Лос-Анджелес, 1981
… Ну, я опять о том же. Думал, что с вызыванием твоего духа уже покончено, но вот, только что вернулся от газетной стойки, где взял последний номер Роллинг Стоун. На обложке – ты! Заголовок читается, как «Он горяч, он сексуален и он мертв!» Безвкусно, но прикольно.
У нас на видео есть масса заснятого нашей старой 16-миллиметровой камерой, и Рэй говорит об этом, как о мощном средстве повышения «дверного» сознания. Чешет, как Махариши. Еще цитата из Отца Манзарека: «Я верую в «Дверей». Наша музыка соответствовала представлениям второй половины двадцатого века. Я не остановлюсь, пока каждый не узнает, кто такой Джим. Может, я должен много рассказывать, может, всю оставшуюся жизнь».
Мы с Робби говорили Рэю, что это – дело публики и критики, говорить насколько мы важны, но Рэй продолжал вещать: «Двери» делали то, что делали, и время тут ни при чем. Суть – в эволюции человечества». И, наконец: «Чтобы любить «Дверей», нужно иметь интеллект». Изумительно, да? Может, для тебя и изумительно, но тут помпезность приводит в замешательство. Причина, по которой я так придираюсь к Рэю, проистекает из заинтересованности. Я настолько заинтересован, что не могу впадать в блажь.
Это такая же чепуха, как и разожженная твоим выступлением в Майами. Она была описана, как «горечь, обернувшаяся белыми костяшками пальцев», охвативших мои барабанные палочки. Я бы сказал, что это – любовь. Прочувствования и заботы достаточно, чтобы выразить разочарование.
Крестовый поход Рэя дает результаты, и стадо нарождающихся фанатов «Дверей» прирастает. Статья в Роллинг Стоун написана молодой женщиной, которая во времена нашего пика ходила в детский садик. Но в одном она попала в точку: «Наиболее важный аспект Воскресения Моррисона – сегодняшняя подростковая потребность – а, может, и всех нас – обрести далеко не безупречного идола». Приглашение на вечеринку. Неплохо сделано, Дионис.
Я пошел на премьеру упомянутого мной «Апокалипсиса сию минуту» Копполы. Там была какая-то магическая связь между начальным визуальным рядом и нашей песней «Конец», вовсе не та, какую освещал Рэй, увидев фильм на экране. Коппола знал Рэя со времен кино-школы и спросил у него, не напишут ли «Двери» музыку, чтобы отметиться в фильме. Тот не рассказал об этом ни мне, ни Робби, и даже поведал Копполе, что «Конец» плохо сочетается с кадрами Мартина Шина, сидящего на кровати. Шин садился, когда темп музыки ускорялся. Думаю, Копполе не понравились наставления, как делать кино, и он отправил Рэя восвояси.
А помнишь Дэнни Шугермэна? Подростка, отиравшегося в нашем офисе и работавшего с почтой фанатов? Над которым каждый посмеивался, когда я захлопывал двери перед его 14-летним носом, пытавшимся проникнуть на приватные встречи в нашем бэк-офисе. Так вот, предприимчивость, давшая ему первую работу в «Дверях», распространилась до того, что он написал книгу о тебе! И что это за книжка. Приходит на память одна из твоих поэм из «Богов»:
Вот ванны, бары и под крышею бассейн. Наш лидер побежден, он распростерт на запотевшей плитке. В его дыханье хлор, хлор в длинных волосах. Все ж гибкое, хоть и подпорченное тело средневеса. А возле – честный журналист, наперсник. Любил он окружать себя людьми с огромной тягой к жизни. По большей части пресса – это грифы, что кормятся от сцены, которую уверенной Америке так важно разузнать. И камеры, засунутые в гроб, интервьюируют червей.
Во-первых, она называется «Никто не выйдет отсюда живым». Знакомая строчка, да? Национальный бестселлер. Во-вторых, она насыщена фактами благодаря разысканиям Джерри Хопкинза. Это,.. правильно,…давнишний автор Роллинг Стоун, друживший с тобой и предлагавший делать книгу об Элвисе. Ну, о тебе он одну сделал, только его издатель – Саймон и Шустер – отверг ее. После пяти лет исследований она вышла с весьма негативным отношением к тебе, и 40 издательств отказались печатать ее. И тут появляется Дэнни Шугермэн, создатель империи и первейший ученик Святого Джэймза (в просторечии – Джима – прим.перевод.). Издатель назвал его наперсником «Дверей», поименовав тебя в предисловии Богом, и после того, как Манзарек вычеркнул много ерунды, они замесили дела с Уорнер Букс, дважды отказавшей им ранее. «Никто не выйдет отсюда живым» читается так, будто ты был совершенной задницей, наплевавшей на свой гений,… и это побудило Нью-Йорк Таймз включить ее в Бестсэллер-Лист, что генерировало рост продаж альбомов; Дэнни сделал целую карьеру, а я получил гонорара больше, чем за все гастроли! Дэнни в качестве религиозного фанатика и Рэй в качестве Святого Павла распространяют святую песнь о тебе спустя столько лет после смерти мессии. Дикость какая-то. Я имею в виду, что наши песни ставятся в пример, а твое саморазрушение идеализируется. Движение французского декаданса 19 века – твои герои Бодлер и Артюр «святейший беспорядок в голове» Рэмбо – прибыло в американскую глубинку.
А я вот что отчебучу.
Я не покупаю этот бестселлер, и никогда не покупал. После того, как ты умер, мы трое, по логике вещей, пришли к выводу, что замена тебе невозможна, а посему запели Рэй и Робби. Мы сделали два альбома, но потом, имея ангажемент на три следующих (с гарантированным доходом по 250 тысяч долларов от каждого), мы осознали, что главная позиция, вершина нашего алмаза утрачена, поэтому мы объявили о прекращении деятельности. Мысленно возвращаясь к тем временам, Робби говорит, что нам надо было бы взять скорбную паузу, прежде чем продолжать. Но нас так сильно еще до твоего отчисления разжигала страсть идти своим путем, что мы по-настоящему не осознали твоей смерти и не горевали.
Ты был из тех людей, что предаются неслыханным излишествам, но, создавая музыку, был серьезен до предела. Как позже сказал Рэй: «Джим всегда добивался желаемого». Но были излишества, убившие тебя и для нас, и для фанатов.
Винс сказал: «В последние два года нашей карьеры пацаны подходили ко мне после концертов и спрашивали: «Почему он так сделал?» Они не хотели видеть его настолько пьяным, чтобы забывать слова. Они хотели, чтобы Джим был певцом Джимом Моррисоном, а Робби – Робби Кригером с электрическими волосами и электрической гитарой, а Джон Дэнсмо – этаким небольшим парнем, крайне сведущим по части барабанов, а Рэй — Манзареком со своим знаменитым клавишным басом и органной техникой, граничащей с классической».
Ну…спустя десять лет, я наконец осознал, что «один из «Дверей» запечатлено на моем лбу навеки. Думаю, это — прогресс, в свете того, что сразу после твоей кончины я чувствовал, что сохранение оригинального имени ансамбля подрывает нашу целостность и верность тебе. Кроме того, мы стартовали в Венеции, четверо пареньков против всего мира, без агентов, менеджеров и фанатов.
