слова для построения однозначно креативного образа. Со своей крыши он взирал на кварталы одноэтажных домиков с верандой и невысоких многоквартирных домов, каждый из которых был увенчан бесчисленным количеством антенн. Должно быть, он подумал, как все эти телевизоры ловят сигналы на крышах, а все эти сигналы отражаются в небо над городом: тут-то ему и пришло на ум мощное лаконичное обозначение «телевизионные небеса».

Фото: Вид с крыши дома на углу венецианской автострады и Вестминстерской улицы (проезда?) Подпись под фото: Некоторые самые тонкие поэтические опусы Джима Моррисона были созданы под «кислотным» кайфом на этой венецианской крыше летом 1965-го. Взирая на океан, он видел воду, в которой хотел утонуть в «Проезде Лунного Света». Взирая на сушу, он «вглядывался в город под телевизионными небесами».
My Eyes Have Seen You J.Morrison . My eyes have seen you, My eyes have seen you, My eyes have seen you Stand in your door When we meet inside, Show me some more, Show me some more, Show me some more. . My eyes have seen you, My eyes have seen you, My eyes have seen you Turn and stare Fix your hair Move upstairs, Move upstairs, Move upstairs. . My eyes have seen you, My eyes have seen you, My eyes have seen you Free from disguise Gazing on a city under Television skies, Television skies, Television skies. . My eyes have seen you, My eyes have seen you, Eyes have seen you, Let them photograph your soul Memorize your alleys On an endless roll, Endless roll, endless roll, endless roll…	Показалась ты мне Дж.Моррисон . Показалась ты мне, Показалась ты мне, Показалась ты мне В проеме дверей. Я войду к тебе – Покажи мне еще Хоть чего-нибудь, Еще! Еще! Скорей! . Разглядеть тебя сложно, Разглядеть тебя сложно. Глаз-то не отводи. Заколи осторожно Волос своих мех. Пойдем-ка наверх, Пойдем-ка наверх, Пойдем-ка наверх. . И увидел я скоро, И увидел я скоро — Ты чиста и открыта. Ты взираешь на город, Видишь — небо прошито Иглами антенн, Иглами антенн, Иглами антенн. . Для моих глаз, послушай, Есть немало работы, Есть немало работы – Дай им снять твою душу, Твои улочки сфотать На пленку без конца, Без конца.

«Я не могу лицо твое припомнить»

Песню «Я не могу лицо твое припомнить» по большей части рассматривают, как чрезвычайно важный трэк «Дверей», и он некоторым образом вполне репрезентативен для оценки их работы. У него традиционно прекрасная мелодия и популярная тема – романтическое расставание (Моррисон придает ему мрачную остроту – он ищет «правдивую ложь», которая освободит его). Но грустный Джимов голос и потусторонние образы смешиваются с западающим в память деликатным аккомпанементом группы для создания очень трогательной музыкальной пьески.

Настрой и содержание песни, возможно, противоречили концепции «Странных дней», но она до сих пор остается необычным и идеально воплощенным трэком «Дверей». Для создания настроения Робби вновь использовал едва различимые проигрыши с использованием бутылочного горлышка, а Рэй для расширения диапазона группового звучания сочетал партии своего органа с молотильным трудом на маримбе. Но самое интересное, что запись тарелок Джона Дэнсмо была пущена задом наперед, чтобы получить мягкий, ритмичный шум, цементирующий песню.

Когда запись альбома была завершена, Моррисон ощутил, что все студийные эксперименты щедро окупились, и «Двери» создали диск, воплотивший весь их потенциал. «Он всегда считал, что это их лучший альбом,- говорит Патриция Кеннели Моррисон.- Он был его самым любимым. Он думал, что, когда «Двери» станут историей, «Странные дни» будут стоять особняком».

Фото: Прикрывшая глазки, нежащаяся на солнце юная Линда Альбертано. Подпись под фото: Из ранних выступлений «Дверей» на Сансэт Стрип Линда Альбертано поняла, что мощь Джима Моррисона, влияющая на клубную толпу, не сводится к его прекрасному лицу. Задевало не лицо, а его слова, типа поэтических повторов по ходу композиции «Когда песня смолкнет», которая держала публику в полном ошеломлении.

I Can’t See Your Face In My Mind J.Morrison . I can’t see your face in my mind, I can’t see your face in my mind. Carnival dogs Consume the lines. Can’t see your face in my mind. . Don’t you cry, Baby, please don’t cry And don’t look at me With your eyes. . I can’t seem to find the right lie, I can’t seem to find the right lie. Insanity’s horse Adorns the sky. Can’t seem to find the right lie. . Carnival dogs Consume the lines. Can’t see your face in my mind. . Don’t you cry, Baby, please don’t cry. I won’t need your picture Until we say goodbye.

Я не могу лицо твое припомнить Дж.Моррисон . Своим утомленным умом Лицо твое вспомнить мне в лом. Тут — карнавал. Полно всего. Не вспомнить лица твоего. . Ну, не плачь, Я прошу: не плачь, И глазки свои Отведи. . Не в силах я – вынь да положь — Придумать правдивую ложь. Безумия конь — Краса небес. Как лжи придать правды вес? . Тут — карнавал. Так много всего. Не вспомнить лица твоего. . Ну, не плачь, Слезы подотри. Будем расставаться — Мне фотку подари.

«Когда песня смолкнет»

На первом альбоме Джим спел о путешествии на край ночи и торжественно заявил, что «это — конец». На «Странных днях» он пел о еще более удручающем завершении – том моменте, когда музыка смолкнет, и не останется ничего другого, как выключить свет. Подобно «Концу» «Когда песня смолкнет» была одной из тех песен, на которых строилась репутация «Дверей», как концертирующего ансамбля.

Они принялись за нее во времена самых первых выступлений в «Лондонском тумане». Стихотворные рамки, на которых Джим нежно выпевал заглавную фразу, а затем страстно утверждал, что «Музыка – твой особый друг…», ансамбль использовал в качестве подкидной доски для своих длинных, способных принимать любой облик импровизаций.

К этим пассажам Моррисон, как правило, добавлял свою изысканную поэзию и несколько мыслей или фраз экспромтом. Он учился предоставлять музыкальным одногруппникам возможность подводить его к стихотворному вдохновению – а Рэй, Робби и Джон, в свою очередь, учились следовать за Джимом и отвечать на его слова подходящими музыкальными выражениями. С ансамблем, работающем в режиме единого мозга на всех, «Когда песня смолкнет» превратилась в захватывающую 10-минутную экскурсию в страшное место, где выключен свет.

Вскоре после того, как «Дверей» выперли из «Виски» за джимовы Эдиповы эксцессы, ансамбль выступил у «Газзари», где «Когда песня смолкнет» сыграла роль кульминационного пика. Во время выступления Моррисон совершенно одичал, опрометчиво метался по сцене и сокрушил микрофонную стойку. Позже он объяснял свое поведение таким образом: «Никогда не знаешь, когда именно ты даешь свое последнее выступление».

Лирические темы человеческой смертности и  разграбления планеты лучше всего декларировались в куске, развитом впоследствии. И чем чаще «Двери» исполняли мелодию, тем более совершенствовалась форма, пока, наконец, ансамбль не начал точно понимать, чего ожидать от Джима в средней секции. Важный заключительный для этой части отрезок стихов пришел к нему во время одного из наездов группы в Нью-Йорк. Проезжая по Таймз-сквер, Джим заметил афишу порно-театрика, возвещавшую о последней премьере – «Визге бабочки». И, если уж Джим тащил из кельтских легенд, греческой мифологии и французских экзистенциалистов, то почему нужно было церемониться с таймз-скверовской порнушкой?

Эта часть развернулась в истинное проявление джимова мастерства. Его слова, то правдивые, то кипящие, казались в одно и то же время скорбным предупреждением, горьким обвинением и трепещущим торжеством. Поэтесса Линда Альбертано слышала этот исполненный у «Газзари» кусок и была потрясена мощью джимовых стихов. «Сейчас декламация предназначена для кафешек, а Джим своими подлинными стихами фактически воссоздавал народную поэзию, и даже более того. Джим не графоманствовал, он был настоящим поэтом. Всегда просачивалась непосредственность его посыла и любовь к языку».

Композицией «Когда песня смолкнет» ансамбль планировал заложить краеугольный камень «Странных дней» и надеялся записать ее так же эффектно, как и «Конец». Но в предназначенный для этого вечер Джим не появился в студии. Что касается большинства песен, то наложить инструментал, а потом добавить вокал не представляло большой сложности – но подступиться к такому куску независимого вокала и «интерактивной» поэзии было трудновато. Рэй, Робби и Джон рискнули и записали свои части, отсчитав такты в соответствии с множеством «живых» выступлений. На следующий день проявился Джим и записал дорожку вокала.

