Последствия «эксгибиционистского инцидента» в Майами незамедлительно и разрушительно сказались на ансамбле. Ассоциация Управляющих концерт-холлов рассылала приватное, периодически возобновляемое письмо. Его очередное издание предупреждало о непрофессионализме «Дверей» и осуждало Джима. Результат был однозначен. Нас повсюду запретили. Конец карьере гастролирующих музыкантов, по крайней мере, пока. Втайне я был счастлив, поскольку это означало, что мы не будем сталкиваться с джимовыми эксцессами. Я никому не высказал эту мысль.
Джим развлекался перспективой судебного разбирательства: «Должно быть, суд в полном составе. Мне, видимо, придется даже купить костюм. Консервативный темно-синий костюм. И галстук. Не какой-то там пэйсли, а большой толстый галстук с большущим узлом. Может, я буду вести дневник и опубликую его в Эсквайре (ежемесячный популярный журнал для мужчин – прим.первод.) Мои впечатления по поводу моего повешения. Мы – ансамбль, который вам нравится ненавидеть. Но так было с самого начала. Нас всюду презирали. И все-таки мне важна ситуация в целом».
Но скоро высокомерное ожидание Джима сменилось. Мне не катило возвращаться в Майами, чтобы оказаться на скамье свидетелей, особенно после того, как 30 тысяч «Подростков за благопристойность» заполнили «Апельсиновую Чашу» Флориды (крупнейший на тот момент концертный зал штата – прим.перевод.) через две недели после нашего концерта.
На сходке групп католической молодежи парень по имени Майк Ливескью выдвинул идею сплочения благопристойных.
— Мы дискутировали насчет тинэйджеров и всех этих вещей, и ох, о том, как «Двери», ну, вы знаете, представляют свои шоу и все такое,- сказал Ливескью в интервью Роллинг Стоуну.
— Вы имеете в виду представление в Майами, где Моррисона обвинили в спускании штанов?- осведомился Стоунов Джон Бёкс.
— Ну, да,- ответил Ливескью,- и в мастурбации.
Спасибо, Майк. А презумпция невиновности?
— Вот я и говорю, ну, почему мы не слушаем Молчаливое Большинство, а слушаем «громкое меньшинство» — джимов моррисонов, хиппи и пацифистов?
При поддержке студентов ВУЗов, местной радиостанции, архиепископа Коулмэна Ф.Кэрола и католических церковных иерархов Флориды «Подростки за благопристойность» решили собраться 23 марта. Оригинальные объявления подчеркивали, что «длинные волосы и причудливые одеяния» не будут допущены (длинные волосы и причудливые одеяния были внешней манифестацией внутренней неблагопристойности), но это попирало предписания об использовании принадлежавшего городу стадиона, так что допущены были все.
Свои выступления закатили Джеки Глизон, Анита Брайант, Кэйт Смит, «Арендодатели», «Дар» (канадский ансамбль) и «Майамский барабан с Горнистами».
Президент Никсон, который теперь искал красных по всей Юго-Восточной Азии, прислал письмо в поддержку Ливескью, между тем как пара правых калифорнийских политиканов оповестила, что рок (вместе с сексуальным образованием) являются происками коммунистов, призванными поглотить мозги национальной молодежи и подтолкнуть ее к бунту.
— Битлз и их подражатели используют технологии доктора Павлова для провокации неврозов у своих слушателей,- предупредил правый конгрессмен из Остина Джэймз Утт. Макс Рэфферти, калифорнийский суперинтендант общественного образования, сказал, что он «частично согласен». Какой частью, Макс?
%
Мехико, июнь 1969
«Конец» был не вполне фоновой музыкой, и наблюдать со сцены за праздными гуляками, поглощающими ростбифы в зале, обитом красным бархатом, казалось сюрром. В своих черных кожаных штанах Джим выглядел пришельцем с другой планеты. Я даже слышал лязганье столового серебра прямо посреди эдиповой части, тишина которой обычно позволяла слышать полет мухи.
— Папа? — Что тебе, сын? — Мне очень нужно просто убить тебя.
Мама,.. … тебя я хочу!!!
Эти смертоносные строки прервали жевательный процесс. Челюсти отвисли. Рты, набитые пищей, разверзлись. От этого Джим совсем спятил, так как он не любил жующих жвачку, не говоря уж о тех, кто с хрустом уминает обед.