— И как же, черт возьми, мы собираемся назваться?- подкалывал я Рэя и Робби на репетициях нашего нового альбома.
— Мы – «Двери» с Джимом или без него,- сказал Рэй.
— Я не согласен,- сказал Робби.
— А я еще не решил,- вывернулся я.
Наш первый альбом после твоей смерти – «Другие голоса» — был неплох. Рэй написал тебе посмертную песню «Прогулка по канату». И единственное место, где он выразил свою обиду на то, что ты не заботился о себе, заключалось в стихах:
Ты идешь по канату, мы умом-то с тобой.
Но ты совсем один, а мы идем домой.
Мы на твоей стороне, готовим помощи вату.
На афише твоей одинокий анонс.
Ты – перекати-поле, как Брайан Джонз.
В 1972-м Никсон был переизбран, и его вице-президент Спиро Т.Агню принял вызов «нарко-культуры». Он ссылался на фильм «Беспечный ездок» и стихи рок-песен – «Маленькая помощь друзей» битлов, «Белый кролик» «Аэроплана Джефферсона» и «Восемь миль вверх» Бэрдов – как на опасные. «Рок-стихи промывают мозги молодежи, заставляя принимать наркотики. Нас можно обвинить в защите песенной цензуры, но вы по-настоящему вслушивались в слова некоторых из этих песен?… Рок против Америки»,- сказал Агню комитету по расследованию, организованному Конгрессом. Публично он никогда не призывал к цензуре этих песен, но…
В промежутке между записью «Других голосов» и «Полного цикла» — нашего второго альбома без тебя, мы с Джулией начали испытывать большие трудности. В доме ощущалась какая-то предопределенность, поэтому, когда я спросил Джулию, не завела ли она интрижку, она призналась. Я быстренько укротил свою ярость, немедленно стиснувшую пальцы на моем горле.
Я перенес свои вещи в дальнюю спальню, а тут и желудок Джулии начал демонстрировать наличие дитя от Берри Оакли, басиста «Братьев Оллмэн». Я уже собирался сорвать крышку с котла своей ярости, как пришла новость о его гибели в мото-аварии.
После этого Джулия определилась с тем, что она хочет иметь ребенка. Я, испытывая жалость к ней и ребенку, и надеясь, что теперь она вернется ко мне, импульсивно сказал, что заботился бы о нем.
Но она не вернулась.
А пожелала на период беременности вернуться на юг, во Флориду. Я рассматривал вариант: не приютить ли на некоторое время своего брата, поэтому оплатил ее поездку. Как сказала Джулия, все прекрасно совпало.
Мой брат Джим – ты мог помнить его с тех спагетти-обедов – жил в квартире в Вествуде (в те времена они были там очень дешевы) и после нескольких залеганий в психушках посещал психиатра. Однажды, завершив часовое свидание с врачом, он оказался столь возбужденным, что я решил, что собирался оставить его в больнице или выписать дополнительное лекарство или еще что-нибудь такое. Когда я сажал его в машину, он продолжал трясти ногой так, как будто по ней ползали муравьи.
Я доставил его до квартиры, и не узнал этого места. Я был тут раньше, но теперь здесь царила полная разруха. Как будто в эти апартаменты угодила атомная бомба. Большего запустения я не видал. Пирамида грязной посуды в раковине громоздилась до потолка, кругом вонючая одежда, и ванная, в которой каждого поджидала гарантированная зараза.
— Ты когда-нибудь чистил свой аквариум?- осторожно спросил я. Сквозь совершенно зеленое стекло рыб было не разглядеть. Находиться в этой хибаре было все равно, что угодить с тобой в один лимузин.
— С рыбами все в порядке,- ответил брат. Он возвышался надо мной, и черные волосы на груди курчавились из-под футболки.
Человече. Я чувствовал его неуравновешенность хотя бы по тому, что он непрерывно тряс ногой. Похожую эксцентричность я находил и в тебе, только без внешних физических проявлений.
Я предложил ему поехать и остаться у меня на недельку, и мы поехали. Часами говорили о том, что теперь он будет отдавать музыке гораздо больше времени, чем рисованию. Я любил его песни и беспокоился, что мой публичный имидж может оказаться столь велик, что помешает успеху брата. Почему он избрал ту же профессию? Кроме того, его картины были уникальны.
Мы говорили о его проблемах, и это совершенно изнуряло меня. Интуиция подсказывала не слишком давить на него, чтобы взаимоотношения оставались спокойными. Когда он нервничал, я нервничал тоже. И чувствовал, что вот-вот меня охватит страх и паника. В «Дальней стороне безумия» Джона Перри утверждается, что единственным подтвержденным средством от шизофрении является посвящение собственной жизни (может, десяти лет интенсивной жизнетерапии) больному. Было впечатление, что я поддерживаю над водой неумеющего плавать. Я знал, что мои силы помощника иссякнут через несколько дней. Но тут был мой собственный брат.
Я позвонил отцу, и до того, как вернулась Джулия, мы переселили его в реабилитационный дом.
Что может привести в более тяжкое уныние, чем обход с Джулией каждой комнаты в доме и произнесение слов: «Я хочу вот то… это – мое, ты возьми то… Нет. Я хочу это… Хорошо, но тогда я получу это»? В день, когда я съезжал, дули ветры санта-ана (жаркие сухие ветры из районов пустынь Южной Калифорнии – прим.перевод.) и, упаковавшись, я обратил свой взор к Джулии со словами: «Ты уверена, что хочешь именно этого?» Она кивнула своими карими власами, и я чуть не разрыдался, закрывая входную дверь. Прощай, Американская Мечта. И жизнь счастливая вовек. Опять на улицу скитаний, что так полна воспоминаний.
Может, мы восприняли наши свадебные клятвы – «наполни каждому бокалы, испей из каждого из них, и каждому подай по хлебу, отведав тот и тот» — слишком буквально, как разрешение на интрижки, а не уважение к уединению каждого в структуре брака.
Со всеми вашими размолвками вы с Пэм никогда не признавали себя побежденными, точно? Конечно, вы же никогда не съезжались и не бракосочетались. Скорее всего, наркотики заняли место более традиционных обрядов.
Я оформился в висящий над соседним обрывом пластиковый апартамент, из которого равнодушно взирал на дом моей мечты на Аппиевой дороге. По крайней мере, мне достался Отто – мой пес.
Неужели милы тебе эти повадки?
Отвечай мне, на сладости падкий.
Вот ты любишь, а детка шмыгнула за дверь.
Следующий год я назначал свидания и заказывал внешне привлекательных девушек – в отместку. Джулия не была пределом моих физиологических фантазий, но что-то привлекало меня в ее душе. И теперь мои глаза трудились сверхурочно. Телесный контакт давал короткое удовлетворение со слишком продолжительной болью.
Я бесцельно колесил по городу и окрестностям, разыскивая девушек, а на самом деле, искал себя. Порой я был вынужден припарковываться на обочине, пережидая головокружение. Я-настоящий потерял свою сердцевину.
И, как мальчишка, я достиг дна этой спиральной траектории. Пора было взрослеть. Причем, в одиночку. Так делает каждый – в такой же отчаянной точке его или ее жизни. В поисках своего природного средства исцеления я нервно мотался по Топанга каньону, как по Эдему, подыскивая дом для покупки. Я рисковал, дрейфуя к тому, что большинство горожан назвали бы «никуда», но я стоял перед проблемой преодоления стены своего здравого смысла. У меня за плечами были 7 или 8 лет рок-н-ролла и Голливуда, и за углом поджидала депрессия.
