«В этой книге Джон (Дэнсмо) делится своим проницательным пониманием тех досточтимых времен – лабиринта рока шестидесятых – с неукротимой откровенностью и искренним уважением к правде». — Билл Грэм
Обязательное чтение для каждого интересующегося Моррисоном, «Дверями» и хаотичной рок-сценой поздних шестидесятых». — Вэрайэти
«Оседлавшие бурю» — раритет в мире рокописаний: отчет инсайдера без всякой помощи литературного «негра». — Бостон Геральд
«Дэнсмовские, подчас прозаические, но удивительно непредвзятые воспоминания кажутся вызванными острой, почти навязчивой потребностью в катарсисе… Имея неслабый талант иронии и детализации, Дэнсмо воссоздает годы становления ансамбля «Двери» – Вашингтон Пост
«Книга раскрывает никогда ранее не публиковавшиеся детали любо-ненавистных отношений автора с Моррисоном». — журнал Гудтаймз
«Оседлавшие бурю» — глубоко волнующие, даже мучительные личные мемуары. Вдумчивые и страстные…» — Филадельфия Сити Пэйпэ
«Незаменима для фанатов одной из наиболее ярких и дискуссионных групп рок-музыки» — Паблишерз Уикли
«Жгучая исповедь». — Детройт Фри Пресс
«Оседлавшие бурю» — бесценная исповедь от первого лица, и не только о «Дверях». — Мьюзишн
«Дэнсмовский пленительный и глубоко личный отчет к тому же – одна из лучших книг, написанных о пиках и подводных камнях рок-музыки». — Саус Бенд Трибюн
издательство ДЭЛТА Дэлта Бук Опубликовано Дэлл Паблишин – отделением Бэнтам Даблдэй Дэлл Паблишин, Инкорпорэйтед. 666 Пятая Авеню, Нью-Йорк, шт.Нью-Йорк 10103. Копирайт с 1990 Джон Дэнсмо. Произведено в Соединенных Штатах Америки. Одновременно издано в Канаде. Настоящее издание: октябрь 1991
посвящаю Джону Леннону,
который вдохновил меня выставить
мою личную жизнь на всеобщее обозрение
СЛОВА ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ
Я хочу поблагодарить Боба Миллера из Делакорт Пресс, который поверил в мою писанину с самого начала и, в конце концов, купил эту книгу и издал ее очень тщательно. Я бы сказал, не в службу, а в дружбу. Благодарю Берни Шварца за первое содействие и редактирование. Наконец обнимаю Лесли Нила за всю его поддержку и благодарю Робби Кригера, Рэя Манзарека, Сэма Джозефа, Майкла Вентуру, Дэнни Шугермэна, Эми Эфрона, Эбе Сомера, Билла Сиддонза, Дебби Берман, Пола Ротчайлда, Брюса Ботника, Лесли Вернера, Ланетт Филлипсон и Роберта Блая. И, находясь под грузом всего этого проекта, хочу поблагодарить всех, кого по халатности пропустил.
Наконец, хочу поблагодарить всех фанатов – старых и новых, – которые откликнулись на мое рискованное предприятие – поиграть с печатным словом. Это вдохновляет на продолжение.
Этой книги не было бы без Фила Кузино. Его помощь в структурировании, редактировании и написании неоценима. Не говоря уж о дружбе, руководстве и роли великодушного надсмотрщика.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Кажется, все, кто ни встречался с Джимом Моррисоном, уносили самые разнообразные впечатления о нем: джентльмен с юга, придурок, поэт, животное, чародей и т.д.
Я прожил с Джимом шесть лет, на гастролях и в студии. Эта книга – моя правда. Может быть, не вся правда, но это то, как я ее увидел. Со своей табуретки барабанщика.