Так или иначе, но благодаря магнитофону было восстановлено живое взаимодействие участников ансамбля. Догадки Дэнсмо о том, где добавлять перкуссионные акценты, оказались почти идеально синхронны моррисоновскому исполнению, а роббиев «визг бабочки» попал прямо в точку. Величайшим моментом стал конец средней части, где Джим говорит, что он и его единомышленники-слушатели жаждут «тотчас иметь весь мир». Первое «Тотчас» было прошептано, а затем последовал блестящий ответ: «Тотчас?» Там была тревожная пауза,-  достаточная для того, чтобы поразмыслить над страшной возможностью реального получения того, чего ты жаждешь, — а потом выкрикнутое утверждение – «Тотчас!» «Двери» обзавелись еще одним шедевром, расширяющим сознание и зафиксированным для потомства

Некоторыми песня была воспринята, как что-то типа первого моррисоновского публичного политического гимна, но Джим продолжал оставаться зацикленным больше на мире разума и духа, чем на текущих событиях. «В те времена Вы узнавали песни «Дверей» буквально с первых трех нот,- говорит Патриция Кеннели Моррисон.- Ни у кого не было такого звучания тогда, да и теперь, вот почему созданный ими материал привлекает внимание. Они не были впереди своего времени, скорее вне его. Джим не был столь уж политичен, как некоторые иные сиюминутные сочинители песен, которые недвусмысленно пели о революции. Я думаю, что «Двери» увлеклись более важной игрой, более сложной революцией. Они действительно верили в то, что рок мог стать шаманским ритуалом – и вот тогда бы они смогли исследовать взаимоотношения власти с народом. Некоторые думали, что это – жульничество, и до сих пор так считают. Но они-то правда верили в это».

Фото: Джими Хендрикс на сцене. Подпись под фото: Робби Кригер был не единственным гитаристом, воссоздавшим визг бабочки – 1967-ой стал годом выпуска дебютного альбома Джими Хендрикса «Ты опытен?» Когда «Двери» отмерили первую часть своего трехнедельного забега на нью-йоркской «Сцене», Хендрикс стал сенсацией монтерейского поп-фестиваля. В следующем году, когда Хендрикс лабал джэм на «Сцене», Джим самостоятельно представился ему, всползя на сцену и обняв Джими за ноги, когда тот играл. (запись этого джэма – наиболее скандальная (ввиду явного злоупотребления алкоголем) из оставшихся от Моррисона – прим.перевод.)
When The Music’s Over J.Morrison . When the music’s over, When the music’s over, yeah When the music’s over Turn out the lights, Turn out the lights, Turn out the lights. yeah . For the music is your special friend Dance on fire as it intends, Music is your only friend Until the end, Until the end, Until the end. . Cancel my subscription to the Resurrection, Send my credentials to the House of Detention, I got some friends inside. . The face in the mirror won’t stop. The girl in the window won’t drop. A feast of friends — «Alive!» she cried, Waitin’ for me Outside! . Before I sink Into the big sleep, I want to hear, I want to hear The scream of the butterfly. . Come back, baby, Back into my arms. We’re gettin’ tired of hangin’ around, Waitin’ around with our heads to the ground. . I hear a very gentle sound. Very near, yet very far, Very soft, yeah, very clear, Come today, come today. . What have they done to the Earth? What have they done to our fair sister? Ravaged and plundered, ripped her and bit her, Stuck her with knives in the side of the dawn, And tied her with fences and dragged her down. . I hear a very gentle sound, With your ear down to the ground. We want the world and we want it… We want the world and we want it…- Now. Now? NOW! . Persian night, babe! See the light, babe! Save us! Jesus! Save us! . So when the music’s over, When the music’s over, yeah When the music’s over Turn out the lights, Turn out the lights, Turn out the lights. . Well the music is your special friend Dance on fire as it intends Music is your only friend Until the end, Until the end, Until the end!	Когда песня смолкнет Дж.Моррисон . Когда песня смолкнет, Когда песня смолкнет, Когда песня смолкнет, Выключи свет, Выключи свет, Выключи свет. . Твоя музыка – особый друг. Ждет танцора углей круг. Дружба с ней – весь твой актив, Пока ты жив, Пока ты жив, Пока ты жив. . Свой абонемент на Воскрешенье верну, Сяду в КПЗ по собственному письму — Там корешей полно. . Дрожь в зеркале, мутно оно. Девчушке не выпасть в окно. Пир друзей, Звала: «Живей!», Дожидаясь У дверей! . Во сне тону, Но жажду слышать, Я перед тем, Как захлебнусь, Визжащую бабочку. . Возвращайся Прямо в руки мне. Устав слоняться в пустоте, Мы ждем, приникшие к земле. . Я слышу звук. Он ясен, тих, Будто близок дальний глас, Приглушен, едва не стих, Грянь сегодня, грянь сейчас! . Что ж это сделано ими с Землей — Нашей прекрасной сестрой? Грабили вволю, пахали, травили. Там, где восход, вонзили ножи, Связали заборами, и погубили. . Тишайший звук чуть слышу я, Припав к тебе, земля моя, Весь мир иметь мы желаем… Весь мир иметь мы желаем… Тотчас. — Тотчас? — ДА!!! . Ночь в грехах, детка, Вся в огнях, детка. Ты спаси нас! Боже! . Ведь, когда песня смолкнет, Когда песня смолкнет, Когда песня смолкнет, Выключи свет, Выключи свет, Выключи свет. . Твоя музыка – особый друг. Ждет танцора углей круг. Дружба с ней – весь твой актив, Пока ты жив, Пока ты жив, Пока ты жив!

Фото: «Двери» с детьми на берегу канала в Венеции (прибрежный район Лос-Анджелеса – прим.перевод.). Подпись под фото: Местные восприятия – «Дверям» не потребовалось много времени, чтобы стать мировыми звездами рок-н-ролла, но их звучание, образ и мэсидж были безусловно местным экспортом Южной Калифорнии – особенно Венеции, где впервые состоялся «пир друзей».

Музыка не смолкла. Спустя почти 25 лет после смерти Джима Моррисона и последовавшей кончины «Дверей», музыка, созданная ансамблем, все еще жива, мощна и по большому счету волнует.

За немалые 30 лет ансамбль любили и ненавидели, а Джима Моррисона в особенности и мифологизировали, и высмеивали – но устойчивой сутью дела остается тот факт, что музыку «Дверей» продолжают слушать: пора «выключить свет» до сих пор не настала.

Фактически песни «Дверей» стали привычны, но не поблекли от этого – обнаруживаясь вновь и вновь, как повторяющиеся сцены из старого, приятно пугающего кошмарного сна. До сих пор трудно вообразить более подходящую песню для нарушения скоростного режима, чем «Лос-анджелесская женщина». И слушателей до сих пор пробирает дрожь от «стоящего на дороге убийцы» из «Оседлавших бурю» и того, кто «спустился в зал» в «Конце». Музыка «Дверей» продолжает фиксировать клубящийся вокруг хаос: люди остаются чужими друг другу, и кровь по-прежнему заливает улицы.

Даже «Запали мой огонь», тысячу раз слышанный хит, будет изредка огорошивать слушателей своей смесью попсового изящества и пышности барокко, вновь оставляя их в недоумении.

Тогда как работы большинства ансамблей середины шестидесятых отвергнуты, забыты либо обернуты уютной пеленкой ностальгии и вверены радио-формату «классического рока», музыка «Дверей» по-прежнему будит споры: был Моррисон шаманом или шарлатаном, рок-провидцем или классным клоуном?; и как быть насчет «Короля Ящериц»?; и вообще, что уж такого значительного в «Дверях»?

Достоинства и недостатки мистера Моррисона могут обсуждаться бесконечно, но греет мысль, что именно это-то ему бы и понравилось. Поскольку в своей короткой жизни и головокружительной карьере Моррисон был способен совершать, да и совершал почти любые вещи, за которые его обычно превозносили или подвергали обструкции.

Во-первых, он действительно был способен генерировать определенное волшебство: во всяком случае, у нас есть доказывающие это аудио- и видео-записи. И Джим Моррисон по-честному делился своим даром с «Дверями». Однако он также любил и обман, и с честнейшим лицом забавлялся, пичкая легковерных папарацци расцитированным заявлением о том, что «Двери» — «эротичные политиканы», только для того, чтобы позже недоуменно пожать плечами в ответ и разъяснить, что его величайший талант, по собственному убеждению, заключается в способности манипулировать средствами массовой информации.

Моррисон, как провидец? Предводительствуя «Дверями», Джим рассматривал рок-н-ролл, как среду, хорошо подходящую для передачи кошмаров, и с тех пор рок-н-ролл затанцевал с демонами. К добру или худу, но с той поры рок-н-роллеры любого мыслимого под-жанра копируют выражения джимова лица, его движения, голос, осанку и даже штаны, с тех пор, как он дал им полный ход в клубе «Виски давай-давай».