Почему? У меня было все, о чем мечтают люди материального мира. Но у меня был еще и внутренний мир. А он уподобился полу, сделанному из швейцарского сыра. Вокруг полно дыр, куда можно провалиться, как та, в которую я чуть не канул в начале своего первого кислотного путешествия. Самое время было вернуться в маленькую мятежную богемную коммуну, где я приобрел первый опыт «воображаемой реальности», как сказали бы шаманы, и вновь найти свою сердцевину.
Наши юристы занялись внесудебным урегулированием, и мы подали на большое «Р». (развод – прим.перевод.) Закон о разводе в Калифорнии устанавливает, что супруг должен получить половину совместного дохода, нажитого в браке. Суммы чеков, которые я дважды подписал Джулии в течение года алиментов, просто шокировали, но они указывали на то, что, если она так разбогатела за мой счет, то я просто неприлично разбогател. «Дверной» миф маршировал дальше.
%
Время лечит. Оглядываясь назад, признаю, что Джулия очень помогала мне в проблемах с тобой. Да, ты бывал трудноват… Во время записи второго после твоей смерти альбома Рэй и Робби перегрызлись по поводу музыкального направления. Когда драка утихла, мы поехали в Англию поискать тебе замену. Отказаться от музыкальной синхронности, которую мы вырабатывали более шести лет, было тяжко. Может, нам следовало делать чистый инструментал, как ты и предлагал на тот случай, если мы распадемся.
Мы подобрали нескольких подходящих английских музыкантов, но, к несчастью, Дороти, бывшая беременной в тот момент, стала эмоционально ненадежна, и Рэю пришлось выбирать между нашей карьерой и транспортировкой ее домой. Он не собирался оставить без поддержки ту, которая эмоционально поддерживала его в течение стольких лет.
И вот, Робби, его теперь уже жена Линн (ты помнишь ее!) и я сидим в Англии, не зная, что делать.
И мы с Робби решили выдавить хоть что-то из путешествия почти на другую сторону Земли. Не желая приползти домой без творческих результатов, мы сформировали группу, названную «Ансамбль окурков», и оплатили запись половины альбома в Англии, а другую половину – на Ямайке, по пути домой.
Ориентированная на джаз фирма грамзаписи Блю Тамб Рекордз выпустила альбом, но группа так и не взлетела. Запись, испытавшая влияние рэгги и джаза, вышла задолго до того, как Боб Марли и «Плакальщики» вкапались в это дело. Ах, да, ты же пропустил рэгги. А Марли стал наиболее важным музыкальным событием семидесятых. Не многие ему под стать.
Дэйвид Геффен, нынешний магнат звукозаписи, был прав. Прослушав пленки из Лондона и Ямайки, он сказал, что нам следует отправиться в здешнюю студию и записать пару песен получше, тогда альбом выйдет очень крепким. Мы не последовали его совету, потому что новые музыканты держали в уме свои сольные карьеры и вернулись в Лондон. Заставив меня подумать о преданности, необходимой при формировании и старте группы, которая у «Дверей» определенно была.
— Что вам нужно, так это четверо или пятеро равно талантливых парней,- сказал Робби в позднем интервью.- Нельзя иметь одного паренька, целиком отдающегося музыке, другого, который здесь только из-за девушек, и третьего, который просто учится музыке. Все участники «Дверей» — во внутреннем смысле – били в основном в одну точку.- Впрочем, играя с теми музыкантами, мы с Робби насладились парой лет хорошего творчества.
В 1973 году был урегулирован не только мой развод с Джулией, но и окончание вьетнамского «конфликта». Именно так окрестили некоторые политиканы то, что вылилось в 109,5 миллиардов долларов расходов, 360 тысяч раненых или убитых, не говоря уж о 3,25 миллиона раненых или убитых солдат и мирных жителей Вьетнама.
В августе 1974-го Никсон ушел со сцены, не дожидаясь импичмента в связи с большим скандалом, названным «Уотергэйт». Республиканцы вломились в избирательный штаб демократов, а потом попытались замести следы. Никсон оказался замазанным. К тому же ему пришлось доплатить полмиллиона налогов! Почти за год до этого Спиро Т.Агню отказался оспаривать предъявленное обвинение по уклонению от уплаты подоходного налога и оставил свой пост вице-президента.
Гораздо важнее: умер один из великих барабанщиков свинга – Джин Крупа.
Прожив в Топанга несколько недель, я встретил девушку – Дебби Файф – которая присматривала за домом, находившимся на другой стороне от моего нового жилья. Впервые встретив ее, я саркастически сказал: «Ну, ты и высоченная». Так я скрывал свою незащищенность перед женщинами. Я воображал, что, если буду грубить, то они не заметят, насколько я застенчив. Ничего не напоминает? Узнав меня получше, Дебби сказала, что я не очень-то вписываюсь в мрачный образ «дверного» мачо. Ее вот-вот должны были уволить, и она собиралась вернуться к маме в Долину (Сан-Фернандо, центр Лос-Анджелеса – прим.перевод.), и тут я предложил ей переехать ко мне.
Потом огорошил ее идеей завести ребенка.
Вне брака! Догадываюсь, что я из тех, которые шокируют.
Или боятся обязательств.
Дебби не повелась на это, но она с радостью завязала со своей работой и избавилась от необходимости вставать в пол седьмого утра, чтобы добраться до даун-тауна.
Мы прожили вместе уже около года, а я еще не был формально разведен. Я призывал Дебби быть дружелюбной по отношению к Джулии, стараясь продлить обстановку шестидесятых, но, ее приглашение Джулии на неожиданный для меня День Рождения оставило жуткое впечатление. Пришлось пришпорить юристов по разводу, что я и сделал, после чего по нескольку вечеров в неделю мотался по барам, оставляя Дебби дома в одиночестве.
Откуда такая неугомонность? Из прошлой жизни преуспевающего человека? А может, просто проблемы роста. Живя в Топанга, я несколько сбросил скорость, но остановиться еще не был готов. Как-то я посетил девичьи апартаменты, «согрешил», а затем прикатил назад домой в районе часа ночи. После бессонной ночи я не мог больше сдерживаться и утром все рассказал Дебби. Она была серьезно расстроена, и это напугало меня. Я знал, что подорвал основы наших отношений.
Кажется, и вы с Пэм заводили такие же диалоги каждые несколько месяцев. Наверно, бывало довольно отвратительно. Почему мужикам так трудно нести обязательства? Что-то в генах заставляет сеять свои семена повсюду? Нам надо травмировать себя и окружающих, чтобы в конце концов справиться с этой проблемой. И даже после этого нас мучают сомнения.
Примерно через неделю Деб вернулась в норму, и я надеялся, что моя нижняя половина запомнит урок. В своем диалоге с этой частью тела я упирал на синхронизацию ее деятельности с головным мозгом.
Президент Форд, который заменил Агню, а потом и Никсона (поговори о Принципе Питера и его концепции восходящих неудач!), даровал предыдущему президенту Никсону полное прощение всего криминала, совершенного тем за время пребывания у власти. Форд также даровал частичную амнистию как уклонистам от призыва, так и дезертирам. Я мог бы быть одним из них.
