Продюсер «Дверей» Пол Ротчайлд умер в своем любимом лос-анджелесском доме 30 марта 1995 года после пятилетней битвы с раком легких. Ему было 59 лет. Значимость вклада Ротчайлда в музыку «Дверей» почти невозможно переоценить. Он был уверенным пилотом, управлявшим группой в ее попытках прорваться наверх, а с таким взрывным талантом, как Джим Моррисон в студии, невозмутимое присутствие Ротчайлда и его острая интуиция были совершенно необходимы при создании их музыки. Его проницательный интеллект, страстная музыкальность, чуждое сервильности чувство юмора и безупречное студийное мастерство были неотъемлемыми элементами звучания «Дверей»; без талантов Ротчайлда музыка, созданная на альбомах «Дверей» — от дебютного до «Моррисон отеля» — была бы невозможна.
Ротчайлда, вероятно, будут больше всего вспоминать за его вклад в историю «Дверей» — ему часто приписывали звание «пятого члена группы», — но за свою долгую и плодотворную карьеру он последовательно вытянул сногсшибательную музыку из широкого ряда артистов. В качестве директора звукозаписи на перспективной Электра Рекордз Джека Хольцмэна Ротчайлд в начале шестидесятых продюсировал таких мастеров фолка, как Фил Окс, Тим Бакли, Том Раш и Фред Нейл. Направив в середине шестидесятых компанию к более «электрическому» звучанию, он поработал с такими исполнителями, как «Блюз-ансамбль» Пола Баттерфилда и «Любовь». Помог собраться вместе Кросби, Стиллзу и Нэшу, выпустил отличнейшие песни Дженис Джоплин, а позднее работал с братьями Эверли, «Преступниками» и Бонни Рейтт.
В конце жизни, когда стало ясно, что смерть неотвратима, он вместе со своим старым верным другом Бобби Клейном начал подготовку панихиды, на которую бы собрались ближайшие друзья и приятели Ротчайлда после того, как он уйдет из жизни. Будучи продюсером до мозга костей, Ротчайлд спланировал каждую деталь своих поминок, от экспонируемых фотографий до воскуряемого ладана и музыки, которую сыграл бы струнный квартет.
8 апреля, прекрасным весенним днем в его доме на Горно-панорамном проезде в Лос-Анджелесе состоялась поминальная служба, спланированная Клейном и Ротчайлдом. Кроме семьи продюсера присутствовали Рэй Манзарек, Джон Дэнсмо и Робби Кригер, равно как и Грэхэм Нэш, Дэллес Тэйлор, Брюс Гэри, Билли Джэймз, Генри Дильц, Марк Джэймз, Бобби Нейвёс и многие другие, кто знали Ротчайлда и годами работали с ним.
Бобби Клейн и сын Пола Дэн, сам теперь продюсер, превосходно рассказали об их взаимоотношениях с Ротчайлдом в качестве друга и отца, соответственно. Когда гостей побудили вспомянуть Ротчайлда парой мыслей или историй, поднялся Джон Дэнсмо и сказал, что у него такое чувство, будто Пол уже работает над тем, чтобы заполучить Джима и Дженис для исполнения несколько дуэтов. Он также отметил, что в студии подчас ненавидел Пола, требовавшего казалось бы невозможного для того, чтобы продюсер вытащил из него такую классную музыку, на какую он сам себе казался не способен. Затем поднялся Рэй Манзарек и объяснил, что он не может себе представить продюсера более умелого, чем Пол Ротчайлд, или такого, с кем работалось бы более приятно. И наконец Робби Кригер рассказал собравшимся, что «Двери» существовали в поразительном месте, где жажда жизни Пола Ротчайлда уравновешивала тягу к смерти Джима Моррисона.
Ротчайлдовская любовь к музыке и сила его таланта наилучшим, вероятно, образом воплотились в анекдоте, рассказанном напоследок Бобби Клейном. Он живописал, что когда Ротчайлд признался, наконец, себе и друзьям, что близятся его последние часы, Клейн спросил его, с кем бы ему особенно хотелось потусоваться, когда он «свалит на ту сторону». Не колеблясь, продюсер, который принес миру столько отличного рок-н-ролла, улыбнулся и сказал: «С Моцартом, чувак, с Моцартом!»
.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Как-то в середине восьмидесятых мне пришло в голову, что «Двери» и не собираются исчезать.
Теперь, спустя десять лет после того, как режиссер Оливер Стоун нашел уместным поместить Джима Моррисона между Джоном Ф.Кеннеди и Вьетнамской войной в своей кино-версии Америки шестидесятых, это кажется очевидным. Еще более очевидным это стало после недавнего объявления о выпуске неминуемой коробки «дверных» CD-дисков – чрезвычайно ожидаемой и запланированной к появлению в магазинах спустя почти 30 лет после «Прорвись», сигнализировавшей о том, что пришло и, вероятно, никогда нас не покинет. Это очевидно, в конце концов, по тому шквалу связанного с «Дверями» продукта – книг, видео, а вскоре и CD-ROM’ов,- преследующему цель загасить ненасытную жажду потребителя.
Поп-писатели и кино-режиссеры в равной степени могут и совершают опрощение слишком сложных явлений до дайджеста, поглощаемого в один присест: по-другому это называется «каждый зарабатывает, как может». Поэтому, как ни болезненно это упоминать, но пусть вновь будет сказано: «Двери» были больше, чем рок-н-ролльным ансамблем. То, что они представляли штатовскую поп-культуру шестидесятых, засвидетельствовано не только в стоуновском байопике (биографический фильм – прим.перевод.), но и в саундтрэках таких мастерских кино-работ, как «Апокалипсис сию минуту» Фрэнсиса Форда Копполы и «Форрест Гамп» Роберта Зимекиса. Звуковая стенография, которую теперь несет их музыка, это – неизгладимая печать времени – бурных шестидесятых — и места – Америки, в особенности, Лос-Анджелеса.