Джим видел, куда могла бы пойти музыка, бывал натурален – а также и ненатурален – и невольно сделался наиболее будоражащим архетипом рок-н-ролла.

Не вредно будет обратить внимание на то, что культовая часть Джима Моррисона бывала часто слишком мало серьезна: большую часть времени он просто валял дурака. На все приковывающие внимание приказания, которыми он понукал свою аудиторию, Джим всегда завлекал ее мягкой шутливостью и моментами заговорщического юмора, которые могли прийтись на самые серьезные куски выступления «Дверей».

И если в альбомных версиях «дверных» песен шуток самих по себе нет, то в моррисоновских словах есть юмор, который можно разделить. Черный юмор, следует признать, но таки юмор. Прослушайте опять «Все – чужаки», «Вялый парад» и «Мэгги МакГилл».

Но что же представлял собой Моррисон в действительности? Король Ящериц – плод его творения – удивительно триумфальный монстр, который оживает к концу эпического сказания, чтоб обратиться к публике, был лишь фрагментом его сложной личности. И всякий раз подмывало думать, что те финальные строки из «Празднества ящерицы» представляют нам глубочайшую исповедь Моррисона, обозначают его истинную подлинность и целенаправленность.

По правде говоря, Король Ящериц столь же нереален, как и «Двадцатого века красотка» или «Мужчина, заходящий с черного хода». Вопреки рептильным мифам Моррисон на поверку оказался слишком уж человеческим существом. Порочным, потасканным и чрезвычайно жалким, чтобы пропить всю благосклонность публики, и напоследок, легкомысленно наклюкавшись в стельку, скользнуть в свою преждевременную парижскую могилу. Но был он существом и поразительных талантов.

По мере разрастания легенды о «Дверях» эти таланты начинают выцветать. Вот почему нам иногда необходимо напоминать себе, что кроме всего прочего Моррисон был писателем и поэтом. И именно его писания нуждаются в чествовании.

Тогда цель этой книги – начать данное чествование. Она не претендует ни на то, чтобы представить исчерпывающую историю ансамбля – другие уже проделали эту работу исключительно хорошо. Ни на техническое указание, как музыка «Дверей» собиралась в студии по кусочкам, хотя иногда эти события описаны детально.

Надежда этой книги – передать ощущение интеллектуальной энергии и побудительных мотивов создания песен «Дверей» и стихов Джима Моррисона. (Впрочем, здесь же и сейчас же укажем, что Робби Кригер был для «Дверей» тоже основной песне-писательской силой, и ему тоже достанется в свое время.)

Песни «Дверей» создавали темный и пугающий мир: но порой, пристальный взгляд на их происхождение может озарить этот мир. Вновь и вновь истории создания песен раскрывают огромный секрет «Дверей»: за маской с безумными глазами, бесконечным запоем и волокитством Джим Моррисон был чрезвычайно разумным, весьма начитанным человеком, который любил свое ремесло.

«Двери» привнесли в мир рок-н-ролла тяжеловесную литературу, и то, что вдохновляло Джима, часто обретало вторую жизнь в его песнях. Эта литература разъясняет, почему Джим «поехал к концу ночи» или, что побудило его стать «шпионом в доме любви». Пояснения определенно не улучшают и не ухудшают песни, они лишь предлагают свежий взгляд на творческий процесс.

В конце концов, даже, если сегодня музыка «Дверей» кажется существующей вне времени, в глобальном царстве рок-н-ролла, их песни фактически были вдохновлены спецификой места и времени – южной Калифорнией шестидесятых. Песни «Дверей» могут быть восприняты лучше, когда они прослушиваются в жесткой сцепке с контекстом.

А для восстановления этого контекста были проинтервьюированы многие свидетели истории «Дверей». Туда вошли школьные друзья, знакомые по профессии и музыканты-современники. Проинтервьюировали и тех, кому просто повезло открыться тому, чем занимались «Двери» в шестидесятые.

Поэтому не каждый голос, который Вы услышите на этих страницах, принадлежит официальному инсайдеру «Дверей», зато все голоса принадлежат людям, которые были там, и смогли в большей или меньшей степени проникнуть в суть музыки ансамбля.

Но остается ключевой вопрос: что уж такого важного в «Дверях»? Ответ прост: они были первым ансамблем, перепугавшим нас дО смерти.

«Двери» составили план психического ландшафта, не отмеченного на карте рок-н-ролла, а также открыли, что музыка может одновременно выражать звуки страха и красоты, страсти и паранойи, освобождения, триумфа, помешательства и ужаса.

«Двери» сделали рок-н-ролл страшным. Они же заставили рок-н-ролл думать.

.

«Они были первым ансамблем зла, так же как Битлз были первым ансамблем длинноволосых».

Ким Фоули, продюсер, автор песен, исполнитель и обитатель Сансэт Стрипа примерно с 1966 года (Стрип — распространенное название центр.участка бульвара Сансэт в Голливуде, где расположены фешенебельные рестораны, сувенирные магазины, театральные агентства и ночные клубы.- прим.перевод.)

.

Корни «Дверей» — их костяк, если хотите – можно просмотреть в предысториях каждого из четверых: будучи учеником средней школы, Джим Моррисон культивировал в себе любовь к игре словами и постижение того, что лишено смысла; отрок Рэй Манзарек целыми днями оттачивал классические этюды на фоно, а ночами слушал по транзистору хриплый чикагский блюз; Робби Кригер  подхватил свою первую музыкальную заразу от смеси Фэтса Домино с «Петей и волком», потом он научился выражаться на гитарном языке фламенко; а Джон Дэнсмо доигрался до аса малого барабана в походном оркестре Юнивёсити Хай Скул, позже подрабатывая на свадьбах и еврейских митсвах (религиозное мероприятие – прим.перевод.) в барах в составе танц-банд и пользуясь фальшивым удостоверением личности, чтобы проникать на любимые джаз-концерты в клубе «Дыра Шилли Мэнн».

Фото: Фэтс Домино Подпись под фото: «Двери» продвинули рок-н-ролльное сочинительство, но сочинители «Дверей» испытали влияние классики рок-н-ролла. Джим Моррисон был большим поклонником Элвиса Пресли, а Робби Кригер вырос, слушая пластинки Фэтса Домино.

.

«У них было ЭлЭйевское звучание, но не звучание Сансэт Стрипа. «Трехсобачья ночь»,  «Ежедневный кайф», «Носороги» — у всех стриповских банд было хоть немного общего. «Двери» были уникальны».(ЭлЭй – сокр.от Лос-Анджелес – прим.перевод.)

Джимми Гринспун, клавишник из «Трехсобачьей ночи»

Фото: Группа «Трехсобачья ночь» Подпись под фото: Другой конец Стрипа. По сравнению с работой Джима Моррисона и «Дверей» ансамбли типа «Трехсобачьей ночи» звучали бело и пушисто. Но их гитарист Джимми Гринспун был одним из закадычных собутыльников Моррисона.

«Факт, что их музыка не была гитарно ориентирована – заводили клавишные – это отличало. А в словах скрывалась драма. Моррисон был классным создателем образов. Так много говорили коллизии и импульсы его строчек. И некоторые из них по-настоящему пугали меня – то были озарения, шедшие из мрака ужаса».

Харви Кьюберник, продюсер грамзаписи, журналист и уроженец Лос-Анджелеса

.

Потребовалась колдовская череда событий, чтобы «Двери» пробудились и стартовали, и началась она с путешествия Джима Моррисона через всю Америку в стиле Керуака. В феврале 1964 года 20-летний Моррисон перевелся из Флоридского государственного университета, что в Таллахасси, в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса (УКЛА), где записался на факультет театральных искусств и начал изучать производство фильмов.

Переезд не был связан с изменением моррисоновских академических пристрастий – это был чистоый разрыв с родителями и своим прошлым, а также авантюрой с непредсказуемым будущим. В 1964-м, когда даже обаятельные битлы воспринимались многими, как длинноволосая угроза обществу, идея переезда неиспорченного сынка в Лос-Анджелес, эту вульгарную Гоморру, для изучения, кроме всего прочего, декадентской кино-среды, была для родителей ужаснейшим кошмаром.

Родители Джима препятствовали отъезду сына. В ответ на это он добрался до Калифорнии автостопом и погрузился в обнаруженную там пучину сценических искусств. Фактически этот переезд был джимовым уведомлением о разрыве всех дальнейших контактов с семьей, ответом отца стало отречение от сына. Так Джим прибыл в УКЛА, семейные деньки закончились, а «пир друзей» только начинался.

Джиму было не так-то просто забыть прошлое. Он был старшим сыном Стива Моррисона – морского офицера – и его жены Клары. Все детство Джима семья Моррисонов меняла адреса – ко времени, когда Джим стал студентом, он успел пожить в Калифорнии, Флориде, Нью-Мексико, Вашингтоне и Вирджинии. Постоянные переезды были Джиму в тягость, и свою фрустрацию он порой вымещал на домашних, часто робел, а среди одноклассников постоянно сменяемых школ, которые ему приходилось посещать, замыкался в себе.

