«Подобно войнам между примитивными племенами, в которых, согласно традиционным понятиям хиппи, воины оскорбляли друг друга, не применяя оружия, Рок-революция 60-х боролась и победила с помощью музыки, но не в меньшей степени, и своих интеллектуальных игр,- писал обозреватель ночных клубов и одно время близкий друг Дилана Эл Ароновиц.- Называйте их как угодно: умо-насилием, мозготраханьем, ментальным жонглированием, психоаэробикой, навешиванием лапши или Оскорбительными Состязаниями». Возникшая по преимуществу в культуре темнокожих, эта практика (в последнее время поименованная «оскорбительством») прошла через несколько инкарнаций и обратилась к той же самой цели: высмеиванию оппонента до тех пор, пока он не замолчит, а еще лучше, потеряет самообладание. Перенесите эту практику в высоко креативное и конкурентное окружение поп-звезды и вы получите то, что Ароновиц назвал «психическим топором войны между двумя группировками по обе стороны выгребной ямы паранойи».
У статистов Дилана эта игра называлась «правдивые нападки», и ее характерные контуры представлены в фильме «Не оглядывайся назад». Снятая Д.А.Пеннибэйкером в апреле-мае 1965-го, эта выдаваемая за документальную запись тура по Великобритании, оказалась еще и последним выступлением музыканта-акустика в преддверии эры «Сорной травы». Однако, даже более памятным, чем концертные съемки, являются моменты, демонстрирующие склонность сочинителя к интеллектуальным играм, как с прессой, так и со своими друзьями. В сценах с огрызающимся Бобби Нувёсом – его дорожным менеджером и личным секретарем – Боб нанизывает предполагаемых интервьюеров (и вскоре одним из них становится бывшая возлюбленная Джоан Баэз) со свирепостью одновременно и стеснительной, и пылкой. И он проделывает это так обворожительно, что, даже осознавая всю незаслуженность подобного обращения с мишенью, вы неосознанно смеетесь вместе с ним, на его стороне.
Как человек, чьи хиты крутились день и ночь, а вокруг имени бурлил водоворот споров, Дилан теперь стал фигурой, царившей в кафешках Гринич-виллиджа. Многие вечера лета и осени 1965 года, когда он, подстрекаемый Нувёсом, вершил свой суд, были посвящены вынесению решений, кто «наш», кто «не наш», базировавшихся на способности имяреков выдержать словесное надругательство. «Если Боб бывал достаточно пьян, он выбирал себе мишень среди окружавших певцов/сочинителей и начинал придираться к ней, забавляясь, как кошка с раненой мышкой,- вспоминал Эл Купер.- Высмеивание стишков этой персоны, ее облачения или нехватки юмора были сердцевиной его словесного шквала критики. Он был столь совершенен в своей злобной маленькой игре, что при желании мог спровоцировать свою жертву к кулачному бою».
У одного из тех певцов/сочинителей – Дейвида Блю (урожденного Дейвида Коэна) — более философичный взгляд: «Он был по-настоящему славным парнем. Это была форма его жизни в то время – изображать враждебность… Это было простым подтруниванием, рэпом… Если ты мог его воспринять, тогда все было прекрасно». Однако, для прочих участников окружения, таких как фолкер Фил Окс, у этого рэпа были зубы, впрочем, Фил приписывал их в основном Нувёсу: «Он был правой рукой Дилана и клеветником. Они были одной командой, сидевшей за одним столом и занимавшейся этим делом. Оно было очень искусным, остроумным, колким и к тому же весьма стимулирующим. Но на самом деле тут нужно было не зевать. Если ты был обычным парнем, наивным и открытым, то тут же отправлялся в молотилку, тебя просто разрывали на куски».