Для любого человека моего возраста – когда я пишу это, мне 41 год – «Двери» были тем ансамблем, который востребовало само время. Все, что тебе нужно,- это любовь? Скажите это 14-летнему пареньку, чье первое знакомство с Эдипом пришлось на 1967 год благодаря Джиму Моррисону и его впечатляюще волшебному «быстрому спуску в зал» в «Конце». Я до сих пор поражаюсь, что мой самый первый любимый ансамбль в мире продолжает для кого-то что-то значить спустя тридцать лет.
Тщательный аналитический отчет Чака Крайсэфулли о многих песнях «Дверей» намеренно эпизодичен; наших собственных жизней хватает на это с лихвой. Одним из смущающих побочных дефектов растрачивания профессиональной жизни на писательство о поп-музыке состоит с том, что Ваша аудитория естественным образом молодеет, тогда как Вы стареете. В 1967 году, наслаждаясь первым альбомом «Дверей», я не был одинок среди своих друзей-подростков, но я, может быть, один из очень немногих, кто по-прежнему призван думать об этом каждые три года, или типа того.
Причина, по которой я до сих пор пишу о поп-музыке, предопределена судьбой; юношеские годы прошли в Майами, штат Флорида, и один совершенно незабываемый вечер 1969 года я провел в составе «Аудиториума Обеденного Островка». Тут я впервые вижу «Дверей»; тут я увижу эксгибиционизм Джима Моррисона, более разнообразный, чем тот единственный раз на сцене, и тут я вижу, как мощь одного человека и мощь рок-музыки может вот-вот инициировать мятеж. Опыт из первых рук, то было мощное восприятие, как должным образом отметила ссылка на Олдоса Хаксли.
Вечер, когда я впервые увидел классическую кровавую кино-баню Сэма Пекинпа «Дикое стадо», был еще одним памятным эпизодом: это произошло спустя два года, и по пути домой, когда животное насилие фильма ехало в машине вместе с нами, радио объявило, что Джим Моррисон умер таинственным образом в Париже. Вскоре надо было отправляться в колледж, и кое-кто из тех, кто ехал в той машине, двинули в Филадельфию посмотреть на то, что осталось от «Дверей», — предстояло их краткое турне без Моррисона. Плохое. В течение года в маленьком клубе Восточного Лансинга, штат Мичиган, я впервые увидел Игги Попа и его «Шестерок». Я тогда уже пописывал и был поражен увиденным, и, стоя за кулисами с этим человеком, все, что я придумал спросить у него, вылилось в вопрос, видел ли он когда-нибудь живое выступление Джима Моррисона. «Ну, конечно»,- ответил он мне 21 год тому назад. «Ну, и?»
«Двери» ушли, но они остались. В 1978-ом я, как всегда, подробно излагал свои воспоминания о майамском концерте в отзыве на только что вышедший альбом «Американская молитва»; слушая вновь голос Джима Моррисона – впервые и разнообразно – воскресивший воспоминания, которые, я думал, канули в Лету. К 1981-му мне не только расшевелили память. Здесь в Штатах музыка «Дверей» наслаждалась потрясающим восстановлением популярности; в журнале Криим, где я работал, мы собрали «специальный мемориальный выпуск десятилетия», который нес, по общему согласию, броский заголовок «Легенда жива!», и чьи продажи распространялись, как лесной пожар.
Если б меня тогда спросили, будут ли «Двери» популярны спустя почти 15 лет, я бы ответил «нет». И опять ошибся бы. Был бы еще фильм Оливера Стоуна, обилие вновь найденных концертных видео-записей и тот вечер в 1993-ем, когда «Дверей» приняли в члены Зала Славы Рок-н-ролла. Джим Моррисон давно ушел, но его сценическое пение «Блюза придорожного трактира», «Прорвись» и «Запали мой огонь» под аккомпанемент выжившего трио – не менее современное явление, чем Эдди Веддер из «Зажатия раковины», а это — свидетельство вневременности и значимости замечательной музыки «Дверей».
Представьте жизнь серией фрагментарных эпизодов, и Вы обнаружите, что где бы то ни было есть свой особый смысл. Прошлый год я проезжал мимо моего старого голливудского квартала и увидел целый парк пожарных машин. Мой прежний дом полыхал. Из пожарных шлангов хлестала вода. А из автомобильного радио неслось «Запали мой огонь».
Просматривая добросовестный отчет Чака Крайсэфулли о многих удивительных песнях «Дверей», я слушаю новый CD-диск, полученный сегодня по почте от Электра Рекордз. Это вновь реконструированное издание «Американской молитвы» Джима Моррисона, предметом гордости которого являются три бонусных трэка. Теперь у меня есть жена и двое маленьких детей, и я заглядываю вперед гораздо чаще, чем оглядываюсь в прошлое. Но звучит «Американская молитва», и я опять сижу в «Аудиториуме Обеденного Островка», ожидая, когда во всю силу легких этот человек заорет «ОЧНИСЬ!». «Двери» непреходящи, в отличие от нас самих. И, чем старше я становлюсь, тем более справедливо это звучит.
.
Дэйв ДиМартино * Лос-Анджелес 1995