Но Мехико был не только местом, где мы могли играть, но и местом проведения аборта. Поэтому следующим ранним утром мы с Джулией поймали такси и отправились в офис доктора. Было такое чувство, что мы – преступники, занимающиеся запретными делишками с наркотой. Приемная смотрелась достаточно чистой. Медсестра казалась дружелюбной, приглашая нас в операционную. Блин! Там стоял один из тех столов со скобами на конце для удержания ног пациента. Джулия не могла не заметить их и разрыдалась. До поездки в Мехико она соглашалась, что это – лучший вариант. Ее слезы кинжалами пронзали мое сердце. Доктор – весьма приятный – сопроводил меня назад, в комнату-приемную. Я нервически надеялся на лучший исход, хотя чувствовал себя полной мразью.
%
Мы вернулись в такси и поехали мимо дорогих резиденций, среди которых располагался наш отель. Доктор сказал, что все прошло отлично, но тишина в машине была оглушительной. Как будто мы возвращались с похорон. Думаю, так оно и было. Облегчение и подавленность. Я считал, что мы поступили правильно, поскольку нимало не собирался выпадать в осадок и обзаводиться семьей, но…
Веря в реинкарнацию, я допускал, что душа живет еще до зачатия и выбирает себе родителей; поэтому проведенный аборт – это риск, который душа выбрала с охотой, так как знала и личности, и обстоятельства своих избранных родителей. Правильно? И чтобы ей опять вернуться в тело, придется постараться и… использовать шанс зачатия, которое может и не «совершиться на Небесах». Все это здорово звучало, но был ли я рационален? Чувствовал я себя скверно.
Проснись
Стряхни с волос остатки сна
Дитя мое, и выбирай
Свой день и соответствующий знак.
И первое, что ты увидишь,-
Дневной божественности рай.
Так выбирай, старейшины стенают…
Вернулось время —
Тотчас выбирай, они стенают
У освященного веками озерца.
Луна парит над облаками.
Войди опять в прекрасный лес,
Как в сладострастную мечту,
Иди за нами.
Разбито вдребезги тут все и все танцует.
%
Тем вечером я сказал всем, что Джулия устала и не в состоянии присутствовать на шоу. На следующий вечер она пришла. И сказала, что чувствует себя довольно хорошо.
Хвала Всевышнему.
Я не выносил высших слоев общества, заполнявших вегасоподобный клуб, куда
нас затурили, но договоренность с мэрией Мехико предполагала четыре вечера в этой по-
рочной дыре за то, чтобы один раз отыграть на арене для боя быков для масс и за доступную им цену – в несколько песо. Из мексиканской прессы я бы мог узнать, что концерт не состоится. Эль Херальдо назвал нас «хиппи и неприемлемыми». Нас отказались принять в нескольких крупных отелях, и уверили только, что наш самолет на пути в Мехико не сделает остановку в Мацатлане. В Мацатлане, если вы – мужского пола и идете по аэропорту, Вам махом делают короткую стрижку!
Спустя два клубных выступления мы получили депешу: никакого концерта на арене для боя быков. Слишком велика опасность нарушения общественной тишины и порядка. Ерунда. Слишком велика опасность, что наша музыка смутит крестьян.
Я начал недолюбливать богатых мексиканцев, заполнявших этот клуб в рубашках, расстегнутых до пупа. Я не мог понять, что они говорили – не из-за языкового барьера, а потому, что они дребезжали всеми этими золотыми цепями, висевшими на шеях. Нам постоянно предлагали кокаин, который я относил к той же категории, что и героин. И до сих пор так делаю. А тогда один лишь смысл этого слова бросал каждого в трепет. Все в нашей свите отведали коки, кроме меня – я покуривал себе травку, не допущенный сыграть для крестьян. И ощущал беспомощность. Мэрия взяла верх. К тому же мексиканская.
%
Спустя неделю мы с Джулией вернулись в ЭлЭй, и аборт, казалось, в основном остался в прошлом. Я крутил пластинки, когда заметил нечто странное на Золотом Альбоме, недавно полученном мною за «Ожидая солнца».
— Эй, это не наш третий альбом!
— Ну, как ты можешь так говорить?- осведомилась Джулия.
— Число песен на этикетке не соответствует числу песен на диске! Погоди-ка… дай разобраться… «Улица Любви» длится около трех минут, поэтому она никак не могла бы влезть в столь узкую полоску! Эта песня выглядит короче двухминутки.
— А ты можешь его открыть?- спросила Джулия. Ее зрачки расширились.
— Мне придется разбить стекло. Он запечатан.- Я усмехнулся перспективе раскола фасадного стекла.
Джулия вдохновляющее подкивнула.