Несколько свидетелей отметили влияние Нувёса на Дилана, и в «Не оглядывайся назад» можно увидеть, как эти двое растравляют друг друга – пока, наконец, в следующем году Нувёс сам не полетел в молотилку непостоянных привязанностей патрона, и оказался заменен на Робби Робертсона «единственного математического гения гитары, с которым я когда-либо сталкивался, чье арьергардное звучание было мне по нутру». Портрет бывшего компаньона, нарисованный позже Диланом, был ностальгичен, но без особого тепла: «Подобно Керуаку, обессмертившему Нила Кэссиди, кто-то должен обессмертить Нувёса. У него был особый склад ума. Он мог заговорить любого до потери сознания. Своим языком он резал и кромсал и мог загнать в тупик любого… Нувёс был бульдогом. Но меня он не провоцировал, ни коим образом».
Публичная обобщенная версия дилановских «правдивых нападок» нашла свое выражение в песне «Воистину Четвертая улица». Но была еще одна, менее известная вещь, написанная в то же время и прекрасно характеризующая «сидение с Диланом за одним столом». «А сможешь вылезти ко мне через окно?», записанная в тот же день, что и «Бьюик шестой модели», изначально планировалась к включению в диск «61-ое шоссе», но при составлении финальной очередности выпала из нее. И название, взятое из припева, и оригинальное обозначение («Продолжающаяся сага любимой по прозвищу Тоска» («The Continuing Saga of Baby Blue») подчеркивают, что стихотворное «ты» обращено к женщине. Но настоящим объектом песни и раздражения певца является не девица, а ее возлюбленный; небольшой ругательный и чванливый намек трогательно перенес акцент с ее соучастия на его успешные деяния:
Он сидит у тебя словно мраморный пень, что на кладбище изваянн
Кучку кнопок сжимает в горсти, жаждой мщения обуян
Проклиная покойника, что не может ответить ему
Я уверен, что нет у него намеренья
Проследить, чтоб твой путь все поведал ему…
Разве только проверить свои о тебе измышленья
Давай, вылазь ко мне через окно,
Используй руки, ноги в этом деле.
Не бойсь, ему догнать тебя не суждено.
Захочешь, так вернешься, коли чувства охладели
Наряду с «Сорной травой», обращенной к аристократке, некоторые интерпретировали эту песню, как язвительную диатрибу против Ганса Лаундза, который примерно в те же дни угрожал своей раздельно проживающей супруге судебным иском за право опекунства над их дочерью и не скрывал своего пренебрежения к «этому Циммерману». В личном плане – и фактическая обстановка Гринич-виллидж это отражает – я всегда слушал эту песню, как нападки на другого тогдашнего соперника Боба – Ричарда Фаринью.
Согласно распространяемой им легенде, кубино-ирландец Фаринья провел детство, скитаясь по миру с родителями, в юности занимался незаконной поставкой оружия режиму Кастро, был исключен из Корнеллского университета за организацию мятежа в кампусе, вступил в ИРА (для чего переплыл Ирландское море, перепоясанный взрывчаткой), охотился и резвился с Хэмингуэем. На самом же деле он действительно был зачислен в Корнеллский университете (где подружился с Томасом Пинчоном), а мифические подвиги существовали только в его устном изложении. Реально вполне обеспеченное детство Фариньи протекло во Флэтбушской части Бруклина, на Кубе он провел всего несколько недель ребенком и без Хэмингуэя. Друзья вспоминали о нем, как о неисправимом выдумщике и чрезвычайно харизматичной личности, чей шарм и талант не могли не поражать неофитов.
К 1960 году Фаринья стал завзятым персонажем Виллиджа, публикующим свои стихи и бесконечно пишущим роман, который в конце концов вышел в 1966-ом под названием «Мое паденье затяжное напоминает взлет» («Been Down So Long It Looks Like Up to Me»). Он старался найти свое место на волне фолк-бума. Спустя 18 дней после встречи и ухаживания заключил брак с фолк-певичкой Кэролайн Эстер. Она пошла на это, поддавшись его обаянию, он – ее растущей славе. Благодаря ей Ричард впервые засветился в качестве певца, помогающего своей жене – к ее неискреннему удовольствию – голосом и цимбалами (на которых он едва ли умел играть). Благодаря ей же в 1961 году он познакомился с чуть более молодым Диланом — еще одной восходящей харизматичной звездой, склонной к созданию собственных мифов.