СОДЕРЖАНИЕ
1 Прорвись на другую сторону
2 Дикорастущее дитя
3 Проезд Лунного Света
4 Душевная кухня
5 Запали мой огонь
6 Виски-бар
7 Хрустальный корабль
8 Красотка ХХ века
9 Странные дни
10 Блюз придорожного трактира
11 Скажи всем людям
12 Ожидая солнца
13 Абсолютно живой
14 Тоска шамана
15 Коснись меня
16 Все — чужаки
17 Моррисон отель
18 Лос-анджелесская женщина
19 Неизвестный солдат
20 Конец
21 Оседлавшие бурю
22 Когда песня смолкнет
Послесловие
1
ПРОРВИСЬ НА ДРУГУЮ СТОРОНУ
Париж, 1975
Пахло дождем. Я надеялся, что грянет буря. Тогда нам не доведется увидеть его могилы. Мой пульс заметно участился. Когда мы подъехали к кладбищу, я взглянул на Робби, Дэнни и Эрве. Казалось, они нервничали, предчувствуя то, что должно произойти. Высокие кирпичные стены выглядели так зловеще, как будто защищали что-то древнее и таинственное.
Когда мы сгрудились у ворот, чаплиновского вида охранник подковылял к нам и спросил, куда мы, собственно, направляемся.
— Вы не знаете, где могила Джима Моррисона? — спросил я с трепетом.
— А, ну да,- ответил он с ужасным акцентом. — К могиле мсье Моррисона ведет вот эта вымощенная дорожка. Граффити покажут вам, куда нужно. Мы их недавно удаляли, но вы увидите, что добавилось очень много новых. Так, что вы уж не участвуйте в этом, лады?
«Лады. Пусть это все наконец закончится», — бормотал я про себя, когда мы покидали привратницкую.
Дорожка шла все круче и круче, мы взбирались по ней, оставляя позади мшистые надгробные плиты. Холодный, сырой туман начал окутывать нас. Несколько грязных котов шмыгнули через тропинку и скрылись в черных дырах, бывших, очевидно, могилами. Кладбище Пер Лашез является приютом не только знаменитейших европейцев, но и сотен бездомных кошек.
Странно, что и старина флоридец упокоился тут же. Впрочем, Джиму понравилась бы такая компания. И вот гадай теперь, не спланировал ли…
Массивные, барочного вида указатели вдоль кладбищенской аллеи влекли к Оскару Уальду, Бальзаку, Эдит Пиаф и Шопену. И вдруг стрелка: «Моррисон – сюда». Это было вырезано на могильном камне столетней давности; потом прямо поверх старинных указателей пошли грубо изукрашенные «Кислотные правила», «Это – не конец», «Джим был нарком». Судя по тому, как надругательства становились все оскорбительнее, я понимал, что могила где-то поблизости.
— Вот здесь,- устало молвил Эрве, французский журналист. Он стоял позади внушительной гранитной крипты. Мы переместились к краю дорожки и начали карабкаться через могильные камни к маленькому цементному прямоугольнику.
Я с недоверием уставился на него. «Это – оно?!» — возопил я про себя. – «Это – конец Электрического Шамана, Кислотного Короля, самого Царя Эдипа?!!»
Дерьмо! Дерьмище!!
Я вопросительно глянул на Дэнни Шугермэна, и мои глаза наполнились слезами. Желудок свело, по ногам пробежал застаревший сводящий с ума зуд. Хотелось рвануть отсюда. «Теперь-то ты понимаешь?»- спросил я Дэнни, переводя дыхание.
Он кивнул, потом повернулся ко мне. «Боже мой, я и представления не имел»,- сказал он, будто бы в первый раз отметив мою скорбь.
— Конечно, нет. Ты же не был членом группы. Ты был нашим рекламным агентом. — Я осекся, борясь с желанием наброситься на кого-нибудь.
Робби бродил поодаль, спокойный, как всегда, сдерживая свои эмоции, как обычно. Наш гитарист – интроверт, но он – мой лучший друг.
— Как он сюда поместился? — вопросил я, чувствуя себя немножко нелепо. — Он был шести футов ростом, так ведь?
А может быть, это и правда, подумал я. Может быть, он и не умер. Может быть, он в Африке и старается родить новый миф. Сначала – Дионис, потом – Ницше, теперь – Рэмбо!?