Прихватив с кухни молоток, я понес Золотой Диск к уличным мусорным корзинам. Над одной из них я склонил рамку и тюкнул молотком по стеклу. Оно разбилось, и я осторожно вытащил пластинку, удостоверясь, что ни один осколок не прилип к ней. Потом вернулся в дом и поставил диск на проигрыватель.
— Эта вещь тонкая, как копирка! Это не настоящая пластинка… что-то типа оттиска… Неужто заиграет?- Я опустил иголку на первую дорожку и, сквозь многочисленные аудио-шумы мы смогли расслышать большой оркестр и кого-то, декламирующего стихи.
— Это же Род МакКёэн! Долбаный Род МакКёэн!
— Забавно,- рассмеялась Джулия.- А почему они сделали это, как ты думаешь?
Я громко хохотал и в то же время чувствовал себя оскорбленным. «Не могу поверить. Они жмотятся потратить пять или шесть долларов на настоящую вещь. Поэтому просто берут пластинку из дисконтной мусорной корзины «Лавки Бережливого» по $ 1.98, покрывают фальшивым золотом, наклеивают новую этикетку и вставляют в рамочку! Черт побери».
Развеялся еще один миф.
(Немного спустя после увольнения наших менеджеров я убедился в том, что решение было умным и деловито-провидческим. Билл Сиддонз сказал, что мы достаточно популярны, чтобы промоутеры заказывали нас напрямую, и мы бы не платили 10 % агентам. К тому же, тут чувствовалась рука Провидения, ведь Сал и Эш теперь продюсировали Рода МакКёэна!)
%
В августе 1969 года мы с Джулией полетели на Восток, чтобы застать Вудсток. Даже после того, как Джек Холцмэн, Билл Грэхем и наш менеджер просто задолбали своими побуждениями, мы отклонил предложение, поскольку Джим не хотел больше выступать на открытом воздухе. Плохая акустика. Конечно, никто же не знал, что эта неделя на севере штата Нью-Йорк собирается определить музыку на десятилетие вперед.
Субботним утром мы с Джулией выехали из Нью-Йорка. Пятничный концерт мы пропустили, но большинство из выступавших групп в ближайшем будущем планировали посетить ЭлЭй, так что мы не заморачивались.
Когда начали попадаться палатки и автоприцепы со спальными мешками по обе стороны и по центру парковой аллеи, можно было сказать, что мы близки к цели.
— Слушай!- закричал я Джулии.- Мы еще в 17 милях от места! Тут как на сборище хиппи в Сан-Франциско в 67-м. Лучше. Или, по крайней мере, больше.
Мы добрались до своей комнаты в отеле «Говард Джонсон», которую устроил нам Чип Монк – наш художник по свету. (Чип строил тут сцену.) Обзирая орды народа, я поуспокоился, обнаружив, что заказ на комнату подтвержден. Непрерывно жужжали вертолеты, поскольку большинство артистов останавилось здесь.
«А Вы были на месте?»- был главным звучавшим повсюду вопросом. «Вы до сих пор не побывали на месте?» Местом несомненно была сцена и, что важнее, сотни тысяч людей перед ней. Никто еще не считал по головам, но в воздухе носилось возбуждение.
В мотеле я наткнулся на Чипа. Он сказал, что для посадки вертолетов места больше нет, и нам придется вскочить в один из универсалов, чтобы добраться до «места».
Следующие четыре часа мы провели в таком универсале, стараясь приблизиться к
сцене, расположенной в пяти милях. Я ощущал себя офицером с какой-то войны, вползающим в главную «горячую точку».
Когда движение полностью застопорилось, Джулия сказала: «Мы могли бы вылезти и добраться пешком». Оставалось пройти какую-то милю, и мы потащились по покрытой грязью деревенской аллее с тысячами и тысячами других «ветеранов».
Местные жители высыпали на свои веранды и лужайки, удивляясь вторжению. Они казались весьма терпимыми, но кое-какие трудности все же были. Хиппи, желающие воспользоваться ванными комнатами. Сотни хиппи. Пока что, учитывая количество людей, все воспринималось несколько расслаблено. По правую руку раскинулось небольшое озерцо с голыми купальщиками. Да-а! А впереди уже грохотала музыка.
Как только мы подошли к сцене, разразилась гроза и загнала нас под подмостки. Мы вновь случайно встретили Чипа и, пока пережидали дождь, он пробил нам проход на сцену.
Вместе с Ричи Хэвенсом мы поднялись на грузоподъемнике в центр зоны выступлений. Грузоподъемник? Все верно, Чип!