В январе 1963-го Фаринья, Дилан и их общий друг Эрик фон Шмидт оказались в Лондоне, где эта троица сделала совместную запись. К концу того года, когда Боб увлекся Джоан Баэз, Ричард развелся с Эстер и женился на младшей сестре Джоан – Мими, с которой вскоре приступил к профессиональным выступлениям. Довольно быстро эта парочка закрепилась на фолк-сцене.
По крайней мере попервоначалу казалось, что Дилана увлекала изобретательность Фариньи и жажда жизни в стиле Дина Мориарти (главного персонажа романа Дж.Керуака «В дороге» — прим.перевод.), тогда как Ричард был совершенно очарован Диланом, и в середине 1964 года опубликовал в Мадемуазель (один из популярнейших женских журналов – прим.перевод.) его краткий биографический очерк, который просто сочился обожанием. Впрочем, между этими весьма конкурентоспособными людьми с самого начала присутствовал некий специфический элемент состязательности. «Было совершенно очевидно, что тут два гигантских эго столкнулись лбами»,- комментировал фон Шмидт. Согласно музыкальному историку Дейвиду Хэджду, захватывающе анализирующему взаимоотношения Дилана, Фариньи и сестер Баэз, соперничество простерлось за пределы профессии, ведь Боб потерпел фиаско с Мими, фактически сначала именно она была субъектом его воздыханий. А до того, по собственному признанию, завидовал браку Ричарда с Кэролайн Эстер.
Что касается Фариньи, то он страстно желал повторить завоеванный Бобом успех, который, казалось, никогда не давался ему в руки. Ричарда заметили и подвергли обсуждению с самого начала его выступлений за то, что он наяривал по цимбалам, как по Стратокастеру. Когда осенью 1964 года они с Мими записали свой первый альбом «Торжества по поводу пасмурного дня» («Celebrations for a Grey Day»), то вставили в пару номеров осторожный электро-подыгрыш дилановского сессионного гитариста Брюса Лэнгхорна и акустический бас Русса Савакуса (звучание смахивало на скиффл-реминисценцию «Полной растерянности» Дилана). Но все, чего надеялся Ричард достичь своими относительными инновациями, было заглушено ревом очередного диска Боба («Принося все это домой»), выпущенного весной 1965-го вскоре после «Торжеств». Ближе к концу того года – на втором альбоме «Ветер хрустальный несет отраженья» («Reflections in a Crystal Wind»)- Фаринья сделал очередную заявку, вставив Лэнгхорна уже повсюду (а кое-где и будущего хард-рокового басиста Феликса Паппаларди), однако немногие вещи – лучшие из них – лишь имитировали «Принося все это домой», тогда как Дилан уже рванулся вперед по своему «61-му шоссе». А в то лето, Фариньи запланировали на воскресный полуденный показ в Ньюпорте радостную танцевальную электро-тусовку (изобилующую гитарой Эла Купера), однако их дебют на национальной сцене был смыт разразившимся ливнем. И даже когда, невзирая ни на что, одним усилием воли Ричарду удалось сплотить аудиторию во время своего одухотворенного акустического сета, превратив его в наиболее памятное выступление всего уикэнда, то буквально через несколько часов этот триумф был аннулирован дилановским печально известным трехпесенным блицем. Боб прокомментировал выступление Фариньи так: «Надеюсь, почести завершатся скорее, чем он успеет отдышаться».
Пренебрежительность отзыва уместна. Если Дилан большую часть своей карьеры придерживался образа равнодушного к успеху, Фаринья беззастенчиво беспокоился о том, чтобы понравиться, стать своим, это было буквально написано на его лице. Артист Митч Гринхил вспоминал, что Дилан мог «быть реально невежлив с людьми», а вот за Фаринью ему становилось неловко: «Дик был человеком, типа: взгляните, вот он я. Зацените меня!» А Дилан был, типа: «Обсматривайте все, что хотите. Меня вам никогда не раскусить.» Это можно расслышать и в музыке Фариньи, которая сегодня звучит чересчур приятной (не раздражая в общем-то своей рисовкой), весьма устаревшей и за ради бравады оставляющей слушателя не в своей тарелке. И если «61-ое шоссе» даже сейчас создает впечатление, что Бьюик шестой модели мчится по шоссе, то эксперименты Фариньи с новым «фолк-роковым» звучанием предлагают взрослому человеку с неудобством взгромоздиться на детскую машинку.