Довольно рано Джим почувствовал холодную, зияющую пропасть между собой и отцом. Стив Моррисон по своим морским делам часто отсутствовал, оставляя Клару старшей по дому, а когда возвращался, то был, скорее, не отцом, с которым восстанавливается связь, а фигурой, вокруг которой с уважением ходят на цыпочках. Ужасным показателем установившихся в семье Моррисонов отношений стал тот факт, что на одной из первых пресс-конференций «Дверей» Джим заявил миру, что его родители умерли.

Очень знаменательно, что Стив Моррисон был не просто отцом, а отцом в мундире – первым из множества авторитетов, с которыми Джим расправлялся с огромным трудом.

.

«По большей части Джим провоцировал Вас до тех пор, пока не срабатывал Ваш природный защитный механизм. Он всегда старался вскрыть отговорки и «маски», которыми мы себя окружаем. Он добирался до Вас, используя Ваш же инстинкт самосохранения, – так как хотел побудить Вас стать более естественным. Когда ему удавалось заставить кого-то вопить, орать и прыгать вверх-вниз, он истерически хохотал. Потому что побеждал».

Билл Сиддонз, менеджер «Дверей»

.

Молодой Джим открыл способ, как избегать напряжений дома и неловкого положения «нового пацана» в каждой из посещаемых им школ – он стал погружаться в мир литературы. Растущая репутация «дикаря», сопровождавшая взрослого Джима, могла побудить некоторых фанатов заподозрить, что все свои школьные годы он просутулился, как перспективный правонарушитель, на самом же деле его жадный ум был очарован миром, открывавшимся в книгах.

Кроме того, в юношестве Моррисон начал баловаться тем, что доверял свои мысли бумаге. Подчас в результатах оказывалось больше скабрезных шуток, чем душевной экспрессии, но, всякий раз берясь за перо, Джим давал все большую волю воображению, он принялся совершенствовать острый писательский глаз, ум и голос. Он должен был признать, что некоторые совокупности мысленных образов из его ранних опытов оказались ценны своей неуступчивостью, так что излюбленная фраза или идея перерабатывалась в записных книжках до тех пор, пока он не чувствовал, что окончательно оформил ее. В редких случаях этот процесс редактирования растягивался от средней школы до выпуска альбомов «Дверей» — одна поэма, на которую он положил немало сил в выпускных классах, — «Пони Экспресс» — послужила скромной предшественницей активных образов, позже использованных в студенческой поэме «Конские широты», которая со всей очевидностью стала одной из наиболее мощных психодраматических глыб, созданных «Дверями».

Ко времени, когда он начал посещать Высшую Школу Джорджа Вашингтона в Александрии, штат Вирджиния, статус Моррисона среди его однокурсников отчасти изменился. Он больше не был едва заметным, болезненно застенчивым подростком, а трансформировался в весьма заметного веселого чудилу – тип нервирующего студента, которых преподы неизменно именуют «харАктерными».

И развившаяся в те годы склонность Моррисона к озорству так никогда и не исчезла.

Фото: Джим сидит на сцене Подпись под фото: Джим Моррисон не был прирожденным актером – в течение многих первых выступлений «Дверей» он бывал просто парализован. Но, постепенно осваиваясь, освобождался от комплексов и практически заново воссоздавал себя.

«Впервые я увидел их в «Сайро-клубе» в 1966-м – думаю, сперва я услышал о них от Билли Джэймза. Я угнездился в «Сайро» до начала их сета (сольное выступление ансамбля в сборном концерте – прим.перевод.), но музыканты были уже на сцене. И тут какой-то охламон начал орать на них: «Парни, да вы ужасны. Вы и сыграть-то не сможете. Вы – дерьмо собачье. Вам ни выпить, ни подраться, ни решить, ни поеб@ться.» Он выглядел опасным в своих засаленных одежках. Группа, казавшаяся взволнованной, начала играть, а этот парень вскочил на сцену и начал петь. Это был Моррисон, задиравший свой собственный ансамбль. То был лучший трюк, который я видал в клубах. Никакого вступления – только певец, орущий на группу, и – музыка. Я подумал: «Бог мой, за этими парнями интересно понаблюдать».

Ким Фоули

.

«Как-то вечером они были в студии Электры. Предполагалось, что Джим появится в семь, поэтому он, естественно, появился в десять. На консоли были разложены самые разные наркотики. Открываются двери, и входит изрядно набравшийся Джим с парочкой парней в костюмах и галстуках. Ошеломленный Пол Ротчайлд наблюдает, как Джим знакомит всех с Томом и Ларри – своими новыми собутыльниками, с которыми он только что чудно разговорился в соседнем баре. «Ларри» оказался Лоренсом Оливье, а «Том» — Томом Реддином, шефом полиции Лос-Анджелеса. Они встали позади этой заваленной наркотиками консоли и пронаблюдали, как Джим спел свои партии, потом попрощались и отчалили. Джим любил подобные ситуации. Он был мил, а тут еще и абсолютно невиновен. Но бывал и проказлив, и злонамерен. Проведя с Вами весьма небольшое время, он умудрялся удивить Вас подобным образом».

Билл Сиддонз

.

В 17-летнем возрасте, когда одноклассники идеализировали поп-звезд, кино-звезд и спортсменов, джимовы герои отирались на книжных полках – Уильям Блэйк, Шарль Бодлер, Артюр Рэмбо, Джек Керуак, Фридрих Ницше и Франц Кафка. Эти авторы раздували творческое пламя в Моррисоне, которое неистово воспылало в «Дверях».

Особенно влиятельными оказались афоризмы Ницше и дневники Кафки, и ко времени окончания школы в июне 1961 года записные книжки Джима были полны ежедневными записями, поэтическими наблюдениями и афоризмами собственного – моррисоновского – производства. Впечатляющее рагу из поэзии и философии, которое Джим поглощал на протяжении выпускных классов, было ключевой подкормкой будущего писателя. Громадный, обширный круг литературных ссылок был заранее установлен Джимом Моррисоном для себя, чтобы сформировать всю предстояшую работу.

.

«Когда он делал припев к «Концу ночи» и сказал «Царства блаженства, Царства света», — я сказал, — Джим, это же Уильям Блэйк, «Песни невинности». — Он сказал: «Да, знаю я, но никто пока еще не уличил меня в этом». — «Двери» действительно первыми предстали в качестве рок-ансамбля, подсевшего на литературу, и это сработало».

Майкл С.Форд, поэт, Лос-Анджелес.

.

К моменту окончания школы Джим был не прочь завязать с образованием и извлекать дальнейший опыт из случайностей жизни и собственных списков того, что следует прочесть, но его родители надеялись, что образование сына продолжится более традиционным путем. Они перевели его в Санкт-Петербургский колледж, штат Флорида, где Джим мог бы посещать классы, проживая поблизости от бабушки и дедушки.

Имея такое спланированное ближними недалекое, и так терзавшее его, будущее, Джим вдохновился лишь перспективой покинуть дом. Он провел год в Санкт-Петербурге,  а затем перевелся во Флоридский Университет. Курсами по психологии, на которые он записался, Джим интересовался гораздо меньше, чем пластинками Элвиса Пресли.

Спустя пару лет Джим подустал от своего флоридского окружения и наук колледжа для юношей. Казалось, что посредником духа эпохи является кино — область, где были достигнуты величайшие актерские триумфы, это-то и хотел изучать Джим. В погоне за теми штудиями он был готов отправиться хоть на край света. Его охватил опасный дух керуаковской «В дороге» (культовая книга битников – прим.перевод.). Калифорния манила.

.

«Я тусовался на Стрипе, когда однажды он подошел ко мне. Я знал, кто он такой, но мы еще ни разу не встречались. Я наворачивал пиццу, а он просто проходил мимо и вдруг сказал: «Эй, Родни, дай мне кусочек». Он был очень дружелюбным, милым малым. Мы обсудили пиццу, что подтолкнуло нас к разговору об Элвисе. Он был упертым фанатом Элвиса, и с той поры мы каждый раз заводили друг друга разговорами об Элвисе.»

Родни Бингенхаймер, лос-анджелесский ди-джэй и «сценическая экстраординарность»

Фото: Родни Бингенхаймер Подпись под фото: Совместное увлечение «лунными» пиццами и Элвисом Пресли впервые свело Джима Моррисона с известным лос-анджелесским колумнистом, ди-джэйем, владельцем клуба и бонвиваном Родни Бингенхаймером.

В начале шестидесятых в УКЛА обучались студенты, проходившие курс в кино-школе, чтобы, технически поднатаскавшись, двинуть прямиком в Голливуд на доходную работенку. Но там же обретал и контингент вдохновенных кино-делов, которые уже начали проявлять некий революционный характер, вскоре в значительной степени определивший десятилетие «свободного духа».