Проходя на край сцены, я украдкой глянул на аудиторию. ЭТО БЫЛО ЧТО-ТО! Море лиц, венчающее вершину холма, расположенного примерно в четверти мили. Крупнейший из когда либо забабаханных концертов, а «Двери» не играли! Ну, ладно. Зато я там был.
Мне хотелось увидеть англичанина, выступавшего следующим. Недавно он сделал запись кавер-версии битловской песни «С маленькой помощью моих друзей». Мы расположились на вершине каких-то ящиков из-под усилителей сбоку сцены, и я раздумывал над сплетней о том, что этот певец, Джо Кокер, — белый. Я в это не верил. Крис Морз представил его, и тут вышел неряшливый англикашка в вареных расклешенных джинсах.
«Блатной Ансамбль» начал программу, и снова я услышал голос, который, казалось, не соответствовал телу. Я подумал, что он и Джэнис составили бы дуэт. Манера, крича, высовывать язык напомнила мне Вана Моррисона.
Роллинг Стоун позже избрал Кокера лучшим гитаристом 1970 года за судорожные движения его рук
— Боже, разве он не великолепен?- заметила Джулия, пока я размышлял, как же мы близки к аудитории, сидючи на этих ящиках у края сцены. Порой я взглядывал на людские орды и убеждался, что глаза не лгут мне.
Следующими были Кросби, Стиллз и Нэш. Они пели со всего лишь сносной по сравнению с их последней записью гармонией. Стало ясно, что в студии они дублируют свои голоса два или три раза. Проследовала «Вера в возрождение чистой воды», игравшая незатейливую фермерскую музыку.
Около часу ночи для возвращения в отель мы захватили зеленый военный вертолет с Джоан Баэз на борту. Там был Бобби Нейвёс, легендарный корешок Боба Дилана. Нейвёс притворился швыряющим ручные гранаты сквозь открытую дверь. С тех пор, как Джоан открыла Институт Ненасилия, я подкарауливал ее реакцию. Реакция отсутствовала.
Следующим утром я по-волчьи проглотил гостиничный завтрак, опасаясь пропустить хоть что-нибудь на «месте».
— Голоден?- заметила Джулия.
— Хорошо, что у них тут есть еда!- сказал я.
— Толпы восхитительны,- ответила Джулия.
В тот день Джэнис Джоплин играла со своим новым ансамблем, который был неплох, но не имел того соула, что «Большой Брат». Некоторые музыканты были черными, но аранжировка оказалась слишком гладкой. Ходил слух, что последним выступит Хендрикс, но мы катапультировались около двух часов ночи. Испытав культурный шок, когда застал «Опыт» («Опыт Джими Хендрикса» — название группы – прим.перевод.) в «Виски-баре» сразу после их возвращения из Англии, я жутко хотел увидеть его вновь. Казалось, они прибыли с другой планеты, играя невероятно громко и используя фид-бэк, как инструмент.
Впрочем, мы слишком устали. (Завершая тему, скажу, что на следующее утро, около десяти часов, Джими закрыл фестиваль своей версией национального гимна, ставшей с тех пор легендарной.)
%
Вернувшись в ноябре 1969-го в Майами на суд, мы зарегистрировались в «Карильон» отеле. Он был самым типичным для Майами Бич, набитый принимающими солнечные ванны с картонными козырьками для получения равномерного и всеобщего загара. Средний класс на каникулах. Это подавляло меня.
Только подумал о суде, и паранойя вновь охватила меня. Мысль о том, что местная публика разузнает, где мы остановились, и доберется до этих «Грязных Дверей», как окрестил нас Майами Геральд, напугала меня. Местное общественное мнение суммировал Ларри Махони, один из журналистов Геральда, постаравшийся поднять против нас людей округа Дэйд: «Если б могли, они б его распяли».
Тем временем мэрия Майами постаралась прервать трехдневный музыкальный фестиваль с такой звездой, как «Благодарный Мертвец», говоря, что «это люди того же типа и играют такую же музыку, что и «Двери». На это я обиделся.
Между заседаниями суда мы поглощали обильные ланчи в компании с Максом Финком, адвокатом Джима, продолжавшим рассмотрение дела в ресторане. Джима, казалось, отрезвило суровое испытание. А меня – 50 000 долларов адвокатского вознаграждения.