Деббины побуждения к браку заставили меня щелкнуть, наконец, хлыстом над головами совершенно тормозных юристов, чтобы развод был доведен до завершения.
Хотел ли я снова жениться? Ну… в некотором смысле. А ты? Разве Пэм никогда не давила на тебя, чтобы ты сделал ей предложение? Чтобы поделить твое имущество, ее семья изготовила регистрационный журнал какого-то мотеля в Фениксе, указывающий, что вы спали вместе. В Аризоне несомненное сожительство принимается за узаконенное супружество. Твои родители согласились с этим, и Курсоны решили отдать им половину. Никто не требовал от них этого, но я чувствовал, что обе семьи, делящие останки, правы.
Дебби никогда еще не выходила замуж, поэтому… в этот раз маленькая церемония на нашем заднем дворе казалась больше подходящей для меня, особенно в свете последнего свадебного празднества, бывшего большой суетой, не уберегшей в конце концов брачующихся от развода. И вот, мы живем во грехе пару лет на Оперенном Холме — доме в Топанге, который после лет, проведенных в Лорел каньоне, помог мне обосноваться. Построенный в двадцатые годы, он располагается на вершине холма в окружении дубов. На заднем дворике есть масса пурпурных и белых азалий со шпалерами свисающих воронковых лоз. Идеальное местечко для свадьбы. Семья Смитеров, у которых я купил поместье, назвала задний дворик Кольцом Друида, из-за ощущений, которые он порождал в сумерки.
Мне не полагалось видеть невесту до церемонии бракосочетания, но столкнулся с Деб в холле, и она подчеркнула, что так нервничает, что приняла валиум. Так ли уж много значила церемония, если точка отрыва была нами уже пройдена? Я совершал раньше этот ритуал, поэтому знал, чего ожидать, но все-таки это досадило мне.
Изящный местный священник оженил нас, но я не думаю, чтобы он понимал, чего мы стараемся получить от этой церемонии. Оглядываясь назад, не думаю, чтобы мы сами четко это осознавали. Отредактированная версия «Этим кольцом ты сочетаешься…» была проговорена с удалением строчки «пока смерть не разлучит нас». В то время мы думали, что это было бы наивно. И ненормально. Откуда могли мы знать, какими станут наши отношения спустя, скажем, десять лет? Это казалось чем-то из практики престарелых. Слишком сентиментально. Мы были молоды… и свободны!
Тем временем Рэй сделал два сольных альбома. «Золотой Скарабей» был первым и самым интересным. В нем он проповедовал свою позитивную жизненную философию, по которой общество движется по пути к появлению Золотой Расы. Помнишь те споры, которые ты обычно вел с Рэем? Ты, борешься за индивидуальные культурные ценности, а Рэй выступает за гомогенизацию? Его сольная карьера не задалась, поэтому он образовал ансамбль, названный «Ночным Городом», который позиционировал себя продолжателем «Дверей». Это ранило мои чувства. Неужели Рэй думал, что он смог просто заменить нас? Я видел их в «Виски», они сыграли пару наших старых песен, и Игги Поп (в футболке с твоим изображением) спел «Запали мой огонь». Рэй предложил мне выйти на сцену, но я вихрем вылетел из клуба. Ведущий певец (Ноа Самбоди) околачивался с таким важным видом, как будто уже стал Богом, не заплатив за это ничего. Я хотел проорать Рэю: «Этот парень – карикатура на Джима!» Они распались.
Я втянулся в актерство, а Робби сделал парочку собственных музыкальных проектов. Они оказались довольно хорошими, ориентированными на джаз. Робби отчаянно старался произвести впечатление, что его кожа, типа, более темная, чем на самом деле. Несколько чересчур старался. А ты знаешь, как я люблю джаз.
Наши индивидуальные усилия, может и не превратились в землетрясение, но я до сих пор ощущаю себя занимающимся творчеством. А без этого я бы, наверное, чувствовал, что часть меня утрачена.
Время от времени нас расстраивала гигантская тень, отбрасываемая «Дверями», но мы же и гордились ею. Расстроенные и гордые, расстроенные и гордые. Горькая радость – пройти пик карьеры в 26 лет, но актерство и писательство придали мне второе дыхание. Новый взгляд на вещи. Другой путь творчества или даже два открыли новую дверь в мой внутренний мир.
Жена Дебби согласилась прекратить предохраняться, и мы подготовили маленькую солнечную спаленку в конце коридора, где, по словам предыдущего владельца, Хью Лофтин написал «Вояжи доктора Дулиттла». Мы оба хотели девочку. И получили ее! Я не парился выносить решение по вопросу ИМЕНИ и вообще не выступал. Это время было для меня волшебно счастливым.
Осенью 1977-го шесть лет спустя после твоей смерти Рэй, Робби и я начали прослушивание стихотворных пленок, записанных на твоем Дне Рожденья незадолго до того, как ты отправился «на другую сторону». Через полтора года мы завершили «Американскую молитву» — поэтический альбом, который мечтал сделать ты.
Наш старый продюсер Пол Ротчайлд выразился в прессе, что это было «изнасилованием Джима Моррисона». Да, когда-то ты думал о фоновой оркестровке, прерывающейся на время чтения тобою стихов, но, к сожалению, твое физическое тело отказало еще до воплощения проекта. В работе над этой пластинкой Рэю, Робби и мне пришлось невероятно тяжело; мы создавали «фильм для ушей», зная, что концепт не будет коммерческим, и я очень горжусь им. Знаю, тебе бы он понравился.
По-моему, поэтический альбом стал одним из немногих ценных пост-моррисоновских проектов. Мы, скорее, отдавали честь твоим словам, чем эксплуатировали их. А потом отправились в интервью-тур по Европе для раскрутки диска.
%
— Я думал, мы собираемся просто посидеть в клубе!- крикнул я Дэнни Шугермэну, нашему нынешнему пресс-агенту, когда мы ехали в битком набитом лимузине устанавливать звук.- Ну, знаешь, хлопнуть несколько рюмок, а потом быть приглашенным на сцену местной бандой!- продолжал орать я.
— А вы не могли бы не кипятиться, парни,- неожиданно встряла Дороти — жена Рэя.
— Это ЧЕРТОВСКИ плохой концерт,- возразил я.
— Но нас уже проаннотировал Роллинг Стоун в рубрике «Случайные Ноты»,- хором откликнулись Рэй и Дэнни. Пока ты не умер, разве мы имели прессу по поводу иному, чем то, что мы сделали? Никакого манипулирования. Хотя мы и не могли сыграть «Американскую молитву» вживую, все-таки это был паблисити-тур.
Когда мы взобрались на сцену парижского диско-центра «Палас», я не смог удержаться от дальнейших стенаний. – Мы не играли вместе три года, и дадим отвратный концерт, да еще и на арендованном аппарате!- Я был рад увидеть опрокинутое лицо Рэя, когда он окинул взглядом огромный просцениум. У него возникла идея, что это была плохая идея.
— Играть на своем барабане все равно, что носить перчатку подходящего тебе размера,- сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно. Рэй и Робби принялись вспоминать аккорды некоторых наших старых песен.