Моррисон быстро сошелся с этой толпой лукавых, мятежных интеллектуалов — группой, включавшей фигуру, которая могла  сыграть ключевую роль в формировании джимова будущего – талантливого, чуть более старшего студента по имени Рэй Манзарек.

Джим и Рэй стали частью тусовки, включавшей нескольких человек, которых всегда вспоминают в контексте формирования «дверного» имиджа – Алан Роней, Джон Дибелла, Филип Олено, Пол Феррара и Фрэнк Лисциандро. Майкл С.Форд тоже был частицей этой группы. Несколько старше большинства студентов он проверял отчетность кино-школы, когда повстречал сначала Рэя, а затем и Джима.

Поначалу Форд приходил в УКЛА, просто чтобы просмотреть несколько интересных фильмов, но он восхитился, обнаружив в кампусе энергичную, родственную душу (в Манзареке) незадолго до того, как они скрепили дружбу совместной работой в качестве пиано-контрабасовой поддержки кампусовского театра. Форд вспоминает, что во времена буйных экспериментов и исследований, было трудно сказать, предназначались ли искры артистизма для полетов меж двумя его новыми друзьями.

— Ты тогда не рассуждал в этих терминах,- объясняет он.- Не рассуждал. «А-га – эти два парня западают на Уильяма Блэйка и поколение битников.» — Думал ты просто. — «Ну-у, это нормально. Конечно, они же слушают поэзию битников и альбомы Чарли Паркера.» Мы все это делали. Та сцена просто фонтанировала творческой энергией, и мы считали это нормальным. Болтовня о прошлом может показаться сентиментальной, но там действительно била вулканическая энергия. Эти времена я до сих пор храню в душе, как устройство с волшебным образом подзаряжаемыми батарейками.

Болтаясь по УКЛА, Форд оказался втянутым вместе с Манзареком в несколько музыкальных проектов, включая «Квинтет белой швали». Все там было шито на живую нитку, но именно этот ансамбль в конце концов уговорил Моррисона выйти на публику.

— «Квинтет белой швали» состоял из меня на басу, Рэя на фоно, Эдда Кэссиди – позже в «Духе» — на барабанах и пары духовых, которые потом играли у Фрэнка Заппы, — объясняет Форд. — Моррисон обычно приходил подыграть нам, но становился к публике спиной и наяривал на тамбурине. Я сказал: «Думаешь, ты — кто? Майлз Дэвис на тамбурине?» Но он был таким застенчивым. Просто не мог повернуться к публике лицом. Это продолжалось недолго – довольно быстро он превратился в ведущего певца, который изрекал такие вещи, которые ведущие певцы и не предполагали изрекать. Но, думаю, тот стеснительный подросток, затурканный папашей военного образца, все время жил внутри Джима.

Вдохновленный средой, обнаруженной им в УКЛА, Моррисон по сути претерпевает трансформацию, и значимая часть этих изменений была физиологична. Ребячливый и пухлый абитуриент Моррисон к моменту выпуска стал тощим, длинноволосым и необыкновенно привлекательным мужчиной. Студентка кино-школы Джуди Рафаэль наблюдала те изменения в непосредственной близи.

— Мы с Рэем числились примерно в одной тусовке,- объясняет она.- В начале шестидесятых не более десятка из нас любили рок-музыку и торчали от нее. Кино-школу по-прежнему предпочитали правильные пацаны. Я естественно втюрилась в Рэя, а Рэй каким-то образом ввел в нашу тусовку Джима. Впервые я увидела Джима, работавшим в библиотеке театрального искусства. Он показался нам таким же, как все. Коротко пострижен и слегка пухловат. Мне нравились парни с длинными волосами и усами, так что я особо не запала на Джима. Но довольно скоро он изменился. Спустя непродолжительное время я уже работала моделью в некоторых классах колледжа и помню Джима, назначавшего свидания паре других девушек-моделей. Не думаю, что, поступив в УКЛА, он обратил на себя внимание многих, однако вскоре принялся разбивать сердца направо и налево.

Фото: «Железная бабочка» Подпись под фото: Некоторые ансамбли с Сансэт Стрипа могли делать не менее тяжелую, чем «Двери», музыку, например, «Железная бабочка» из славного клуба «Ин а Гадда Да Вида». Но джимово умение привлечь внимание и джазовые инновации его ансамбля сделали «Дверей» уникальным аттракционом.

«Я не запомнила Джима и Рэя в УКЛА, однако в памяти все свежо. Когда вышел сингл «Прорвись», я пошла и посмотрела, как они играют в Центре Деревенской Музыки вместе с «Бэрдами», «Баффало Спрингфилд», Питером, Полом и Мэри, и Хью Масакелой. Потом я пошла взглянуть на них в «Шрайн Аудиториум шоу» наряду с «Железной бабочкой» и «Грустноягодным джемом на пресной воде». Я пробралась довольно близко к сцене, чтобы сделать фото,- тогда на концерты можно было проносить камеры. Джим свалился со сцены прямо передо мной, и я помню, от него пахло не очень-то. Вся эта кожаная одежка попахивала. Но шоу было, что надо. Настоящее «Дверное» шоу!»

Хитер Хэррис, первый художественный редактор «УКЛА-медведя»

.

В дни того УКЛАвского сближения Рэй Манзарек как правило разражался рок-н-ролльными стандартами, типа «Вопящий Рэй Дэниэлз»,- псевдоним блюза, адаптированного им в качестве пианиста и ведущего певца ансамбля под названием «Рик и вОроны». «Риком» был Рик Манзарек, брат Рэя, игравший на гитаре, кроме того, в составе ансамбля состоял еще один брат — Джим Манзарек на гармонике. Всю весну 1965 года «Вороны», не покладая рук, выдавали хорошую музыку в «Турецком кабаке» западной Санта-Моники (район Лос-Анджелеса – прим.перевод.). Ансамбль державшийся на нестабильной энергетике и похабном юморе, привлекал верных поклонников. («Мне обычно нравилось наблюдать за работой над «Вопящим Рэйем Дэниэлзом»,- смеется Майкл С.Форд. – «Как правило, «Вопящего Рэйя Дэниэлза» изображал Рэй в смокинге из голубого шелка».) Многих своих друзей «Вороны» призывали на сцену подключиться к общему веселью, и одним из поддавшихся на подпевку был Джим Моррисон. По тому, с каким трудом Джим выкрикивал непристойные строки в «Луи Луи», было сомнительно, чтобы кто-либо из вовлеченных в «Вопящего Рэйя», вообразил, что через полтора года именно он станет крупнейшей сенсацией рок-н-ролла.

.

«Были смазливые певцы, которые не могли петь. И певцы, звучавшие красиво, но выглядевшие, как болваны. Моррисон был приятным мужчиной, звучал приятно, а еще и умел думать. Удивительное сочетание».

Ким Фоули

.

«Сперва казалось, а что особенного в том, что мы – пацаны слушаем «Дверей»? Девчат из старших классов это совершенно не волновало. Но за несколько недель, прошедших после появления ансамбля в Шоу Эда Салливэна, когда Джим спел запретные слова «заторчать повыше», в «Запали мой огонь» и принялся делать это где ни поподя, нам стало слабо конкурировать с Джимом Моррисоном. Он заполонил школьные гардеробные ящички девчат. Совершенно внезапно оттуда исчезли битлы, роллинги и пятерка Дэйва Кларка. Люди стали выставлять напоказ образ Моррисона. Он был предельно прекрасным мальчишом-плохишом.»

Харви Кьюберник

.

Ко времени получения диплома бакалавра в июне 1965 года его креативность достигла чего-то, типа критической массы. Он наконец-то управился с наполнением своего разума сырыми знаниями, и теперь принялся генерировать творческие догадки на новом уровне. Его воображение стимулировалось кино-штудиями, особенно участием в постановке экспериментальных фильмов и сюрреалистичностью совокупности мысленных образов. Среди заведенных в УКЛА блокнотов был самоназванный «диссертация по кино-эстетике», который позднее будет опубликован, как «Боги: Заметки по вИдению».

Джим был в равной степени увлечен греческой и римской драмой, с которыми спорил в душе. Его умеренное очарование наиболее типичным рокером Элвисом Пресли проложило путь уважительной и страстной влюбленности в превосходного,  как описано греческим историком Плутархом, вояку Александра Македонского. К тому же он остался загипнотизирован легендами, фольклором и религиозными ритуалами древних культур, каждый из которых открыл для себя в библиотеке УКЛА.

Фото: Сражение войск Александра Великого. Подпись под фото: У Джима Моррисона были неприятные отношения со своим отцом-военным, однако он был страстным обожателем настоящего вояки – Александра Македонского. Впервые высоко-модную прическу он завел после подписания контракта с Электрой, взяв себе за образец бюст Македонского короля.

Запас знаний, обретенный им в Лос-Анджелесе, оказался весьма насущным для развития Джима Моррисона, как писателя, и вскоре он уже был готов использовать все, что узнал, для создания чего-то значительного.