После речи обвинителя, открывшей заседание, наш адвокат попытался указать на неправильность судебного разбирательства, утверждая, что обвинитель Терри МакУильямз поставил в вину Джиму подстрекание к мятежу, тогда как в ордере на арест об этом даже не упоминалось. МакУильямз сообщил заседателям, что Джим призывал зрителей к революции. Судья Мюррэй Гудмэн, поначалу назначенный для заполнения вакансии в составе суда и бывший только кандидатом, которому осенью предстояло первое избрание, отклонил ходатайство.
Когда подошла моя очередь давать показания, Рэй и Робби вынуждены были покинуть зал, поскольку следующими выступали они. Шагнув на место, отведенное для свидетелей, я почувствовал, будто судят меня. Я всегда боялся властей. Мой кроткий вместо негодующего голос ответил «нет» на вопрос, а не живу ли я тоже на Беверли Хиллз. Догадываюсь, что их натолкнул на него почтовый адрес Робби – типа, богатые музыканты, использующие ранимых подростков, и козыряющие словом на букву F (fuck – одно из семи матерщинных слов в английском языке – прим.перевод.). Ну, ну. Я чувствовал, как судья сверлит меня взглядом, и подумал, что посещение хипповой и аморальной берлоги Робби заставило бы их сменить тактику.
Быстрый взгляд на Джима и опять на обвинителя. Джим выглядел дерзко сидящим за столом и озабоченно делающим записи в блокноте. Но почему же как уж на сковородке кручусь я, а не он?
— Нет, Ваша честь, я не видел органа мистера Моррисона.- Недовольное ворчание из задних рядов с хиппарями.
— Но Вы – барабанщик, Вы сидите позади мистера Моррисона; Вы и не могли ничего видеть,- возразил обвинитель.
— Да, но это не означает, что Джим не перемещается по сцене туда-сюда!- Мой голос окреп.
— Свидетель свободен.
Уф-ф-ф-ф-ф-ф. С этим покончено. Следующий — Рэй. Он был вызван из коридора и принес клятву.
— Вы живете на Беверли Хиллз?
— Нет, не живу, Ваша честь, — ответил Рэй с сарказмом. (А сейчас-то живет!)
— Вы видели орган мистера Моррисона?
— Нет, не видел, Ваша честь, но я играю на органе!
Присутствовавшая в зале аудитория взорвалась громким смехом.
— К ПОРЯДКУ! К ПОРЯДКУ В ЗАЛЕ СУДА!
%
— Это было очень смешно, Рэй! До истерики!- сделал я комплимент нашему «органисту», когда мы покинули зал суда и зашагали на обед.
«Минуточку, минуточку»,- завопила группа хиппи, сидевшая на заднем ряду. Ох, нет… не до автографов сейчас!
— Мы знаем, парни, что вы там выделывали. Когда врали с места дачи свидетельских показаний!
Рэй и я глянули друг на друга с изумлением.
— О чем вы говорите?! Я не видел никакого… обнажения!- резко возразил я.
— Может, кто-то из вас видел это?- осведомился Рэй.
— Моррисон всуе упомянул имя Господне пред очами наших женщин!- возопил тот, кто, кажется, был их оратором. Уклоняясь от ответа, он указал на пару девушек, скрывавшихся в засаде позади группы. Конфронтация нарастала, становилось жутковато. Все парни этой новорожденной христианской общины носили волосы до пояса, а две женщины выглядели, как носительницы заболеваний, передающихся контактным путем. Грязные хиппи.
— Ты видел, как Джим обнажался?- продолжал подстрекать меня Рэй, когда мы выходили в вестибюль. «Да, не выступай ты, Рэй,- подумал я про себя.- Эти люди – полные идиоты!»
Они начали преследовать нас и двигать головами сверху вниз, как бы говоря «да». Покорные деревянные марионетки доктора Павлова.
— Ну, увидимся позже,- сказал я, намекнув Рэю, что пора отчаливать. Мы поспешили вниз и, когда удалились на расстояние слышимости, я с настойчивостью спросил: — Что это за хрень была? По мне, так это какие-то кислотой увечные.
— Психоделические Христиане или что-то типа этого,- решил Рэй.
— Да-а, Психоделические Христиане. Они сказали, что видели Джимов х…й! Я видел, что он сбросил рубаху и натянул боксерские трусы поверх своих кожаных брюк, ну и все… я следил за ним. Ты хоть что-нибудь видел, а?- Рэй потряс головой из стороны в сторону.
— Все верно, ты почти все время держишь голову опущенной… Ну, я бы поклялся, что он не делал этого…да я уже и сделал так! В суде!
— Я думаю, у тех людей была массовая галлюцинация,- заключил Рэй.
— Боже, мы прельщаем фриков!