— Минуточку. Он мертв, козел ты этакий. Ты наблюдал за его саморазрушением, — прошипел я, уставясь на могилу. – И ты ничего не делал, чтобы остановить его. Ничего не мог поделать?! И это длилось годами, но…
«Джима Моррисона убил Ницше» – так мелодраматично заявил я когда-то своим опешившим друзьям в Беркли. Моррисон – супермен, дионисов безумец, порождение своей собственной трагедии. Но кто знает, кто или что убило его на самом деле? Одному Богу известно. Миллионы людей обращались ко мне в надежде, что я знаю ответ.
Я засунул руки в карманы пальто и безысходно вздохнул. «Это прекрасное место для погребения, Джим, но именно твое местечко на кладбище так мало, уныло, грязно и – недостойно».
Жизни гроши мы стяжаем в копилки
Для небольшой неглубокой могилки.
Может, добавить чего не внакладку?
— Ну, так и быть, пожалуй, оградку.
«Вялый парад» (Альбом “The Soft Parade” — прим.перевод.),- помнишь, Джим?
Над кладбищем плыла тишина. Демонстративная тишина. Я ощущал холодный дождь, крадущийся за воротник. Сырость. Эрве и Робби нервно толклись рядом. Неподалеку юный пилигрим рок-н-ролла с пиететом бренчал «дверную» песню. На его рюкзаке красовался «дверной» стикер. Спасу нет…
%
Джим, я до сих пор в лабиринте; стараюсь найти ответы на вопросы, которые еще даже не сформулировал. Конечно, Рэй, Робби и я обсуждали твое саморазрушение, но мы с Робби полагали, что ты, скорее всего, дотянешь до восьмидесяти, как старый крутой ирландский пьянчуга. Впрочем, мое тело все знало лучше меня. Целый год я мучился головными болями, сыпью, фобиями. И до сих пор они меня достают. Робби сказал, что нашу группу делала мощной та психическая устойчивость, с которой мы сносили твои эксцессы. Если бы на дворе были шестидесятые, я бы, пожалуй, не имел ничего против, но сейчас, чтобы идти вперед, мне нужно гораздо больше.
Я вновь обернулся к сюрреалистично декорированному надгробию. Что такого пел ты в своих песнях, что смогло завести тебя в тупик безумия и чуть не погубило нас всех вместе с тобою? Что представлял собой твой долбаный мэссидж, Джим? Анархию? Почему я годами мирился с этим? Ради денег? Ради славы? Девочек? Позже я ощущал, что все те годы предавал самого себя, шел на компромиссы, был не в силах противостоять тебе и на самом деле уйти. О! однажды я разбушевался – в Мичигане – помнишь? Но… вернулся таки.
Ты знал, что так оно и будет. Откуда?
— Пошли, Джон. Нам пора, — сказал Дэнни.
Я махнул им рукой. «Мне нужна еще минутка».
Ушли: мертвая тишина. Потом дождь опять зашуршал по траве, наполняя водой угол бетонного прямоугольника. Пара увядших цветков плавала в грязи.
— Джим, я действительно горжусь тем, что мы сделали,- шептал я кладбищенскому кусочку земли моего старого друга,- но мне надоело быть известным всего лишь в качестве твоего барабанщика. Я не знаю, кто я на самом деле. Мне 31 год, это я знаю точно. И я пережил тебя на четыре года, сукин ты сын! Теперь-то я понимаю, что тогда просто блуждал по жизни. По крайней мере, ты-то исполнил свое пророчество, даже если тебе пришлось умереть ради пропаганды прекрасного мифа «Дверей». Нашего тайного смертного пакта. Негласного, конечно.
То ли у меня были глюки? Ты стартовал в пустоту, и Рэй, Робби и я – твой Пир Друзей – поспособствовали тебе. В каком-то смысле. Мы едва ли представляли, что ты совершишь это буквально. Сейчас, просматривая старые записи наших выступлений и интервью, в которых мы говорим, типа, «ну, кто-то же должен подойти к самому краю за всех нас», я сомневаюсь, что мог остановить тебя.