В течение лета 1965 года Моррисон впервые начал полушутя воображать себе ансамбль под названием «Двери». Он по-прежнему рассматривал Уильяма Блэйка, как непревзойденного мыслителя и поэта, и одна из блэйковских строчек преследовала Моррисона многие годы: «Когда бы были чисты двери восприятья, любая вещь предстала бы такой, как она есть, вернее, бесконечной». Моррисон также прочел философское описание опытов с мескалином Олдоса Хаксли, которое было озаглавлено фразой, позаимствованной у Блэйка – «Двери восприятия». Строка Блэйка и книга Хаксли предложили Моррисону идеально простое, иносказательное, насыщенное подтекстом имя для ансамбля – «Двери». Отличная острОта для надменных рок-н-роллеров.

.

“На протяжение всего лета 1966 года я наблюдал за «Дверями» в клубе «Виски Давай-давай». Я был большим поклонником Вэна Моррисона и «Тех», и когда они прибыли в «Виски», то их концерт открывали «Двери». Моим-то любимым ЭлЭйевским ансамблем всегда была «Любовь», и я подумал, что выбор «Дверей» весьма удивителен. Но их звучание захватило меня. Они исполняли обработку «Глории» и «Лунный проезд», и это был совершенно новый звук».

Пол Боди, свидетель восхождения «Дверей» на Сансэт Стрипе

.

Фото: группа Артура Ли «Любовь» Подпись под фото: Когда «Двери» впервые начали добиваться чего-то на Сансэт Стрипе, их целью было стать такими же «большими», как «Любовь» Артура Ли. Летом 1966 года они открывали шоу «Любви» в «Виски Давай-давай» — том месте, где уже через год станут «больше», чем когда либо могли себе представить.

Работая себе на крыше, Моррисон открыл, что сочиняемая им поэзия, льется свободнее, если рассматривать слова в качестве строчек из песен. Он не обладал ни одним из способов выражения музыки, звучавшей в голове при сочинении стихотворений, однако обнаружилось: когда он позволял этой «черепно-мозговой» музыке течь, то слова обретали ритм, глубину и интенсивность, которых он никогда не достигал раньше.

Это выдающееся писательство имело место в одном из самых непритязательных уголков – в основном на крыше дома с видом на Венис-бич. Моррисон запланировал после получения диплома поехать в Нью-Йорк, чтобы продолжить дальнейшую кино-карьеру, и сообщил большинству из своих УКЛА-друзей, включая Рэя, что покидает город. Но как только разум Моррисона начал свое восхождение в горним вершинам, он быстро понял, что дальнейшая кино-карьера его больше не интересует. Простое следование Музе оказалось гораздо более интересным – то была безудержная погоня с жадным поглощением кислоты в количествах, достаточных для поддержания сознания в бодром состоянии, и всегдашним наличием под рукой чистых блокнотов.

Крыша обветшавшего офисного здания в Венеции была бесплатной «переночивальней», где Моррисон мог в одиночестве работать, совершенствуя свое искусство. То, что было написано на крыше на протяжении нескольких недель, следует признать неизмеримо важным для «Дверей» — венецианские блокноты породили большинство песен первых двух альбомов и обеспечили стихами и вдохновением весь путь «Дверей» вплоть до «Лос-анджелесской женщины».

.

«Он сказал, что был бы счастлив, если бы люди помнили его спустя пять лет после смерти – и не кривил душой. Он хотел, чтобы его кремированный прах был развеян над Венис-бич — где все началось. Ему нравилась идея завершения в виде обломка, вынесенного там на берег».

Патриция Кеннели Моррисон, которая неофициально вышла замуж за Джима в 1970 году, совершив языческий обряд

.

Летом 1965-го Моррисон имел отличное название ансамбля, исписанные блокноты и мозг, кишащий творческими возможностями – но была еще и неожиданная встреча на пляже Венеции с приятелем Рэем Манзареком, которая сделала «Двери» реальностью.

Рэй был удивлен, увидев, что Джим по-прежнему в городе, но еще больше удивлен, когда Джим рассказал ему, что работает над несколькими песнями. После настойчивых упрашиваний Джим потихоньку напел строчки из «Лунного проезда»; Рэй пришел в экстаз. Он заявил Джиму, что вместе они смогли бы претворить концепцию «Дверей» в жизнь. Рэй почувствовал, что, если Джим спокойно разгуливает со столь сильными музыкальными идеями и искусен на слова столь мощные, то это же прекрасный шанс для того, чтобы у него оказалась еще и способность быть пленительным фронт-мэном группы.

Моррисон съехал с крыши в маленькие апартаменты и разделил их с Рэем и его длинноволосой подружкой Дороти Фьюджикава. Он продолжил свое плодовитое писательство, и они с Рэем принялись что-то такое музицировать в пост-«Вороновом» / до-«Дверном» составе с Риком и Джимом Манзареками.

В силу своих «живых» выступлений «Рик и Вороны» были обеспечены контрактом с Аура Рекордз и выпустили сингл, который не очень-то продавался. Аура была обязана выпустить второй сингл, но вместо этого предложила «Воронам» в качестве откупного по контракту бесплатное студийное время. И группа Манзареков, подремонтированная свежей энергией и материалом, принесенными Моррисоном, приступила к репетициям своей первой записи в Мировой Тихоокеанской студии Дика Бока на Третьей улице Лос-Анджелеса.

Одной из постоянных проблем «Воронов» был поиск барабанщиков и басистов, которые задержались бы в группе дольше, чем на одно или два выступления. Когда Джим начал работать с Манзареками, то они все еще не имели устойчивой ритм-секции, но пол-проблемы решилось после случайного знакомства Рэя с уроженцем Лос-Анджелеса Джоном Дэнсмо в новом медитационном центре Махариши Махеш Йоги на той же Третьей улице.

На одном из занятий общий друг указал Рэю на Дэнсмо, как многообещающего ударника. Рэй быстренько представился. Вскоре после этого он пригласил Джона на репетицию с Джимом и своими братьями. У Джона поехала крыша от таинственных рукописных строчек Моррисона, продемонстрированных им на нескольких мятых листочках бумаги.

.

«Ударные партии Джона были возмутительно уникальны. Моя манера игры повлияла тогда на многих, но сам я испытал весьма серьезное влияние очень необычной подачи музыки, присущей Джону. У него был концептуальный подход к материалу, выражавшийся в каких-то очень интересных формулах. Он написал великие партии барабанов».

Брюс Гэри, ударник со «Сноровкой»

.

Добавив надежное присутствие и ритмическое чутье Дэнсмо к первообразному составу «Дверей», группа была готова к использованию студийного времени для записи своего демонстрационного материала. В сентябре 1965-го Рэй, Джим, Джон, братья Рэйя и безымянная басистка провели несколько часов, работая над шестью песнями, которые неплохо звучали на репетициях – «Лунный проезд», «Ночи конец», «Показалась ты мне», «Привет. Люблю», «Скоро лето пройдет» и «Маленькая игра». Звук был сырым и неотшлифованным – отсутствовало то, что позже станет мгновенно узнаваемо, как «дверное звучание». Зато тут не было проходного материала; все эти песни позднее появятся на альбомах «Дверей». («Маленькая игра», по-другому, «Безумным стань» всплывет на поверхность, как часть «Празднества Ящерицы».)

.

«Просто невероятно, что им удалось стартовать с той демо-записью, так как звучали они на ней почти дилетантски. Басистка (предположительно Патриция Салливэн – прим.перевод.) наяривала вовсю, где надо и не надо.»

Билл Сиддонз

.

Может, демо-запись и была шероховатой, но она была и шокирующе оригинальной. В те времена поп-звучание Южной Калифорнии было представлено «Пляжными мальчиками» с их гармоничными гимнами серфингу и песку, солнцу и веселью. Звучание, формируемое Джимом и Рэем, тоже было по большей части продуктом Южной Калифорнии, но представляло обратную сторону солнечной монеты.

Фото: группа «Пляжные мальчики» (Beach Boys) Подпись под фото: Непохожие одеяла на одном и том же пляже: «Пляжные мальчики» поведали миру, что «правят серферы», и создали поп-образ Южной Калифорнии, воспевающий солнечное тепло. «Двери» сказали: «Запад – лучшее на свете», но говорили они о холодной коже змей длиной по семь миль.

В «Лунном проезде» был тот же сёрф, только тонуть надо было всерьез, а не понарошку. Популярное южно-калифорнийское звучание получило успех у пацанов всей страны благодаря прыщавым фанфаронским мечтам об оживленных пляжах. А теперь прото-«Двери» принялись ясно формулировать представление о том, что юношеские мечты могут сопровождаться застарелыми кошмарами. Бикини и гамбургеры, доски для сёрфа и местное винишко должны были вот-вот капитулировать под натиском секса и ужаса, страха и ненависти.