Тем вечером, когда поднялся занавес, мы приободрились, но стряхнуть ржавчину так и не удалось. Не пойми меня неправильно. Я согласен с тем, что ты сказал в одном из интервью, как наша музыка постепенно становилась лучше, плотнее, а ведь море звука выдают всего лишь три парня. Думаю, что наша троица превзошла свою музыкальность и достигла чего-то коллективного, чего-то большего, чем простая сумма частей. Но сейчас под рукой было заемное оборудование и нехватка репетиций. Мы шли на это не по собственному желанию. После я по-настоящему наклюкался, как в Новом Орлеане после дерьмового концерта в «Пакгуазе». Я совершенно ненавижу играть плохо, и мы отыграли добросовестно.
А в 9 утра пришел автомобиль, чтобы мы впервые посетили твою могилу. Вот оно – время похмелья.
%
После нескольких внешне блаженных лет в Топанге, включая случайный чисто эмоциональный эксперимент с нашим дантистом и его женой – облегченный куаалюдом (наркотическое средство – прим.перевод.) и устойчивым ростом траво-курения – Дебби и я переехали назад в Сити.
А потом у нее случился роман.
Она сказала, что это поможет нашим отношениям, так как она почувствовала себя более открытой. Теперь пошатнулся я. Она увиделась с парнем еще пару раз, и все закончилось.
Потом у Дебби была еще одна интрижка. На этот раз она оказалась разрушителем брака.
Я позволяю ей увлечь себя на консультацию, хотя и был против этого. Психотерапия – это для поколения Боб и Кэрол и Тэд и Эллис. У нас была кислота, так что мы могли позаботиться о себе сами. Но она выглядела столь серьезной, что мы отправились на совместную терапию. Оглядываясь назад, я вижу, что Дебби все еще желала бороться за наши отношения. В какой-то момент она остановилась.
Ты как-то ходил к психиатру, так же? На той репетиции я, как всегда, оставался в тени, наблюдая оттуда. Я слышал, как ты вышучивал доктора целый час. А сейчас считаю, что эти посещения могут быть полезны. Как кислота или медитация, или музыка. Эти вещи, как указатели, системы поддержки, каждая из которых так часто необходима в жизни, и если ты восприимчив к их энергии, они смогут подпитать тебя.
В далеком 1966-м Махариши сообщил нашей маленькой группе, что он собирается вернуться в свою гималайскую пещеру до 1970 года. Но до сих пор не вернулся туда; он все еще бродит по свету, по своим центрам медитации и продает то, что превратил в «МакДональдсы духовности».
Мне грустно от этого, поскольку медитация до сих пор полезна моей душе. По любой технологии. По крайней мере, Махариши не зацикливался на 15-летних девочках, как другой восточный гуру, Свами Муктананда. Кажется, истинная проверка этих мудрецов – дойти до Земли Секса, Мощи и Жадности и устоять (или нет) на своем духовном пути.
Тем не менее, я до сих пор смиряю разум своей мантрой:
Предпринимай предельные усилья, чтобы не потерять правдивость чувств,
Пекись, чтоб натуральна и проста была твоя еда,
И поливай цветы, что под пятою коренятся,
И к небесам ты возноси все взоры —
Так в разуме твоем пребудет рай.
Что до моего нового указателя, то даже простое присутствие психотерапевта вскрывает всю чушь и побуждает быть честным. Если ты, конечно, не решил бороться в одиночку и высмеивать их всех скопом, как я слышал, делал ты.
Мне открылось, что пока наша дочурка благополучно доросла до пяти лет, Дебби настиг кризис идентичности. До того, как нам пожениться, она работала; и вновь захотела работать. Линн, жена Робби, зная, что денег нам хватает, думала, что Дебби спятила. Но Дебби чего-то не хватало.
Терапевт – кстати, женщина – сказала, что взращивание ребенка, возможно, более важно, чем карьера, но это не помогло Деб. Ей опять хотелось окунуться в сферу торговли, я не возражал, да только этого оказалось совершенно недостаточно.
Мне было легко сконцентрироваться на мысли, что мы хорошо исполняем родительские обязанности, потому что публичными восторгами я уже пресытился. А вот, что мне было трудно высказать или продемонстрировать, так это — теплоту и поддержку. Я поддерживал Дебби в ее начинаниях, но очевидно недостаточно. Упрямство жителя Новой Англии, казалось, удерживала меня от проявления особой заботы. Я не проявлял необходимой глубины. Я всегда думал, что она знает о моей любви. И не догадывался, что должен демонстрировать ее так ярко.
Не помогло и мое славное публичное прошлое. Не то, чтобы мы с Деб соревновались, спасибо и на том, что мы стартовали в Венеции, когда никого рядом не было, там всегда происходило что-нибудь связанное с группой и кажущееся важным.
Я учусь наслаждаться своим успехом и ощущать меньше вины за это. С тобой я прошел сквозь Дантов Ад. Как сказал Робби: «… возможно, частичная причина длящегося интереса к нам в том, что у других музыкантов не хватило бы сил выдержать безумие Джима».
И, в конце концов, я хороший барабанщик. Не самый быстрый, но, кажется, знающий, как сыграть музыкально.
А за все приходится так или иначе расплачиваться.
Может, она просто разлюбила.
%
25 апреля 1978 года раздался звонок из «дома на полпути» в Санта-Монике, где мой брат квартировался в течение последних месяцев (учреждение для реабилитации вылечившихся психических больных – прим.перевод.)
— Рэй Дэнсмо есть?
— Нет.
— Вы Джон Дэнсмо?
— Да.
— Я не могу добраться до Рэя Дэнсмо. Вы его сын?
— Да.- Я понял, что что-то надвигается.
— Не могли бы Вы передать сообщение Рэю Дэнсмо?
Я подумал сказать «конечно», но звонок, кажется, был официальным. – Да.
— Джим Дэнсмо совершил суицид.
— Совершил?
— Да. Вы сможете передать это Вашему отцу?
— Да.
— Благодарю Вас.
Мой брат. Телефонный звонок не был по-настоящему официальным. Я даже не позаботился узнать, как это произошло. Опустив трубку на рычаг, я немедленно набрал номер отца. Но его не было дома. Меня накрыл шок. Я попытался сообразить какой-то завтрак и вновь позвонил отцу. Когда я наконец услышал его, мои слова звучали механически.
— Привет, пап. У меня тут новости. Ты сидишь? Думаю, тебе лучше бы сесть, это плохие новости.- Я почувствовал, как он занервничал.
Сделав глубокий выдох, я продолжил. – Позвонили из «дома на полпути», Джим совершил самоубийство.
— Что? Что ты сказал? Ты уверен? Ты уверен, что правильно их понял?
— Да, пап.
Он попросил меня повторить сообщение. Уверен ли я, что понял его правильно? Его голос с каждой минутой дрожал все больше.
— Ну, а как это произошло?
— Не знаю. Они не сообщили подробности, а я не спросил.
В нашем рейсе мы найдем наконец
Ночи конец, ночи конец.
Полночь сменит утра алый рубец —
Ночи конец, ночи конец.
Мой брат был кремирован и похоронен на вествудском кладбище под перечным деревом. Моя сестра Энн прилетела из Бостона со своим вторым мужем – онко-хирургом. Она стала единственной, кто, в конце концов, побудил всю семью прийти на кладбище и почтить память моего брата. Мамочка говорила, что не желает похорон – она просто не перенесет их – но импровизированная церемония дала нам всем ощущение столь желанной близости. Когда мы собрались у могилы и подали друг другу руки, я подумал, что в этом определенно было нечто, что можно назвать некими старыми традициями.