Шел ли я на компромисс с собой? Я должен это выяснить.
Леденящий порыв ветра стряхнул мою задумчивость. Я быстренько повернулся и бросился нагонять остальных. Возле ворот я приобнял Дэнни за плечи, и мы побрели к машине Эрве. Робби качал головой в глубоком отчаянии. Он ужасно побледнел. Не мог взглянуть на меня. Он сидел в машине, уставившись в запотевшее окно, пока мы медленно выворачивали с кладбища.
%
Позже, сидя в номере своего парижского отеля за столиком в стиле эпохи Регентства, я глядел в окно на городские крыши. Солнце тщетно пыталось прорваться сквозь серое туманное утро. Я ел шоколад, приправленный мятой, оставленный горничной на моей подушке накануне вечером, и тихонько посмеивался над своей г-образной комнатой. Очередная европейская эксцентричность.
Я перевел взгляд с голубовато-серых парижских крыш на гостиничные письменные принадлежности, в упор взиравшие на меня со столика.
Я потянулся к ручке и начал письмо.
Париж, 1975
Дорогой Джим,
Вот мы наконец и посетили твою могилу. Не скажу за остальных, но я полагаю, что пропустил твои похороны по причине безумного разочарования в тебе, накопившегося в наши последние годы. И ты это знал. Три года понадобилось мне, чтобы отдать дань уважения. Стыдно сказать, но я – здесь.
Твою делянку нетрудно было найти. Благо, столько указателей ведут к ней. Самопальных. Но что меня изрядно поразило,- ни одного официального указателя. Похоже, Пэм – твоя подружка (или жена?) — кинула нас, после того как мы передали ей деньги. Говорят, они к ней так и текли. Ты не в курсе, что она стала кучкой бурой золы?
Вот такую свинью подложила! Не знаю, почему я пишу тебе это. Чтобы доказать, как часто ты использовал всех нас; или, по крайней мере, меня. Ты, допустим, долбаный мертвяк, но я вот, сижу в отеле и размышляю над письмом тебе.
Да мне наплевать. Я до сих пор рассержен и травмирован. Жаль, что мне не хватило духу сказать тебе все это тогда, в шестидесятые; ты был чрезвычайно мощным, пугающим. Я очень горжусь нашей музыкой, но есть кое-что, что хотелось бы сбросить с плеч Конечно, уже поздно. Для тебя. Но еще не поздно для меня и, может быть, некоторых, допустим, подростков, которые строят из тебя идола.
Одна из новейших фанатских теорий гласит, что ты был тогда под мухой. Я этого не знал. И откуда бы? Я не был в курсе твоих последних дел. Да и быть не хотел. По иронии судьбы те паразиты, что познакомились с тобой буквально в последние дни твоей жизни, теперь пытаются продать эту «дружбу» за кругленькую сумму. А я даже и в глаза-то тебе не смел взглянуть. Те демонические очи. Ведь я обязан был защищаться. Не спрашивай меня, от чего.
Если кто-то и мог вывести тебя из пике, то это была только Пэм; да только она вместе с тобой соскользнула в наркоту, мелкие делишки и общее упадничество. Не знаю, кто из вас кому потакал, да и есть ли смысл в поисках виновника?
Что это была за огромная черная туча, нависшая над твоей головой? Каждый вступавший в тесный контакт с тобой явственно ощущал, что он ступает во тьму. Ты был долбаным Принцем Тьмы, Джимми-бой. С какого-то момента миф, который мы создавали, захватил нас и начал всем заправлять. Ты думал, что мы всегда сможем выкрутиться или, по крайней мере, отойти в сторонку. Но недооценил мощи этого мифа.
Все это была, как ты называл, «Игра под названьем Безумие», и ты был, как говорится, ее Поэт-Священник; а, по-моему, она превратилась в чудаковатый балаган. Когда ты потерял контроль, Джим? После чего уже нельзя было остановиться? Мне нужно знать, потому что я все еще мыкаюсь с этой дерьмовой кучей своей вины.