.

«Была забава – чтобы слушатели (за то или иное вознаграждение) писали на радио о своих самых необузданных мечтах. Большинство ансамблей не хотели надрывать себе мозги за гроши».

Ким Фоули

.

Выпуск пластинки стал бы победой, но для заключения сделки на этот выпуск, нужно было, чтобы демо-запись прослушали.

К счастью, уши Билли Джэймза были готовы к прослушиванию. Джэймз — суетливый директоришка пластиночной компании -работал на Коламбиа, где он создал должность «Директора по талантам, приобретениям и развитию».

Джэймз в истории «Дверей» — что-то, типа невоспетого героя; как будто он не был достаточно восприимчив, чтобы врубиться в демо-запись. А ведь вероятность того, что карьера «Дверей» так и завершится этими шестью песнями была весьма велика. Но он железно пообещал парням, что их услышат.

— Улица была с двусторонним движением,- говорит Джэймз.- Не всегда я открывал артистов – они тоже открывали меня. И «Двери» открыли меня. Как-то раз, вернувшись с ланча, я заприметил их возле конторки своего секретаря. Мы разговорились, и в конце концов они меня весьма заинтриговали. Позже я спросил у Моррисона, как это они выбрали меня в качестве получателя их демо-записи. Он ответил, что мое фото в одном из журналов, публикующих информацию об индустрии развлечений, подкупило его наличием у меня бороды. Он посчитал, что во мне что-то есть.

Интуиция не подвела Моррисона, поскольку Билли Джэймзу так понравилась демо-запись, что он предложил ансамблю контракт на пять с половиной лет, из которых первые пол-года предназначались для выпуска первого сингла.

— «Лунный проезд», «Безумным стань», — они покинули меня, буквально вприпрыжку от радости,- говорит Джэймз.- Музыка была неровной, зато несла совершенно уникальную энергию. Что за великий ансамбль!- смеется он.- Я думал, что он у меня в кармане. Думал, что знаю, чего им надо.

Джэймз с трудом пытался убедить хоть кого-нибудь еще в Коламбиа, что он нашел Очередную Большую Вещь. «Двери» бесплатно получили от компании кое-какое оборудование, включая Вокс-орган, который создаст брэнд рэевского звучания, но когда истекли первые полгода контракта, сингл так и не был выпущен. Это означало, что и оставшаяся часть контракта была пустым местом; Коламбиа поматросила и бросила «Дверей», не дав им записать ни ноты. (Впрочем, они попали в хорошую компанию – среди тех, кого Билли Джэймз безуспешно пытался продвинуть в Коламбиа, были Фрэнк Заппа, «Аэроплан Джефферсона», Тим Хардин и Ленни Брюс.)

— Очень мало кто из работников компании прочесывал клубы, где музыкальная стилистика менялась гораздо быстрее, чем это доходило до производственников,- говорит Джэймз.- Я продолжал поставлять Коламбиа этих новичков, и у меня было чувство, что топ-менеджеры думают: «Что за дерьмо носит и носит нам этот паренек?»

.

«В то время на Стрипе было изумительно. «Любовь», как правило, выступала в «Сайро», «Железная бабочка» — в «Галактике», «Двери» — в «Лондонском тумане». Группы, которых не звали в «Виски» или «Путешествие», тусовались в «Стрэтфорде-на-Сансэте», где я играл со множеством из них. Мне очень запомнился дуэт под названием «Цезарь и Клеопатра» — она была замечательна, он изображал недотепу. Потом они стали «Сонни и Шер».

После часов, проведенных у Кантера на Фэйрфэксе (популярная у молодежи закусочная – прим.перевод.), мы все слонялись туда-сюда. Все фрики и ансамбли города. Все люди Заппы и «Двери» в полном составе. Все «Бэрды», Артур Ли со своими шейными платками, Баффало Спрингфилд, «Ежедневный кайф», «Сыны Адама». Мы обменивались кислотой, анекдотами, подружками и сэндвичами. Моррисон выделялся невероятной смазливостью и, если того хотел, то мог вести себя очень шумно. Каждый привлекал разных прихлебателей, но даже тогда Джим был склонен к приятельству с мелкими малопонятными поэтами и маленькими беспризорниками».

Джимми Гринспун

.

Как стало ясно, Коламбиа была не одинока в своем равнодушии к немедленным переменам в жизни группы – братья Рэя набрались духу и решили объявить о своем уходе, оставив Рэя, Джима и Джона заново обдумывать, каким же будет состав «Дверей».

Они все еще парились с поисками басиста, который приноровился бы к развиваемому ими звучанию: проблема заключалась в том, что стандартные для рок-н-ролла басовые ходы превращали «Дверей» в стандартно звучащий рок-н-ролл-бэнд. Еще более проблематичным был поиск звучания гитары.

Рэй достигал впечатляющих прорывов в адаптировании своей старенькой фортепьянной техники к органу и был в процессе открытия своего собственного грациозно содержательного подхода к клавиатуре. Его чувство ритма хорошо поддерживалось Дэнсмо – эти двое разделяли любовь к джазу, не всегда заметную в песнях, которые они формировали вокруг стихов и мелодий Моррисона, но совершенно очевидную в исполняемых ими изысканных ритмах.

Пока ансамбль репетировал, Моррисон потихоньку обретал исполнительскую уверенность. Но где этим троим «Дверям» было искать гитариста, который смог бы дополнить медленно, но верно, изготавливаемое ими буквально вручную звучание?

Вышло так, что искать пришлось не слишком далеко – один из старых приятелей Джона Дэнсмо по старшим классам играл на гитаре и находился в постоянных поисках партнеров по музицированию. Дэнсмо поработал с ним раньше в ансамбле и, по сути, затащил в Центр Медитации, где Джон и Рэй впервые зацепились друг за друга. Джон был уверен, что его приятель заинтересуется музыкой, с которой всплывали на поверхность начинающие «Двери». Дружком-гитаристом Дэнсмо был, конечно же, Робби Кригер.

В отличие от Дэнсмо Кригер не обрел моментальной уверенности в том, что нашел группу, частью которой хотел бы стать, но с первой же репетиции с «Дверями», где он выступил с несколькими берущими за живое вставками в «Лунный проезд», исполненными бутылочным горлышком, банда поняла, что нуждается в нем. И после немногих последовавших прослушиваний, когда Дэнсмо предложил ему забыть о выступлениях с другими ансамблями, Кригер согласился.

На протяжении последовавших лет «дверного» безумия Робби Кригер оставался нежнейшим духом ансамбля, спокойно сосредоточенным на своем прочном профессионализме. Вы почти забывали о нем, пока вас не изумляли несколько непритязательных щипков на его СД-Гибсоне.

Рэй, Джим и Джон могли сразу же просечь, что завербовали на редкость талантливого гитариста, но не было и намека на то, что к ансамблю прибавился второй внушительный автор-песенник – тогда Кригер и сам не осознавал своих песнеписательских способностей. Все это выявилось на одной из ранних репетиций четверки, когда в ответ на предложение каждому явиться с идеей новой песни Кригер принес на следующую спевку «Запали мой огонь» и «Люби меня дважды».

К концу 1965-го Моррисон, Манзарек, Кригер и Дэнсмо уже шли своим путем, превращаясь в четырехголового монстра. Репетируя почти каждый день в расположенных на отмели апартаментах Рэя, они быстро научились подгонять друг к другу свои индивидуальные музыкальные способности для достижения максимального эффекта. По большому счету они были идеальным сборищем музыкальных чудаков – четыре характерных исполнителя, которые могли бы долго мыкаться, сияя в составе других ансамблей, но вместе они усиливали друг друга, им удалось слить четыре звучания в одно.

И даже на стесненном репетиционном пространстве они начали развивать ощущение театрализации музыки, в чем достигли явного совершенства. Расширенные вставки в «Запали мой огонь», «Конце» и «Когда песня смолкнет» давали Рэю, Джону и Робби шанс заняться коллективной импровизацией, тогда как Джим обретал свободу буянить с любыми пришедшими в голову поэтическими идеями.

Но «Двери» не готовились менять манеру своей игры ради приглашений на сцену и, когда ансамбль предпринял свои первые робкие шаги по клубной округе Лос-Анджелеса, они столкнулись с несколькими стремительными отказами: после каждого неудачного прослушивания, казалось, эхом повторялась фраза «слишком чуднЫе».

Но одно особенно паршивое прослушивание одарило важным утешительным призом. Рэй заметил, что клавишник из ансамбля клуба, где они подвергались процедуре отказа, использовал добавочный небольшой по размерам инструмент для придания дополнительного шарма своим басовым нотам.

Это был клавишный бас фирмы Фендер Рэудз и, если уж Рэй увидел и услышал его, то обязан был заполучить такой же. Теперь бас-проблемы «Дверей» были решены, и формирование их характерного звучания завершилось.

.