Кто знает? Если бы ты, Джимми-бой, был сегодня жив, может, ты пригласил бы своих родителей на обед! Хотя,.. сомневаюсь. Ты, вероятно, был бы прожженным 47-летним пьянчугой. Начало нашей карьеры было «сладчайшим наслаждением», а вот в последние годы ты оправдал свое пророчество – в строках, «украденных» у Блэйка:
Царства светлого сыны
Наслаждаться рождены.
Бесконечной ночи детям
Наслаждения не светят.
Царство тьмы – для их сердец.
Ночи конец, ночи конец.
Во время похорон я все озирался на контору, в которой Дебби с моим отцом выслушивали от гробовщика, как мой брат совершил все это. Я был у могилы, когда им открывалась правда. В тот день после ланча в «доме на полпути» он был, по всей видимости, в хорошем расположении духа, как часто это бывает с самоубийцами. Догадываюсь, что они допускают боль, поскольку знают, что она ведет к концу. Он взял один из кухонных ножей с собой в комнату и вонзил его несколько раз себе в грудь.
Сеппуку.
Харакири.
А ты-то думал, что это ты такой пылкий.
Дебби сказала, что отец, выслушивая эти новости, схватил ее за руку.
Какой бунт. И боль. Как мне примириться с этим невероятным актом насилия моего брата над собой?
В детском возрасте я и мысли не допускал, что буду знаться с кем-то, кто умрет раньше, чем я стану таким же старым, как мои дедушка и бабушка, а сейчас такие приятели, как ты, Джими, Джэнис, Брайан Джонз, Эл Вильсон, Боб Хайт, Майк Блумфилд, Кит Мун, Пол Баттерфилд, Денис Вильсон, Ричард Мануэл и мой брат мрут, как мухи. Шестидесятые начались с мощной надеждой, символизированной в «Запали мой огонь».
Медлить – грех, бегом на бал
из трясины слов банальных,
чтоб костер любви не стал
ей кострищем погребальным.
А теперь каждый сгорает дотла.
Запали-ка мой огонь,
Запали-ка мой огонь,
Эту ночь ты с ним знакомь!
Что ж, «Конец» выглядит пактом со смертью. Может, это – проклятье юношеского успеха. Когда ты обошелся без медленного осторожного подъема, занимающего две трети жизни, надо быть очень осмотрительным при спуске вниз. Разве ты не знал о Восточных поэтах, которые обычно не публиковались до пятидесяти лет? Мудрые мужчины.
Припоминаю одно из ранних паблисити-фото, сделанных на променаде Венеции, где мы стоим позади лавочки, заполоненной пожилыми еврейками. Помню, я подумал тогда, что, если б мы узнали истории их жизней, то, верятно, изумились бы. Они прожили жизнь, и разваливаются только лишь их вялые тела. Ты не хотел дотянуть до износа своего корабля, как сказал бы Рэй, не так ли? Это унизительно. Но с другой стороны, время становится столь драгоценным.
Я не всегда был таким рассудительным. В течение нескольких месяцев после смерти своего брата я не мог брать в руки кухонные ножи. Думал, что, если тоже решусь на суицид, то совершу его как-нибудь получше. Во искупление за то, что не спас его. Погашу какую-то вину.
Мой отец, спустя немного дней после несчастья нагнал на меня ужасу. Мы сидели на моей кухне, и до того я ни разу не видел его плачущим. А тут он нарыдал ведро слез. Сестра моя Энн уже вернулась на свой Восток, поэтому на панихиду собрались оставшиеся: мамочка, папа и моя жена Дебби, предложившая свое участие.
Мы все расселись в гостиной, и папа слегка всплакнул. Мамочка состроила неодобрительную гримасу, поэтому мы с отцом эвакуировались на кухню.
Это была католическая семья со стыдливым отцом-интровертом из Новой Англии и матерью, которая настаивала на том, что мы все смотрим на мир сквозь розовые очки.
«Жизнь в Розовом».
Мой брат сорвал эти очки с наших лиц.
— Джим сказал мне, что я был его последним и единственным другом,- промолвил папа, всхлипывая.
— Кажется, так оно и есть,- согласился я.- Последний раз я навестил его месяц назад. Старался поднять ему настроение, но квартирка была столь грязнущей, что я покинул ее в чрезвычайно угнетенном состоянии. А ты, пап, оставался с ним до конца, прибираясь, после его выходок, помогая со стиркой, обеспечивая отправку чека за аренду.
Мой отец поднял голову, открыл рот и издал непрерывный жалобный вопль, напугавший меня. Мать не смогла бы остановить его, даже если бы и захотела. Казалось, это кричат эмоции, остававшиеся закупоренными тридцать лет. Невиданный поток слез струился по лицу. Примерно через десять минут мы вернулись в гостиную. Моя мать, насколько возможно непроницаемая, сдерживалась, но в глазах ее застыла боль.
— Твой отец и я поговорили, и мы думаем, что его надо кремировать,- предложила она.- Как ты? Вы же с ним придерживались чего-то типа Индийской религии.
— Я определенно — за. Допустимо. Чувствую, что это правильно.
«А ведь католики против кремации?» — подумал я.
— Я помогу со всякими разрешениями, насколько смогу,- любезно предложила Дебби.
— Никаких похорон. Думаю, я просто не переживу их,- сказала моя мама.
Никто не откликнулся.
%
… В конце небольшой импровизированной службы мы все разняли руки и посадили несколько цветов вокруг небольшой урны, зарытой в землю, а я подумал: «Черт возьми… как же смог мой брат уменьшиться до размеров коробки из-под обуви?»
Твоя могила тоже выглядит маловатой. Но сейчас я знаю, что ты – там. Ты определенно сошел под землю, так ведь? Этого не было в прессе, а должно бы было быть. Ты не знаешь, что у жены Сиддонза, Чери было предчувствие твоей смерти? Билл вспоминает: «Посреди ночи меня разбудил звонок из Европы, и моя жена, вздрогнув, моментально села в кровати и сказала: «Что-то случилось с Джимом. Джим мертв». Я дозвонился Памеле в Париж; она, потеряв самообладание, зарыдала и вымолвила: «Ты прав, действительно он умер».
После твоих похорон в Париже Билл Сиддонз вернулся и рассказал Рэю, Робби и мне весьма интересную историю, которую настоятельно рекомендовал нам держать при себе. Речь шла о его пребывании в апартаментах Пэм.
«Гроб стоял прямо в спальне, так что можете вообразить, каково было там находиться. Я и не думал просить взглянуть на тело, поскольку Пэм была разбита напрочь . В какой-то момент, оставшись один в гостиной, я открыл шкатулку на кофейном столике и обнаружил белый порошок в неподписанном конверте. Пэм была на кухне, так что я решил немножко попробовать, чтобы определить, что же это такое. Явно, не кокаин. Вскоре я почувствовал себя очень дурно и тошно. Это было то, чего я раньше точно никогда не пробовал».
Героин.