%
Лос-Анджелес, 1971
Телефон зазвонил утром в четверг.
— Але, мужик, как дела? — сказал голос, который я знал слишком хорошо; этот пропитанный виски голосище, наводивший на меня ужас.
— Привет, Джим, — ответил я неуверенно, подумав, что он – пожалуй, последний человек на земле, с кем бы мне хотелось побеседовать. — Как там? — добавил я. — Как Франция?
— Окей. Неплохо, — сказал Джим, не вдаваясь в подробности. — А как у вас дела с «Лос-анджелесской женщиной»? (альбом «L.A.Woman»- прим.перев.)
Его голос не был пьяным. Может, потому что слишком рано? Минуточку, подумал я. Там-то сейчас ранний вечер.
— Отлично! Правда, отлично, — ответил я с энтузиазмом. — «Люби ее безумно» (песня “Love Her Madly” с альбома «L.A.Woman»- прим.перев.) стала хитом и альбом действительно всем нравится. — О чем я не собирался ему сообщать, так это о том, что мы уже начали репетировать. Без него. Мы и раньше так поступали, но на этот раз у меня была задумка не только начать, но и закончить без него. Как ни тяжело это признать, но я не допускал даже мысли об очередных сеансах звукозаписи с этим доктором Джекиллом из мира рок-н-ролла.
— Да, все прекрасно. — Я гадал, не раскусил ли он меня.
— Хорошо, может быть, нам еще чего-нибудь отчебучить?
— Конечно, Джим, отличная мысль.
«Плохая мысль», — думал я, теребя трубку и с трудом откашливаясь. Я надеялся, что больше никто никогда не засадит меня в студию с тобой рядом. Прекрасно, что ты опять хочешь порок’н’роллить, и именно с нами, но совсем не по тем же причинам, что и мы. Ты же никогда ничего не делал, если считал, что это – на продажу. Но может быть, ты, наконец, понял, что наша четверка – отличная команда? Ты, должно быть, не Великую Американскую Повесть там пишешь, как надеялся. Скорее уж, пропиваешь ее.
— Думаешь, когда ты сможешь вернуться? — спросил я, втайне надеясь, что это будет не скоро, и таким образом я получу его согласие на то, чтобы мы с Рэем и Робби записывали инструментал.
Предательство? Джима или – его фанатов? Или нас самих?
На х…! Поиграть без Моррисона – такое облегчение.
— Ну,.. через несколько месяцев.
— Электра хочет выпустить «Оседлавших бурю» (песня “Riders on the Storm” с альбома «L.A.Woman»- прим.перев.) в качестве второго сингла, так что у тебя уйма времени.
— Второй сингл?.. Круто…Он просто должен стать хитом.
— Да.
Но я уже знал, что дальше мы пойдем без него. И мне полегчало. И очень надеялся, что Рэй и Робби будут со мной заодно. Он не может вернуться, думал я. Ему бы хотелось петь один блюз, медленный, задушевный, монотонный блюз, который прекрасен для такого певца, как он, но скучен для такого ударника, как я.
Я матерился про себя, пока Джим распространялся о своей жизни в Париже. И знал, что если он вернется, остальные члены группы схлюздят. Даже я буду не способен сказать «нет». Если он появится вновь, остаток жизни мы растратим в унылых клубах и сварливых сессиях звукозаписи. На обратной стороне Большого Успеха. Я думал, что помру от такой перспективы.
А был ли у меня выход? Да. Мы не собирались скатываться с этим старым блюзменом до уровня сомнительных заведений типа «Золотого Медведя». Нет уж, Хосе! Пока мы разговаривали, я решился.
Я могу уйти из группы. Я действительно могу сейчас взять и уйти.
— Ну, хорошо… увидимся.
— Да, спасибо, что позвонил.
Я повесил трубку, дрожа, но с чувством облегчения. А потом подумал, Боже мой! Подожди-ка. Рэй, Робби и я уже почти закончили несколько отличных инструментальных трэков. Может быть, назад уже не повернуть? Мы связаны обязательствами. Подожду-ка, пока не переговорю с остальными. Они не поверят, что он захочет работать над новой пластинкой… будучи насквозь пропитан алкоголем. Я знал, что его трезвость была временной.