Не говоря уж о крикливом соперничестве (и, возможно, созерцании Мими, поющей с его врагом) одним из поводов дилановского сарказма в Ньюпорте могла стать новая композиция Фариньи «Любви-страдатель» (“Hard-Loving Loser”), которой он дебютировал в тот день. Сардонический портрет абсолютной некомпетентности, озабоченной лишь подсчетом побед над женщинами – песня, казалось, без устали колотила Боба, начиная своим относительно рок-н-ролльным ритмом и заканчивая отрывистым вокалом (буквально скопированным с «Подземного блюза тоски по дому»), содержа даже ссылки на его субтильность и пристрастие к кожаным нарядам:
Ну, он, типа, всегда рассекает в косухе,
Он высок и худ, как пожарный багор,
Типа, сёрфер патлатый с сережкою в ухе,
И тебе даже странно, что он жив до сих пор.
Чтобы он потонул, нужен пудик балласта
Он солдатик, что компас не видит в упор,
Он служака процентов на полтораста,
Даже в джунгли идет в одиночный дозор.
Но по осени, если девчата заскачут
вниз по лестнице, он повстречает их тут.
Он двужильный негодник. Никто не заплачет,
Просто «дозой забавы» его назовут.
— Измышления Фариньи меня совершенно не занимают,- сказал тогда Дилан.- Я разобрался в нем, когда он еще не был столь обидчив. Ему нечего сказать. Он наилучший из трепачей, вот уж этого у него не отнять.- Относительно Баэз, заявившей о планах подставить вторую щеку и записать собственный рок-альбом, спродюсированный Фариньей:- У нее не так уж много общего с уличными бездельниками, играющими на абсурдных инструментах. Она не такова…Она рассказывает о создании рок-н-ролльной пластинки и думает, что это так просто…- меня это обижает.- О Мими, соучастнице Фариньи по «Любви-страдателю», Дилан выразился кратко:- Мими – светоч; в этом она вся.
Тогда как похожим образом инспирированная «Воистину Четвертая улица», казалось, имела целью немало потенциальных мишеней, но никого конкретно, острая персонализация «А сможешь вылезти ко мне через окно?», кажется, гораздо четче наводила фокус драмы на тщеславного Ричарда и излишне уступчивую Мими. Пусть и под соблазнительным призывом, но тут скрывался истинный предмет вожделений — унизить другого мужчину. Даже зазывный припев, похоже, преследовал цель не столько отбить девицу у ее любимого («Захочешь, так вернешься»), сколько сделать ему этим весьма долговременный втык. В язвительной трилогии лета 1965 года – «Сорная трава», «Четвертая улица» и «Окно» — эта песня представляется самой «обуянной жаждой мести».
К тому же и самой броской из троицы. Записанная 30 июля вслед за спешной расправой с «Бьюиком 6 модели» и поглотившая большую часть рабочей сессии, она характерна ставшим к тому времени привычным сопровождением Блумфилда, Купера, Грегга и т.д., а также мелодичным, но неуклонно роковым драйвом. Подобно «Сорной траве» множество ее имеющихся в обращении версий начинаются с барабанного удара (или нескольких), и как «Трава» содержат веселый взрывной припевчик и более чем запашок «Ла Бамбы» — усугубленный пятинотной каденцией в каждом запеве (Купер на челесте), а на одной из версий еще и пианинным ча-ча-ча, пущенным задом наперед. Главная слабина этой вещи в том, что она звучит как «сын Сорной травы» или «Вновь посещенная Четвертая улица».