Я так себе представляю: ты нюхнул его как следует, заглотил Курвуазье, заполз в ванну и… спокойной ночи. Так ведь, а, Джим? Радио-интервью, данное мною в 1986 году Публичному Радиовещанию, проливает больше света:
Ведущий Роджер Стиффинз: Позвольте задать Вам ключевой вопрос, частичный ответ на который я знаю, но, дочитав до конца биографию «Дверей» «Никто не выйдет отсюда живым», я был шокирован, взглянуть хотя бы… ну, вот на страницу 381, первая строчка… «Год, последовавший за ПРЕДПОЛАГАЕМОЙ смертью Джима Моррисона»… а я считаю, предполагать, что, возможно, Джим все еще жив, весьма тлетворно, так как знаю людей, которые опознали его тело. Одной из них была Марианн Фэйсфул, и я поражен, что она ни разу не выступила перед публикой и не рассказала об этом. Короче говоря, я в то время жил в Марракеше (город на западе Центрального Марокко – прим.перевод.); человеком, подразумеваемым в книжке, как большой деляга, был французский граф по имени Жан де Брэтёль, один из любовников Памелы – супруги Моррисона – и, когда они все тусовались в Париже, Пэм позвонила Жану с Марианной и сказала: «Джим в ванной, дверь заперта, я не могу его оттуда выкурить, не могли бы вы немедленно приехать?» Через два дня они рассказали мне, что взломали дверь и обнаружили Джима в ванне мертвым. Следующим утром они улетели в Марракеш, где я жил, и рассказали мне все это, при этом их продолжало подтряхивать. Я не сомневаюсь в том, что все рассказанное ими мне – правда. Почему этот миф продолжает существовать? Будто Джим на самом деле не умер?
Джон дэнсмо: Во-первых, спасибо Вам за информацию. О Марианн Фэйсфул я не знал. Правда, был в курсе, что этот граф увивался за Памелой.
рс: Который сам помер в течение года от передозировки героина.
дд: Хммм. Очень интересный наворот. Ну… Джим помер в выходные, и вскрытия не делали. Гроб закрыли, так что Памела была последней, видевшей его живым. А потом, через пару лет и она померла… вот так, как видите, и расходятся мифы и слухи… А правда ли он умер? Если Вам семнадцать, Вы надеетесь, что – нет, потому что он представлял собой прорыв из всей этой каши. Ну, и к тому же это… оплачивается.
рс: Хммм.
дд: Я книжку не писал.
рс: Машинерия создания мифа.
дд: Слово «ПРЕДПОЛАГАЕМОЙ» было написано кем-то другим.
%
…И последний гвоздь в крышку гроба: Дэнни Шугермэн недавно сказал, что гужевался с Памелой после твоей смерти, и она испытывала ужасную вину за то, что это был ее наркотик.
Итак: еще одна смерть по вине наркотиков. Допускаю, что и алкоголь (наркотик) сыграл здесь свою роль. Теперь мне ясно, что ты жив только в памяти у всех нас.
Мы с Робби знали, чего ожидать, когда посетили Пер-Лашез во второй раз и увидели твой маленький бетонный четырехугольник. Рэй был захвачен врасплох. Его наконец притащили сюда отдать дань уважения после того как весь наш первый визит во Францию он проторчал в парижском ночном клубе. Может, слишком боялся. Мы подошли к твоему надгробию, теперь на нем был бюст, изготовленный каким-то чехословаком, который высек его за Железным Занавесом и демонстрировал повсюду; Рэй застыл и взял большую трехсекундную паузу… потом он перегруппировался, распивая вино с фанатами, проливая немного на твою могилу и стряхивая на тебя пепел своей сигареты. Мы с Робби взглянули друг на друга с изумлением, но я знаю, что Рэй слишком сильно любит тебя. Слишком сильно, чтобы смириться с твоей смертью. Все еще. Те три секунды были исполнены столь многих чувств, что тотчас начала расти стена. А стены надо сносить осторожно, шаг за шагом.
%
Итак, мой брат совершил суицид, а ты – тоже в некотором смысле брат – совершил медленное самоубийство. Перед тем, как моя семья покинула вествудское кладбище, я трясущимися руками достал клочок бумаги со стихами брата, написанными его собственной рукой. И громко прочел:
Сижу посреди комнаты, уставившись в окно,
А кто-то в дверь опять стучится,
Осведомляясь, не могло ли что случиться?
Я говорю ему, что настоящего меня им не найти,
Я вижу радугу, и разрешения прошу войти.
Последняя строчка была выделена его маркером.
%
Как ты, должно быть, знаешь, через пару лет после того, как ты отдал концы, подружка Пэм последовала за тобой, от передозировки. Пол Ротчайлд говорил, что, вернувшись в Штаты из Парижа, она начала забегать к нему в любой час ночи, предлагая таблеточки и героин. А топик для беседы был одним единственным. Ты – Джимми-бой.
Каждая встреча заканчивалась одинаково. Разговором о твоей смерти, сопровождаемым наиболее глубоким и трагическим оплакиванием, которому Пол когда-либо был свидетелем. Надеюсь, теперь вы с Пэм вместе.
Уж говоря о трагедиях, так одну из крупнейших преподнес нам 1980-й год. Наше первое в рок-н-ролле вероломное убийство. Порой мне до сих пор не верится в это; пророческая строчка Джона Леннона «они собираются распять меня» стала реальностью. Какой-то псих застрелил его, когда он возвращался домой. Я всегда опасался, что в тебя, находящегося на сцене, наугад выстрелит сумасшедший. Страшно, когда фанаты превращаются в фанатиков. Как подумаю, каких безумцев только мы не привлекали,… какое счастье, что ничего трагического не произошло (твое саморазрушение не в счет).
Рэю, правда, вломили прямо перед студией записи Электры. И ты не слышал, что за этим стояло? А парень был оскорблен тем, что мы писали о нем – он думал, что он — Король Ящериц, а поэтому врезал тому из нас, кто вышел первым. Конечно, он был завсегдатаем психушек, который писал тебе каждый день, цитируя, типа «Ты – капитан моей души, и быть тебе Христом», а ты должен был отвечать, дескать, не пишите мне больше, моя подружка ревнует. Художники не могут нести ответственность за индивидуальную психику всех своих фанатов, но я точно знал, что тебя раздражала их неуравновешенность.
Классическим безумцем был парень, которого мы прозвали «Сигара-Боль», помнишь его? Молодой поклонник (а таких тогда было не так уж много), который обычно болтался возле нашей студии и обжигал себе язык горящей сигарой, чтобы приобрести певческий голос, подобный твоему. Помнишь, мы не могли сосредоточиться на нашей репетиции, потому как он снаружи голосил через вентиляционную трубу так, что вибрировало все здание? Ну… недавно дошли новости, что он убил свою мать, а затем и себя… довольно жутко. В наших стихах он все понял неправильно; ему предложили убить отца и трахнуть мать! Разве люди не понимают, что ты не предлагал воспринимать эти вещи буквально?
%
Прошлой зимой мы с Дебби попытались жить на два дома. Я купил понравившуюся ей квартиру, а ребенка мы передавали из рук в руки. Совместная забота и со-родительство. Поначалу дочь терялась, и мне было больно наблюдать это, но все-таки лучше, чем, когда в нашу комнату входило дитя, плачущее от шума и напряженности одной из наших схваток. Вскоре она уяснила, что мы оба принадлежим ей. Мы расписали наши родительские заботы, и я несомненно хотел продолжения своего участия в них. Я не собирался превращаться в «воскресного» папу.