— Боже, — молвил я со вздохом.
. %
— Джим мертв, — сказал мне Робби, как только я вошел в офис «Дверей» в Западном Голливуде. Это случилось через три недели после звонка Джима из Парижа. Подобные слухи — даже смахивавшие на правду – доходили до нас уже не менее дюжины раз, но по серьезности и грусти на лице Робби я понял, что нынешний – это чистая правда.
Я был последним из членов ансамбля, кто разговаривал с ним. И вот, в июле 1971-го, спустя всего лишь шесть лет после нашей первой встречи, он ушел – мой наставник, моя погибель, мой друг.
Я рухнул на ближайший стул и издал протяжный стон.
— Вчера вечером мне позвонил Билл, — сказал Рэй, сев рядом со мной. — Он сказал, что Европейское отделение компании звукозаписи связалось с ним и сообщило, что Джим умер. Никаких деталей он не знает.
Далее в своей особой покровительственной манере Рэй поведал, что он позволил себе от нашего имени переговорить с Биллом Сиддонзом, нашим менеджером, отправив его в Париж ближайшим рейсом, чтобы все проверить и перезвонить нам, как только у него появится хоть какая-то информация.
Я был ошеломлен. Услышав, как сессионные музыканты заходят в студию на очередную репетицию, я подумал: «В конце концов, он получил, что хотел. Прорвался сквозь. На другую сторону».
Наша троица потащилась по бетонным ступенькам в студию. Я помню холод стальных перил, ясную пустоту в голове, и что было бы неплохо немножко поиграть.
Перед дверями в репетиционную я взглянул на Рэя. «Глупец, глупец»,- сказал он со злостью, — «Ничем не отличился от Джими и Джэнис. Никакой оригинальности». Он запнулся, нервно закурил сигарету. «Плохо рассчитал, а? Вышел всего лишь на третье место, не так ли?» Со всей очевидностью Рэй пытался злостью прикрыть свое горе.
— Я рад, — промямлил Робби с побледневшим лицом. — Он наконец-то упокоился с миром.
Как только мы вошли, музыканты почувствовали нашу подавленность.
— Только что помер наш старый добрый певец, — сказал я. Эти слова буквально отрикошетили мне в голову, когда я брал барабанные палочки.
Прослушивание началось. Пусть ненадолго, но, забывшись в нашей музыке, я почувствовал себя немного лучше. На какие-то мгновения это удавалось, насколько вообще было возможным.
Потом мы прервались на обед и пошли в ресторан «Старый Мир», что на Сансэт бульваре. Динамики наяривали радио-рок. Минут через двадцать диджэй прервал программу ради экстренного выпуска новостей.
— Рок-певец Джим Моррисон из группы «Двери» умер на двадцать седьмом году жизни. Ничего более подробного пока сообщить не можем.
Эти слова резанули меня бритвой. Болезненные приливы крови гуляли по всему телу. Я пристально огляделся, желая убедиться, что никто из постоянных посетителей не узнал нас. Слава Богу, таковых не было.
По возвращению в студию, где всего несколько месяцев назад мы записывали наш «альбом возвращения» (как его уже нарекли критики), а Джим писал свой вокал в вонючей ванной комнате, вечерняя звукозапись того, что в итоге стало альбомом «Другие голоса», была совершенно безжизненной.
Я безумно молотил по своим барабанам, но сердце мое не лежало к этому. Разум продолжал блуждать по дням давно ушедшим. Когда мы с Джимом плавали по каналам лос-анджелесской Венеции (прибрежный район Лос-Анджелеса – прим.перевод.), слушая радио, громко провозглашавшее самые горячие хиты лета 66-го года, а мы открывали для себя психоделику, девочек, медитацию, и все это выглядело так, как будто мы собираемся изменить весь мир и изменить его – СЕЙЧА-А-А-А-А-А-С