Можно не сомневаться, что отчасти по этой причине она и оказалась не включена в альбом «61-е шоссе проинспектировано вновь». Дилан вернулся к ней в октябре, когда отрабатывал с Бэндом первые сеансы записи «Блондина на блондинке». Официальная версия, выпущенная в виде сингла 30 ноября (с песней о «61-м шоссе» на оборотной стороне), характерна временными паузами в звучании ударных, заводным кабацким фоно Ричарда Мануэля и гитарным соло Робби Робертсона, напоминающим царапанье ногтями по классной доске (подобные образчики дилановской работы с Бэндом смахивали на первые опыты с Купером и Блумфилдом). Она затухает на фоне авторского самоцитирования давешних мудростей: «Подругою моей тебе назваться будет трудно (из «Четвертой улицы»- прим.перевод.), коль ты не вылезешь ко мне через ОКно…» Тем не менее, версия Купера-Блумфилда совершенно случайным образом увидела таки свет, когда инженер по ошибке отпечатал ее в виде сингла вместо «Воистину Четвертой улицы» (по искреннему заблуждению, касавшемуся двух песен весьма идентичного саунда).
Безотносительно к тому, кто был мишенью текста «А сможешь вылезти ко мне через окно?», жертвой в итоге стал Фил Окс. Несмотря на то, что он регулярно оппонировал в перепалках за дилановским столом, Фил остался одной из самых лояльных Бобу персон, выступавших в защиту его нового звучания.- Я засмеялся и сказал: это так потешно. Звучание невероятно хорошо, такого просто не может быть… Дилан сделал нечто такое, что оставило в дураках целую толпу его конкурентов,- написал он о диске «61-е шоссе» вскоре после его выпуска. Но Окс в то же время чувствовал, возможно, интуитивно, что друзья стали заложниками своей откровенности. В ту осень, когда Дилан гордо представил «Окно» кружку своих наперсников, Окс высказал мнение, что оно недостаточно отличается от ранних вещей, чтобы стать хитом. Автор впал в ярость. Вскоре после этого прибыл лимузин, дабы отвезти их в пригород, но уже через несколько кварталов Боб приказал шоферу остановиться и холодно молвил: «Окс, выметайся. Ты не фолк-певец. Ты всего лишь журналист». За несколькими краткими исключениями, эти двое уже никогда больше не встречались.
А Фил-то оказался прав: сингл с трудом вскарабкался на 58 место в чартах; это было худшим коммерческим достижением Дилана-электрогитариста. Сам Окс отметился такими вещами, как «Я больше не марширую» (“I Ain’t Marching Anymore”), «Распятие» (“Crucifixion”) и «Когда б не удача» (“There But for Fortune”), но никогда даже не приближался к дилановскому уровню славы и влиятельности. В начале семидесятых он стал алкоголиком, и в 1976 году его жизнь оборвал суицид.
— Перерезать свечу пополам паяльной лампой, может, и менее эстетично, чем палить ее с обоих концов, зато пламя заметит гораздо больше народу,- написал Ричард Фаринья в своем биографическом очерке о Дилане в Мадемуазели в 1964-ом, и добавил,- торопитесь увидеть его сейчас… На следующей неделе он может загреметь с мотоцикла.- Тридцатого апреля 66-го, спустя пару суток после долгожданной публикации романа Фариньи отмечался 21-й День Рождения Мими, и после застолья Ричард отправился на веселую мотопрогулку по скалистым дорогам Кармела. За рулем сидел дружок старшей сестры Мими. Примерно через полчаса, не вписавшись в узкий поворот на 180 градусов, мотоцикл врезался в насыпь, сбросив обоих седоков. Дружок пострадал от множества рваных ран, а Фаринья, которого швырнуло вперед и вниз на острые скалы, погиб почти тотчас же.
Дилан с Бэндом в это время выступал в Дании в рамках кругосветного турне. Три месяца спустя он сам пострадает в собственной предсказанной мото-катастрофе, которая в сущности завершит фазу рок-провидца в его карьере и наделает шуму во всем мире. В кои-то веки Фаринья определенно переплюнул своего соперника.