Стать внезапно матерью-мужчиной было невероятным испытанием. Я готовлю хороший салат и отвратительно жарю сыр, но дети не любят салаты. Сейчас я многому научился, и чувство исполненного долга превалирует. Я могу с полной ответственностью обращаться с другой маленькой личностью четыре дня в неделю.
Смотри, по чему ты скучал. Твои стихи из «Вселенского разума» основательно насыщены мужеско-женской динамикой:
Я во Вселенском Разуме болтался.
Я не спешил, я наслаждался –
Невиннейшее чадо.
Замки тюремные срывая,
Людей на волю выпуская,
Я действовал, как надо.
Тут с чемоданчиком и песней
Прошла ты – стало интересней,
Вослед тебе я посмотрел.
Теперь, куда ни брошу взгляд,
Я дом себе найти бы рад —
От одиночества укрыться стрел.
Я независим, я свободен.
Свободный дух мне сладок и угоден.
Свободу буду я творить.
Везунчик! Что и говорить…
%
Лос-Анджелес, 1983
Другая половина года ушла на продирание сквозь абсурдные беседы с психоаналитиком, а осенью Дебби решила прекратить совместную терапию. Я все еще поддерживал горящей свечу наших отношений, но «хоть будущность (была) туманна, конец-то (был) близок всегда».
Я продолжил анализ и сделал несколько интересных открытий. Например, что я могу плакать. Горюя о смерти своего брата и по поводу того, что случилось с моим браком.
— Когда Вы поженились, то возникло три контракта,- сказал мой аналитик.- Один с Вашим новым состоянием женатого человека, один – с Вашей супругой, и один – с Вашим коллективным бессознательным.
Хорошо. А: законность, Б: что в действительности ты несешь в брак – например, мы, по правде говоря, не хотели, чтобы он продлился больше десяти лет; и В: контракт с коллективным бессознательным, которое было заинтересовано в моем развитии, и, если я должен идти дальше, то должен идти. Головой я все это понимал, но сердце мое страдало.
Мы решили придать нашему разделу характер официальный и неизменный. Большое «Р» номер два. «Лето почти прошло» и прощай, «Лос-анджелесская женщина».
Кто нас найдёт,
когда лето пройдёт?
Утро заставало нас без сил,
Волосы нам полдень золотил,
Смеясь, мы плыли по волнам –
ночным волнам.
А лето пройдёт –
что останется нам?
Где будем мы? Где будем мы?
Примерно в это же время, осенью 1983-го, популярность ансамбля продолжала расти, а как ты знаешь, нет лучшего момента для ранее не выпущенного материала. Поэтому мы начали прослушивать наши старые «живые» записи,- не найдется ли чего. Я где-то даже рад, что в былые времена мы не давили запросто на кнопку «запись» и лабали. Удалось избежать посмертного выявления кучи мусора.
Для продюсирования того, что станет нашим вторым «живым» альбомом «Звала: «Живей!», был призван Ротчайлд, и он позвонил мне. Типа, извинился за свои комментарии к поэтическому альбому, а как ты помнишь, он из тех парней, на которых долго не обижаются, так что он присоединился к проекту.
Мы не повторили ни одной песни из первого «живого» альбома и включили «Глорию» из сеанса постановки звука в «Аквариус-театре». Она звучала великолепно. По-настоящему сыровато.
Теперь я должен был что-то отвечать пацанам-завсегдатаям музыкального отдела супермаркета, которые узнавали меня и снова и снова спрашивали, не выходит ли чего-нибудь новенького. Или старенького. И они не были исключением. Когда мы буйствовали, им было около трех или четырех лет от роду. Что это означало? Я гулял по Вествуду, когда из ближайшего квартала вывернул и пошел мне навстречу 13-летний отрок в футболке с изображением «Дверей». Я не был настроен на автографы и постарался не встретиться с ним взглядом. Он не узнал меня. А за большую известность, ты же знаешь, надо расплачиваться. Может, мальчишка не мог представить, что я – это лицо с его футболки, потому что я тащил на буксире шестилетнюю дочь. Это я-то, который обычно избегал любого, у кого были детишки! А может, просто отсутствовали усы и баки. Когда мое дитя впервые услышало наши пластинки, звучавшие в доме, она попросила выключить их. Я осведомился, почему, и она ответила: «Голос этого парня пугает меня». Что это значит? Нечто мрачное в твоем голосище. Фатум?
Мне – типичному «цветочному дитя» — твоя агрессия тоже была неудобоварима. Был ли я – как предупреждал поэт Роберт Блай — впечатлительным самцом, с порожденным шестидесятыми женоподобным сознанием, который не смог с положительной энергией самца быстро справиться с новыми ценностями? Думаю, семидесятые были результатом этого. В начале восьмидесятых мы увидели, что агрессия опять становится популярной, и началось возрождение «Дверей». Мы были и «новой волной», и «панком» задолго до того, как. Таких музыкантов растаскивали по множеству ансамблей и скармливали великому богу коммерции. А остатки изначально революционных панк-банд впали в нарциссизм и повымерли, как ты, слишком буквально воспринимая темную энергию самца-Диониса, греческого бога вина. Положительная сторона твоей мрачной натуры должна была вырвать этот абсурд с корнем.
Воспроизводя все это сегодня, я понимаю, что ты знал: поиски Западным человеком лучшей работы, дома, машины – это замена истинного поиска чего-нибудь святого. Вот почему ты не интересовался материальной стороной дел. Ты всегда знал, что церковь мертва, что ее символы и ритуалы более не значимы для нас; в «МОЛИТВАМИ ЗАДОБРИТЬ БОГА» ты вызывал на спор алчущих денег проповедующих священников и одиноких «грешников».
А теперь я собираюсь прочесть тебе кратенькую проповедь.
Ты упустил, что нужда в святом должна трансформироваться во внутренний храм. Наши песни посредством музыки контактировали с дионисийской стороной духовной жизни, но «Бог Вина и веселит, и согревает сердца людские; а также заставляет напиваться» в соответствии с книгой по мифологии Эдит Хэмилтон, ты был осведомлен о ней, я знаю. Еще немного освежу твою память. Она продолжает:
Греки были людьми, смотревшими на факты очень трезво. Они не могли закрыть глаза на уродливую и разрушительную сторону винопития и видеть только приятную сторону. Они знали, что Дионис – благодетель людской, но и разрушитель.
Моментальное ощущение ликующей энергии, сообщаемое приемом вина, было лишь знаком демонстрации людям непознанного; они могли почувствовать себя богоподобными.
Может быть, ты – бог! Здесь — ты точно медиа-бог. Тогда в шестидесятые я думал, что если наши песни протянут лет десять, это будет нечто. В действительности, мы уже тянем второе десятилетие, и конца этому не предвидится.
Мне хотелось, чтобы каждый узнал побольше друг о друге. Тогда, может, мы бы стали ближе и, в конце концов, не пошли бы столь разными тропками. Или как? Я пытаюсь понять, даже сейчас. Ты, конечно, оставил зарубку. Сильно повлиял на меня. Я до сих пор почитываю Ницше! На ум приходит цитата из него. «Предки человека расплатились за то, что он из себя представляет».
Ты определенно живешь во мне. И потому я хочу сказать тебе спасибо. И прощай.