«Басист был им не нужен – это поражало. Рэй мог левой рукой компетентно справляться с басовыми партиями и создавать богатое сопровождение для своей правой руки. Джим был динамичным исполнителем, но все же частью ансамбля; они четко позиционировались, как ансамбль. Не Джим Моррисон и «Двери», а именно – «Двери».

Брюс Гэри

.

«Они были рок-звездами, а вовсе не рок-н-ролльной бандой. В их музыке Курт Вайль повстречался с Чесс Рекордз». (Немецкий поэт-антифашист и Chess Records – звукозаписывающая компания, тогдашний мировой лидер в сфере блюза — прим.перевод.)

Ким Фоули

.

В конце концов в январе 1966 года «Дверям» даровали шанс блеснуть на Сансэт Стрипе. Дарителем был «Лондонский туман» — крошечная, тусклая, пользующаяся дурной репутацией пивная, где опустившиеся бедолаги топили свои печали. Но это была работа, и это был Стрип. «Дверям» предоставили наконец вечер для прослушивания, на который они упросили прийти пару дюжин своих друзей, чтобы заполнить зал. «Лондонский туман» не часто ломился от страждущих толп, и владелец клуба быстренько нанял «Дверей» на роль своей главной достопримечательности, обязанной вкалывать шесть (по воспоминаниям Дж.Дэнсмо – четыре – прим.перевод.) вечеров в неделю.

.

«Я пошла на самое первое выступление в «Лондонском тумане». Казалось, в зале присутствовало не больше дюжины человек. Но, должна сказать, я была покорена. У Джима не было опыта сценического присутствия, он, по большому счету, не знал, что делает, но то звучание… Мы слушали «Запали мой огонь», «Хрустальный корабль», это было что-то особенное. В большинстве клубов хиппари не танцевали – там были танцы для «квадратных» с именами, типа, «Обезьяны» или «Плавание». А вот на «дверных» шоу мы – молодые артисты и студенты кино-школы – именно танцами могли помочь этой музыке. Я, помню, гордилась нами. В музыке действительно было какое-то волшебство».

Джуди Рафаэль

.

Поначалу маленькая магия, которой «Двери» могли заняться в пределах «Лондонского тумана», была засвидетельствована лишь их подговоренными прийти друзьями. Но вскоре поползли слухи, и те, кто не были знакомы с группой, потянулись в клуб убедиться в их справедливости.

Ансамбль стал лаконичным и более уверенным в собственном материале, а Моррисон начал утверждаться на сцене. В некоторых шоу он все еще не мог взглянуть публике в лицо, а когда мог, то порой позволял себе безумствовать, целиком отдаваясь музыке и кривляясь напропалую.

Многие еще не знали «Дверей» по названию, но фраза «чудной ансамбль с сумасбродным певцом» начала распространяться. К сожалению, отзывы были не всегда положительными. За «Дверями» уже потянулся шлейф крайне поляризованных откликов. По крайней мере, никто не покидал «Лондонского тумана» в апатии от того, что увидел там.

Кроме того, «Двери» надеялись, что несколько добрых слов докатятся до «Виски давай-давай» — премьерного на Стрипе клуба рок-н-ролла.

В начале 1966-го в «Виски» правили такие короли, как «Любовь» — экстраординарный ансамбль Артура Ли. Конклав выдающихся стриповских групп включал «Семена», «Черепах», Баффало Спрингфилда, «Бэрдов», «Лесопосадки», «Матерей изобретения» Фрэнка Заппы и «Волшебный ансамбль» Капитана Бычье Сердце. Тот факт, что в «Лондонском тумане» «Двери» были «победившей в драке собакой», ничего не значил для тех, кто заказывал музыку в «Виски». Когда Коламбиа наконец официально объявила, что не имеет больше с «Дверями» никакого контракта, ансамбль впал в уныние.

Дела пошли еще хуже, когда одним весенним вечером менеджмент «Лондонского тумана» решил, что «Двери» слишком много себе позволяют на сцене и подстрекают к потасовкам, наносящим материальный ущерб заведению. Участникам ансамбля сказали, что они могут доигрывать неделю, после чего будут уволены. Конец казался близок – ведь, куда было податься группе, если ее выперли даже из «Лондонского тумана»?

Моррисон был озабочен этим загодя. Он пустился в дружбу с Ронни Хэрэн, которая заказывала шоу для «Виски». После долго-месячных упрашиваний зайти и взглянуть на ансамбль, он наконец добился ее согласия прогуляться по улице и посмотреть на них.

Так что в свой прощальный вечер в «Лондонском тумане» группа фактически достукалась до прослушивания в «Виски», какового страстно желала на протяжении месяцев. Слагая полномочия, парни выдали один из самых прекраснейших вечеров своей музыки. И то, что Хэрэн увидела тогда, достаточно впечатлило ее, чтобы нанять «Дверей» в качестве нового постоянного ансамбля в «Виски». Там они продолжали пугать, услаждать, шокировать и возмущать любую аудиторию, с которой пересекался их путь.

.

«Я пошел в «Виски» посмотреть «Тех», чей концерт открывали «Двери». Рэй отказывается, но я клянусь, что на афише они значились, как «Свингующие двери». Я считал, что Рэй сильно смахивает на Джона Себастьяна, и мы, помнится, поболтали с ним в клубном туалете. Он действительно показался мне милым малым, но ансамбль мне не нравился. Мне по-настоящему претило наблюдать, как Моррисон драпирует собою микрофон. Отлив, я пошел к владельцу клуба Элмеру Валентайну и сказал: «Слушай, у меня есть ансамбль гораздо лучше этого – не могли бы мы тут подработать?»

Крис Дэрроу, который играл на Сансэт Стрипе в составе «Калейдоскопа»

.

«В «Виски» я обычно показывал слайды на паре экранов – не то, чтобы световое шоу, а просто цветные крупные планы рядовых объектов. У меня было фото полыхающего туалета – кто-то налил в мотельный туалет горючей жидкости, и я получил отличный снимок. Он был беспорядочно перемешан с моими слайдами, но, помнится, выскочил как раз, когда «Двери» начали играть «Запали мой огонь». Тогда показалось: вот же, как безупречно могут вещи вставать на свои места».

Рок-н-ролльный фотограф Генри Дильц, который позже снимет обложку для «Моррисон отеля»

.

«Мы с дружком заехали в «Виски» и увидели Джима, сидевшего, само собой разумеется, буквально среди «дна общества». Наш путь лежал в дом Эрика Бёрдона из «Животных», так что мы подобрали его и взяли с собой. По дороге туда он наполовину высунулся из окна машины, и я все время старался втащить его назад – он орал во всю глотку, и, думаю, собирался вывалиться. Мы немножко порассуждали о своем появлении в доме Бёрдона с Джимом, ведущим себя столь безумно, но вечеринка оказалась довольно-таки разгульной, и Джим пришелся ко двору».

Родни Бингенхаймер

Фото: группа «Животные» (Animals) Подпись под фото: Базирующееся на органе звучание, любовь к блюзу, взрывной ведущий певец – у «Дверей» было кое-что общее с британскими «Животными». И когда в конце шестидесятых ведущий певец Эрик Бёрдон перебрался в Лос-Анджелес, то стал закадычным приятелем Моррисона, в его доме Джим часто отлеживался после своих загулов.

Именно в «Виски» группа обрела себя, а «двери» — исполнители, борющиеся за выживание в родном Лос-Анджелесе, — стали «Дверями» — самыми интеллектуальными и мрачными пророками рок-н-ролла.

В «Виски» Джим Моррисон обнаружил и довел до совершенства свое могущество шамана, переносившее аудиторию в состояние восторга или ужаса, а музыкальное взаимодействие, отточенное Рэем, Робби и Джоном, стало турбо-двигателем для этого переноса. Материал ансамбля углубился и окреп, а большая аудитория стала восприимчивее к будоражащим образам, выраженным в стихах Моррисона. В «Виски» «Дверей» полюбили и возненавидели, и те же самые слова восхваление и/или пренебрежения, которыми осЫпали их тогда, по-прежнему сыплются горохом всякий раз, когда на проигрыватель ставится пластинка «Дверей».

Эти пластинки стали возможны тоже благодаря «Виски», после того как Ронни Хэрэн побудила острого на ухо основателя Электры Джека Хольцмэна застать парней в процессе их выступления. Хольцмэну ансамбль не понравился, но, чтобы убедиться в этом, ему нужно было прийти еще раз. Четыре вечера спустя он завершил свое изучение их музыки вдоль и поперек, а дикая реакция толпы в конце концов заставила его подумать о подписании контракта с музыкантами.

Контракт был предложен «Дверям» после того, как Пол Ротчайлд, блестящий продюсер из штата Хольцмэна, посетил «Виски» и прошел путь тех же превращений. Поставив свои подписи под контрактом, «Двери» по-настоящему отправились в свое необыкновенное путешествие в историю рок-н-ролла.